Александр Горбачев - Песни в пустоту Страница 33

А начиналось все в котельной “Камчатка” – той самой, где трудились, чтобы не быть обвиненными в тунеядстве, Цой, Башлачев и прочая элита Ленинградского рок-клуба. Здесь устраивались неофициальные концерты, здесь снимали фильм “Рок”, здесь, в здании на Блохина, 15, теперь располагается клуб-музей Виктора Цоя. Андрей Машнин поступил на работу в “Камчатку” в самом конце 80-х и стал одним из последних ее творческих выпускников.

Андрей Машнин

На “Камчатку” я попал случайно. Я работал в строительном тресте и заведовал там самодеятельностью по комсомольской линии – ну, раньше все было по комсомольской линии. А в этом тресте была женская общага, которую топила котельная “Камчатка”. А мы в этой женской общаге репетировали самодеятельность. И девка, у которой мы репетировали, была знакома с Толиком Соколковым, начальником “Камчатки”. Там окно было во двор: мы с ней сидим, окно открыто, осень, год 87-й где-то – и Цой бачки выносит. Я думаю: “Занятно, что тут такое?” И она мне отвечает, что котельная, где работают всякие знаменитости, и с Толиком она знакома, и сейчас он вроде как придет чай пить. Пришел этот Толик, познакомились. Я пару песен сочинил на тот момент, попел, он говорит: о, какой интересный, а давай к нам переводись со стройки своей.

Сергей Фирсов

Мы работали в котельной “Камчатка”. Андрей – в строительном тресте, которому принадлежит тот дом, который мы отапливали. И он ходил туда к девчонкам на свидания, они ему и рассказали про нашу котельную. Он стал заходить. Познакомился со всеми. Потом мы взяли его на работу. Он что-то уже писал, но стимул ему дала “Камчатка”, и мы с Начальником стали его подбадривать: “Давай-давай, пиши!” Понимаете, Виктор Цой не родился Виктором Цоем. Он попал в определенную тусовку и стал сочинять песни. Не попал бы в эту тусовку – не стал бы. Все делает микроклимат. Вот и Машнина сделал. “Камчатка” – это было такое место, где и лопаты начинали стихи писать. Если бы он не пришел к нам, скорее всего, стал бы обычным строителем или клерком работал бы. Он, кстати, проработал в “Камчатке” дольше всех – шесть лет. С 88-го по 95-й.

Андрей Машнин

В тот момент Рок-клуб был для меня где-то очень далеко. Я всю эту музыку слушал, но поучаствовать мне в голову не приходило совсем. И вдруг я вот таким странным образом в эту среду попал. Ни с того ни с сего: вот тебе Цой, вот тебе Фирсов, вот Башлачев, о котором я до того и не знал. Ну и пошло – меня стал Толик на квартирники таскать, я начал песни сочинять, уже совсем другие. Сидишь на смене, делать нечего, вокруг вся эта компания, разговоры, разговоры… Естественно, это производило впечатление.

Андрей “Дрон” Орлов

Я играл в группе “Юго-запад”. Концертов не было, я искал работу. Начальник – Толик Соколков, который работал тогда в Рок-клубе, – сказал, что в котельную требуется кочегар. Я тогда вообще не знал, что такое “Камчатка”, она не была еще так знаменита. Он сказал: идешь по Зверинской, потом во двор, а там дверь за угольной кучей, два удара – специальный стук. Ну я и пошел. Прихожу, дверь открывает замученный Машнин, весь в угольной саже, худой, только одни очки торчат… Вот и первое знакомство. Чай, сигареты, два котла, кошка Муся да телик ч/б с растянутым изображением. Потом была пара смен стажировок с портвейном и разговорами, во время которых Андрей писал или просто показывал мне свои песни. Песни сразу понравились.

Андрей Машнин

Больше всего не нравится то, что здесь хреново. Лучшее, чем можно заняться в стране, – это сидеть в котельной. Но если здесь посидеть больше одного-двух дней, то еще хреновее становится, а если выйдешь на улицу, еще хреновее – все идет по нарастающей, всё хреновее и хреновее. Каждый поступок ведет к усугублению хреновости. Я так вот и живу. На фоне этого я и пишу. Веселых песен ни одной не написал. Все пронизано этим настроением, этой хреновостью. Логики нет никакой, и невозможно предположить, что будет с тобой завтра, что будет со страной завтра, что будет вообще завтра. Это настолько нелогичная жизнь, что, поскольку у меня во всем стремление к какому-то порядку, к какой-то логике во всем, я тут жить вообще уже просто не могу. И от этого раздражения, от этой непонятности возникает, видимо, настроение что-то писать.

(Из интервью Наталье Чумаковой, август 1990 года.)

