Массимо Ливи Баччи - Демографическая история Европы Страница 33

Миграции

Невозможно понять, как действует любая демографическая система, если не принимать во внимание мобильность, основная функция которой — восстановление равновесия. Процесс заселения европейского континента, о котором шла речь в гл. 2, представляет собой также и историю мобильности — идет ли речь о переселении на короткие расстояния: возникновение новой деревни, основание городов в сельской местности, распашка целинных земель с их неравномерным заселением, или о перемещении на средние и дальние расстояния: германская эмиграция на восток, процесс расселения на юге Пиренейского полуострова, отъезд с континента. Я буду говорить в основном о миграциях на дальние расстояния — на уровне государства или крупного региона, ибо таковым до сих пор был масштаб нашего анализа. Это сильно упростит задачу, поскольку мобильность на короткие и средние расстояния многообразна — в нее включаются переселения вступивших в брак, внутрисемейные передвижения подмастерьев и слуг, перемещения сезонных рабочих, пастухов, земледельцев; она обусловливается процессами урбанизации, происходящими по самым разным причинам; ее составной частью является и то постоянное, хотя и разное по интенсивности движение беднейшего населения, которое усиливается во времена процветания. Эти движения, происходящие в относительно статичном обществе, достигали заметных масштабов. В конце XVIII в. в Западной Европе складываются целые области, благоприятные для мобильности рабочей силы. В эти области происходит сезонный и периодический приток рабочих рук — часто это крестьяне или мелкие собственники, ищущие дополнительного заработка или привлеченные экономическими возможностями: к Северному морю (рис. 5.4), особенно в Голландию, на рыбный промысел и на строительство дамб стекаются мощные потоки мигрантов из Вестфалии; в Лондон и в Восточную Англию для общественных и сельскохозяйственных работ прибывают в основном ирландцы; в район Парижа, для аналогичной деятельности, — жители французского Центрального массива и Альп. Другие зоны миграции расположены южнее: в Мадрид и в Кастилию прибывают в основном рабочие для сбора урожая; на побережья Каталонии и Прованса приходят жители Альп, Пиренеев и Центрального массива; в долину По — Альп и Апеннин; в южную Тоскану — из Лацио и Рима; на Корсику — преимущественно с Апеннин. В целом, в миграциях такого типа — не считая передвижений меньшего масштаба — ежегодно участвовали сотни тысяч рабочих, что обеспечивало дополнительный заработок для их семей и способствовало демографическому равновесию во многих регионах Европы.

К этим периодическим миграциям присовокупляется окончательное переселение внутри государств или крупных регионов. Продолжается процесс урбанизации, ускоряемый, помимо прочего, нехваткой трудоспособного населения в средних и крупных городах. В период с 1650 по 1750 г. население Лондона выросло на 250 тыс. чел., несмотря на превышение такого же порядка числа смертей над рождениями; таким образом, чистый приток иммигрантов за эти сто лет равнялся доброму полумиллиону человек. Амстердам, население которого выросло с 30 до 200 тыс. чел. в период с 1550 по 1700 г., являлся излюбленной целью иммигрантов из Фландрии, Германии и Норвегии. В Риме за XVIII в. чистый приток иммигрантов превысил 130 тыс. чел. В меньших масштабах, но с такой же интенсивностью заселяются другие города, крупные, средние и даже мелкие, так что одно только поддержание уровня населения в сети городов — а мы уже видели, что к началу Нового времени в городах проживало 10 % европейского населения, — требовало значительных потоков переселенцев.

Источник: Lucassen J., Migrant Labour in Europe 1600–1900: The Drift to the North, Croom Helm, London, 1987.

