Живой Журнал. Публикации 2010 - Владимир Сергеевич Березин Страница 32

А другая — госпожа Энгерт, дородная, величественная смуглянка с глухим, хриплым зовом, коренастая, грузная, в чугунном платье; свирепая кобылица с растрёпанной гривой черного дыма, о шести низких парных колесах; так и задрожит под ней земля, когда с первобытной мощью, натужно, медленно она потащит за собой тяжелый хвост товарных вагонов!

А вот природа, хоть и создала своих хрупких блондинок и крепких брюнеток, до подобной легкой грации и дикой мощи не возвысилась!".

Однако отношение железной дороге в России особенное.

Особый путь России вовсе не метафора, а 89 миллиметров, отличающих более широкую отечественную колею от остальной — европейской.

Лесков в святочном рассказе "Жемчужное ожерелье" припоминал "характерное замечание покойного Писемского, который говорил, будто усматриваемое литературное оскудение прежде всего связано с размножением железных дорог, которые очень полезны торговле, но для художественной литературы вредны.

"Теперь человек проезжает много, но скоро и безобидно, — говорил Писемский, — и оттого у него никаких сильных впечатлений не набирается, и наблюдать ему нечего и некогда, — всё скользит…"".

Это продолжение извечного спора о прогрессе — но в железнодорожный век.

Однако раскроем "Дневник писателя": "Ах, как скучно праздно в вагоне сидеть, ну вот точь-в-точь так же, как скучно у нас на Руси без своего дела жить.

Хоть и везут тебя, хоть и заботятся о тебе, хоть подчас даже так убаюкают, что и желать больше нечего, а всё-таки тоска, тоска и именно потому, что ничего не делаешь, потому что слишком о тебе заботятся, а ты сиди и жди, когда ещё довезут.

Право, иной раз так бы и выскочил из вагона да сбоку подле машины на своих ногах побежал. Пусть выйдет хуже, пусть с непривычки устану, собьюсь, нужды нет!

Зато сам, своими ногами иду, зато себе дело нашёл и сам его делаю, зато если случится, что столкнутся вагоны и полетят вверх ногами, так уж не буду сложа руки запертый сидеть, за чужую вину отвечать…".

И в том самом, упомянутом выше стихотворении Кукольника, написанном, кстати, в 1840 году — ""Нет, тайная дума быстрее летит, и сердце, мгновенья считая, стучит. Коварные думы мелькают дорогой и шепчешь невольно: "О Боже, как долго!".

Между прочим, длина железнодорожного пути между Санкт-Петербургом и Царским Селом, о которой пишет Кукольник, составляет 26,7 километров.

Но дорог всё больше и больше, они ветвятся, как крона гигантского дерева.

Вот и садятся пассажиры — один напротив другого, едут сутки, вторые.

— Позвольте рассказать вам историю… Я вот жену убил, а у вас что нового?

Качается вагон, проводник зажигает свечи.

Пульмановские вагоны придумают ещё не скоро. Пока пассажиры приговорены к бессоннице и взгляду в упор, приговорены к ночному разговору.

Извините, если кого обидел.

08 февраля 2010

История про приход и уход (XXXI)

Железная дорога и путешествие для русского не всегда одно и то же, но эти понятия всегда связаны.

Толстой пишет в письме к Тургеневу: "Вчера вечером, в 8 часов, когда я после ночной железной дороги я пересел в дилижанс на открытое место и увидал дорогу, лунную ночь, все эти звуки и духи дорожные, всю мою тоску и болезнь как рукой сняло или, скорей, превратило в эту трогательную радость, которую вы знаете. Отлично я сделал, что уехал из этого содома. Ради Бога, уезжайте куда-нибудь и вы, но только не по железной дороге. Железная дорога к путешествию то, что бордель по отношению к любви — так же удобно, но так же нечеловечески машинально и убийственно однообразно".

Тургеневский Литвинов "мысленно уже ехал. Он уже сидел в гремящем и дымящем вагоне" — паровоз не воспринимается отдельно от вагона, всё мешается — печки в вагоне и паровозный дым.

Фатализм особого железнодорожного пути тяготеет над всей русской литературой.

Великий роман начинается словами: "В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу".

Всё в "Идиоте" заранее предрешено, начиная с газетной статьи, о которой говорят в поезде, с портрета на рояле, что увидел главный герой, с 27 ноября 1867 года.

Пока слякотной средой того далёкого года в вагоне третьего класса знакомятся малоопрятные люди, Настасья Филипповна Барашкова читает в газете про кровавую бритву Мазурина, ждановскую жидкость и американскую клеёнку.

Распорядок действий уже продуман, конец почти определён, и поезд прибывает не на Варшавский вокзал, а в Павловск.

Всё смешалось в Европейском доме, и над этим всем — кошмарный католик, иезуит и масон. Сетью железных дорог упала звезда Полынь на русскую землю.

Свернуть с этого пути нельзя, реборды колёс удерживают персонажей от произвола.

Другой великий роман, вопреки известному заблуждению начинается не с несчастливых и счастливых семей, не с их похожести и различий, а с паровоза, который, перевалив за полусотню страниц, соединяет героев.

Степан Аркадьевич (будущий соискатель места в управлении железных дорог) стоит с приятелем, ожидая поезд, и вот "вдали уже свистел паровоз. Через несколько минут платформа задрожала, и, пыхтя сбиваемым книзу от мороза паром, прокатился паровоз с медленно и мерно нагибающимся и растягивающимся рычагом среднего колеса и с кланяющимся, обвязанным, заиндевелым машинистом; а за тендером, всё медленнее и более потрясая платформу, стал подходить вагон с багажом и визжавшею собакой…".

Раздавленный станционный сторож, смерть ужасная ("два куска") или "напротив, самая легкая мгновенная" уже случилась.

Это смерть-предсказание.

В последний час Анны платформа так же будет дрожать, появятся "винты и цепи и высокие чугунные колёса", промежуток между колёсами, крестное знаменье и мужичок работающий над железом.

Паровоз-терминатор, окутанный паром, огненный, будто механические ножницы в руках парок — вот первый образ паровоза.

Эта традиция нерушима.

Железнодорожная тема — тема повышенной опасности. Тема соприкосновения с неизвестным. Со смертью в том числе.

"Шум рос и близился всё грозней и поспешнее. Егор спокойно слушал. И вдруг сорвался с места, вскочил наверх по откосу, вскинув рваный полушубок на голову и плечом метнулся под громаду паровоза. Паровоз толкнул его легонько в щёку…" (Бунин).

Это — смерть с её первым ласковым касанием. Потом будет лишь взгляд свидетелей на то, что лежит на путях, что осталось от человека.

Другой же — "понёсся, колотясь по шпалам, под уклон, навстречу вырвавшемуся из-под него, грохочущему и слепящему огнями паровозу".

Вообще, героям Бунина