Геннадий Сысоев - Фашизофрения Страница 33

Теперь, почти 20 лет спустя, хочется если не ответить, то хотя бы задать — себе и вдумчивому читателю — всего два вопроса:

Почему сегодня большинство граждан ставших независимыми республик высказывается уже за Союз?

Почему сегодня двадцатилетние, в СССР в сознательном возрасте и не жившие, пишут такие слова: «Великая гордость есть в моей душе: я родился в Союзе Советских Социалистических Республик, в великой стране. Это моя Родина. Нет и не будет у меня иной Родины…»

Это цитата из доклада студента-историка Ярослава Немчанинова, третьекурсника Вятского государственного университета, сделанного им на международном молодежном форуме «Поколение в поиске России». Ярослав родился в 1986 году.

Его доклад интересен, но не уникален: сегодня любой Интернет-поисковик выдаст тысячи, если не сотни тысяч подобных же оценок советского прошлого людьми «от шестнадцати и старше» изо всех бывших республик СССР, включая даже республики Прибалтики.

Через пятнадцать лет, в 2006-м, в том же самом Бресте, возле которого встречались Ельцин—Кравчук—Шушкевич, состоялась вторая конференция «Ливадийского клуба» под названием «Россия—Украина—Беларусь 1991–2006». На этой встрече были обнародованы данные опроса по трем бывшим советским республикам, ныне независимым государствам.

Респондентам задавался вопрос: как, спустя 15 лет после Беловежских соглашений, три славянских народа относятся к объединению в общее государство?

В России.

За объединение с Украиной — 64,2%, против — 17,3% (остальные воздержались или не ответили).

За объединение с Белоруссией — 74,7%, против — 9,5%.

В Белоруссии.

За объединение с Россией — 56,4%, против — 25,2%.

За объединение с Украиной — 33,7%, против — 37,8%.

На Украине.

За объединение с Россией — 57,7%, против — 28,9%.

За объединение с Белоруссией — 53,7%, против — 28,2%{69}.

А мы ведь помним совсем иные цифры. Даже самые ярые сторонники социалистической идеи вряд ли станут возражать против того, что в начале 90-х большинство граждан были если не против Союза, то, во всяком случае, не возражали против прекращения его существования.

Именно это невозражение и позволило противоположно трактовать результаты двух референдумов 1991-го.

Таким образом, и мнение молодого человека, и данные социологов свидетельствуют: отношение к СССР с годами меняется от менее — к более положительному. Почему?

«Свидомые» на Украине, «правые» в России и «оппозиция» в Белоруссии отвечает на этот вопрос примерно одинаково: это происходит вследствие зобмированности советской пропагандой. Почему эта сверхсила воздействия советской пропаганды не работала в 80–90-е годы и по каким причинам заработала теперь, — на этот вопрос адепты зомбированности ответить не могут и не хотят.

Такое объяснение — следствие их собственной малограмотности и почитания своих читателей и слушателей еще более малограмотными, чем они сами. Действительно, кто, будучи в трезвом уме и здравой памяти, способен поверить, что человек, кому на час распада СССР было четыре года, «зомбирован советской пропагандой»?

Нет, молодежь и подростков зомбировала совсем другая пропаганда:

«С первых лет моей жизни я попал под влияние антисоветского течения. Будучи рожденным в СССР, я не понимал, что это моя Родина. Советский Союз воспринимался мной как нечто нехорошее, устаревшее, давно умершее. Все, что напоминало о его недавнем существовании, вызывало у меня негативные эмоции. Отлично помню, как я не любил, почти ненавидел образ Ленина. Мало того, уже в семь лет я рассказывал своим отставшим друзьям, что В.И. Ленин — это не добрый дедушка Ленин, а злой, нехороший человек, из-за которого мы до сих пор плохо живем. Помню, какое презрение вызывали у меня советские деньги, уже вышедшие в тот момент из обращения. Герб на советских копейках прочно ассоциировался с какой-то тоскливой старостью, дряхлостью. Образ Сталина и его эпохи был в моем сознании сильно демонизирован. Я представлял себе тридцатые годы как какой-то сплошной, непроходящий мрак, в котором людям жилось очень плохо и очень страшно. Этому способствовало чтение моими старшими родственниками книг Солженицына и их высказывания по поводу прочитанного. Сильное влияние оказали на меня политические анекдоты о советском прошлом, которые толстыми томами издавались в первой половине 90-х гг. Грязь и нищета коммуналок, тотальный дефицит, вожди-идиоты, каждый со своим прибабахом (Хрущев с кукурузой, Брежнев с наградами), серость и хамство повсюду, всесилие КГБ и коррумпированность бюрократии — вот те представления о Советском Союзе, которые были вложены в мою голову стараниями издателей анекдотов, телеведущих, режиссеров и прочих деятелей образования, науки, культуры». (Из упомянутого студенческого доклада Я. Немчанинова.)