Именно безвозвратные миграции наиболее сильно влияют на функционирование демографической системы. Европа Нового времени отнюдь не является неподвижным обществом. Немецкая эмиграция не прекращается с окончанием Средних веков, но продолжается, как мы уже видели, с переменным успехом. Другие межнациональные движения представляли собой процессы осмоса между соседними областями, как, например, иммиграция, проходившая с конца XV по первую треть XVII в. с юга Франции в Арагон и Валенсию, но более всего в Каталонию: подсчитано, что во второй половине XVI в. один житель Каталонии из пяти был рожден за границей. Или вспомним эмиграцию галисийцев в Португалию, албанцев в адриатическую Италию, швейцарцев, после Тридцатилетней войны, — в Эльзас, Пфальц и южную Германию. Или, ближе к северу, — иммиграцию из Германии, Фландрии, Норвегии в Голландию, или из Шотландии в Ирландию и Англию. Эти движения обусловливались заметной разницей в экономике, им благоприятствовало отсутствие политических и юридических преград, их притягивали лакуны, пустоты, образовавшиеся в результате войн и периодов высокой смертности. К этим движениям, вызванным механизмами, которые мы бы сейчас определили как рыночные, присоединяются движения, обусловленные политическими факторами, главным образом религиозной нетерпимостью. Пустоты, образовавшиеся в результате изгнания евреев и особенно морисков, привели к тяжелейшим последствиям для общественных и производственных связей на Пиренейском полуострове. Мало того: это оказало огромное влияние на демографическую обстановку, поскольку изгнание евреев в 1492 г. коснулось более 90 тыс. чел., а изгнание морисков — которые в своем большинстве происходили от коренных жителей, принявших ислам, и в этническом (но не в культурном) плане ничем не отличались от испанского населения, — затронуло около 310 тыс. чел. в 1609 и 1610 гг., что равнялось примерно 5 % всего населения, но соответствовало 1 жителю из 8 в Мурсии, 1 из 5 в Арагоне, 1 из 4 в Валенсии. Эмиграция гугенотов после отмены Нантского эдикта — порядка 140–160 тыс. чел. в 1685–1690 гг. — на население Франции, которое в ту эпоху почти вчетверо превышало население Испании, оказала не такое сильное воздействие. С точностью подсчитать количество мигрантов по религиозным соображениям, передвигавшихся по континенту в Новое время, довольно трудно.

Нельзя, наконец, пренебрегать миграциями за пределы европейского континента, в обширные империи, созданные в Азии и особенно в Америке. Данные в основном гипотетические, но не является гипотезой то, что в конце XVIII в. Северная Америка насчитывала около 4,5 млн жителей европейского происхождения и немногим меньше, 4 млн чел., — Южная. Это заселение, в основном осуществленное силами британских и испано-португальских иммигрантов, с менее значительным участием голландцев, немцев и французов, кажется скромным по сравнению с физическими пропорциями континента, но оно не столь уж и мало, если взглянуть на дело с другой стороны: европейцы составляли около трети населения самого континента и порядка 6 % населения Европы без учета России (рис. 5.5).

Сотни тысяч европейских эмигрантов, особенно в XVII и XVIII вв., покидали родные края, и их разросшееся потомство внесло свой вклад в демографическую экспансию последующих веков. Относительно Испании указывается цифра 440 тыс. эмигрантов до 1650 г., в среднем 3 тыс. чел. в год, хотя некоторые с большой долей определенности повышают ее до 5 тыс. чел. Если учесть, что подавляющее их большинство происходило из Кастильской короны (чуть более одной трети из Андалусии, столько же из Кастилии и Леона, около одной шестой из Эстремадуры), в которой к концу XVI в. насчитывалось чуть более 5,5 млн жителей, поток отъезжающих величиной почти 1 ‰ в год не может пройти бесследно для населения с традиционным типом воспроизводства, о слабом потенциале роста которого мы говорили неоднократно. Из соседней Португалии эмиграция была еще более интенсивной — 4 тыс. отъездов в год в течение XVI–XVII вв.; в XVIII в. это число выросло до 9 тыс. в год в связи с открытием в Бразилии месторождений полезных ископаемых. Речь идет о потоке, составлявшем 2–4 ‰ в год и происходившем из северных областей, Миньо и Бейры, где убыль населения компенсировалась иммиграцией из Галисии.

Такими же масштабами проходила эмиграция с Британских островов, тоже преимущественно в Америку: она оценивается в 378 тыс. чел. в период с 1630 по 1700 г. Для английского населения баланс миграции — по всем направлениям — составлял в период с середины XVI до конца XVII в. примерно 1–1,5 ‰ в год, тяготея к убыванию во времени и достигая максимального значения в середине XVII в. Это вызвало, по оценкам Ригли и Скофилда, отрицательный баланс, составляющий 270 тыс. чел. в 1541–1599 гг., 713 тыс. чел. в XVII в. и 517 тыс. чел. в XVIII в. Голландия тоже внесла свой вклад в потоки миграции за пределы Европы: за XVII–XVIII вв. чистая эмиграция из этой страны составила около четверти миллиона человек, преимущественно в Азию, в меньшей степени в Латинскую Америку и на Карибские острова (15 тыс. чел.), а также в Соединенные Штаты (10 тыс. чел.). Но в Голландии потоки иммиграции из соседних стран намного превышали эмиграцию, отчего чистый баланс на протяжении двух веков был весьма положительным.