Если бы мнение наших малообразованных деятелей о том, что симпатии к СССР нынче вызываются последствиями советской идеологии, было верным, то ждановско-сусловскую пропаганду пришлось бы признать всесильной. Но тогда непонятно, почему она по всем статьям проигрывала в противостоянии с Западом, что и стало одной из причин событий 1991 года.

Шестнадцать лет назад идеи и мнения, описанные в выделенном абзаце, очень эффективно сработали на развал СССР. Они перестали работать сейчас, но почему?

Возможно, ответом служит мнение о том, что можно долгое время обманывать небольшую часть народа, и можно краткое время обманывать почти весь народ; но долго обманывать весь народ невозможно.

Вся современная антисоветская пропаганда, под воздействием которой рос цитированный Я. Немчанинов, была замешана на лжи гораздо гуще, чем прежняя советская. Упомянутый А.И. Солженицын однажды высказался примерно так: поскольку советская власть прячет сведения, мы имеем право на любые догадки{70}.

Вдумаемся: если один из оппонентов в дискуссии только лишь скрывает некоторые сведения, то это дает его противнику право на любые домыслы. И этот принцип проповедовал тот самый Солженицын, который учил других «жить не по лжи»?

Но все правильно: поначалу в среде умолчания, какой и была советская среда последних лет, человек, который первым выкрикнет: «Нам всё врали!» — становится пророком в своем отчестве. Этот прием очень эффективен — тот, кто его применяет, становится центром иногда довольно обширного круга с почтением внимающих, становится носителем некоего тайного знания, недоступного большинству.

Происходит это, увы, все от той же малограмотности большинства. Она бывает вынужденной — следствием скрытости информации. Когда же информация открывается и слушатели пророка получают возможность самообразовываться, возникает чувство недоумения, перерастающее затем в негодование: пророк-то врет поболе тех, с кем сражается…

Когда мы, например, узнаем, что за весь период репрессий, с двадцатых по пятидесятые годы, в СССР было вынесено несколько менее семисот тысяч смертных приговоров по политическим мотивам{71}, то возникает закономерное недоумение: для чего нужно завышать эту и без того чудовищную цифру? 700000 приговоренных к расстрелу — это мало для чего? Или для кого? Для маньяка, для людоеда?

И когда люди узнают, что в «главной книге» А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛаг» гораздо больше «любых догадок», чем правды, а в антисоветской агитации пресловутых «догадок» больше, чем в советской было умолчаний, — маятник общественного сознания начинает движение в противоположную сторону.

Мифы юношей не питают, а воспитывают

В ходе идеологического противостояния 1970–1990-х годов советской либеральной интеллигенцией был усвоен дискурс, то есть система понятий и язык для их выражения, в рамках которого стало попросту невозможным хорошо сказать об СССР. Например, в этих рамках у США были только союзники, а у СССР — только сателлиты. Запад именовался свободным миром, Восток — лагерем социализма. Дотации сельхозпроизводителям в США объявлялись рыночным механизмом, в СССР — уравниловкой…

В рамках этого дискурса и с его помощью было рождено множество мифов, которые и сегодня определяют сознание слишком большого числа сограждан. А ведь неверные представления об истории — не пустяк, человек с такими представлениями и по современности бродит подобно ежику в тумане, не понимая, откуда вдруг возникают все это твердые углы и костлявые кулаки, о которые он то и дело больно расшибается.

Адекватные, а не мифологизированные представления о том, что было, помогут человеку лучше ориентироваться в том, что есть. Прослеживается цепочка: официальные и официозные умолчания породили пресловутые домыслы, которые всласть использовал Солженицын. Но сегодня умолчания закончились, прошлое СССР открыто в гораздо большей степени, чем прошлое любых самых демократических стран, — нужно только не лениться ходить в архивы или хотя бы читать книги и статьи людей, там работающих.