Наталья Чумакова

Примерно до 89-го года я про рок-музыку толком ничего и не знала, а тут она как-то вся на меня обрушилась. Так вот, я стала общаться с Олей Сергеевой (теперь она Оля Машнина), а она каким-то образом как раз к этому моменту со всеми познакомилась, уж не знаю как. И, когда я в очередной раз приехала в Питер, Оля позвала меня в “Камчатку”: дескать, там так хорошо, есть такой замечательный Андрей, и вообще отличное место и люди. Я сначала застремалась, но Оля меня все равно туда привела, хотя сама была знакома с ними максимум неделю. И там Андрейка в его традиционном тогда виде: весь чумазый, худой, в какой-то кацавейке, в очках. И при этом при гитарке – песенки стал петь. А песенки-то хорошие! И поскольку он сам чудесно-душевный, то мы очень быстро подружились.

Андрей Машнин

С Олькой мы познакомились у меня на квартирнике, в 90-м году. Была такая знаменитая квартира Филаретовых, прямо на Невском. Там играли все и всегда, включая Летова, на которого приходили сотни человек. Причем хозяева были совершенно благообразные интеллигентные люди, квартира такая антикварная, папа сам все делал; заходишь – будто в салон какой-то попадаешь. И на этом фоне сидит Летов с гитарой, 300 человек в одной комнате, со стен вода течет, с потолка капает – при этом все цело и расходятся потом все чинно, по одному. Ну вот, и я там играл – а меня вообще никто не знал, я из котельной не вылезал. И пришел Фирсов с целой толпой девок. Познакомились, там Ольга была, я ей как-то понравился.

Наталья Чумакова

Все, кто работал в “Камчатке”, относились к ее истории с большим пиететом. Чувствовалось, что место особенное. Оно было невероятно крохотным, но в этом маленьком пространстве было сосредоточено очень много всего. Стены с миллионами подписей и рисунков, веселые наклейки, коллажи… Если кто-то заходил в туалет, мог полчаса не выходить, пока все не прочитает, только хохот оттуда слышался. В “Камчатке” по-прежнему работали музыканты. Уже, конечно, не было Цоя и Башлачева, в тот момент там работали Титов, Бондарик из “Аукцыона”, кто-то еще… Я не всех хорошо помню, я же бывала наездами. Но для меня “Камчатка” стала родным местом.

Андрей Машнин

Когда я попал в “Камчатку”, я совершенно не знал, что в жизни делать. Понимал, что на стройке мне не место. Но что делать? В другой институт идти? Я пошел, поступил на филфак между делом. Причем думал, что мне туда не поступить, а в итоге так легко поступил, что, когда дело дошло до учебы, даже ходить не стал. И тут вдруг эта котельная. Ну и естественно, меня вообще всего перевернуло. Понятно, что это была для всех временная работа. Как только появлялась возможность ее бросить, народ оттуда сваливал. И правильно делал, потому что работа была супервредная, не соответствовала вообще никаким нормам: потолки низкие, ты этим говном, которое из котла идет, дышишь круглые сутки. Это работа для гопников. Которые там и были, пока к начальству не пришел Толик и не сказал – давайте, мол, наберу своих людей, буду за все отвечать, горячая вода и батареи горячие у вас всегда будут. И набрал – Фирсова, Цоя, Башлачева. Работяги, конечно, все те еще, но Толик всех контролировал. И место быстро раскрутилось, все стали хотеть туда попасть – а я-то вообще, не я туда напросился, а меня туда позвали. И никаким я поэтом не был, это Толик решил, что я перспективный мальчик.

Была характерная история с моим вступлением в партию. Когда я на стройке работал, нам казалось с друзьями, что коммунистическая партия будет всегда, что надо что-то менять. И мы решили пойти вступить в партию, чтобы переделывать ее изнутри. Толпой написали заявления, я год ходил кандидатом и как раз за месяц до перевода из кандидатов в члены попал в эту котельную. Сидим с Толиком ночью, я говорю: “Мне завтра на собрание идти, в партию вступать”. Толик: “Андрюша, да ты что, у них же руки по локоть в крови!” Я такой: “Да…” На следующий день пошел, все вступают – один, второй, третий. До меня дошло, я говорю: “Я это… Не буду вступать”. Все такие – как так?! “Да что-то вот не знаю, блин, не вступается мне…” Первый случай такой был в этой конторе. То есть до такой степени “Камчатка” влияла.

Наталья Чумакова

Я помню, мы записывали Андрея на какой-то магнитофон в “Камчатке”. Записали тогда все песни, что у него были. Пока писали, ужасно напились, и начался какой-то совсем цирк. Он пел, например: “Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не нужна”. Вместо “не видна”. Там все было перековеркано, и мы очень хохотали. Скорее всего, это так потом никуда и не пошло, осталось для внутреннего пользования. Но хорошая была запись! И тогда же я взяла у Андрея интервью. Очень приличное интервью, кстати. Думаю, его первое и единственное на тот момент. И дальше судьба интервью сложилась интересно. Один приятель Машнина, Алексей Плуцер-Сарно, составлял словарь русского мата. И когда он его издал, то для меня стало большой неожиданностью, что в словарь вошла масса цитат из этого интервью – по применению мата в русском языке. Со ссылками на интервью А. Машнина Н. Чумаковой тогда-то и тогда-то. Я, кстати, не уверена, что интервью это было еще где-то опубликовано. Думаю, Машнин его Плуцеру-Сарно просто передал, они же были приятелями. А еще, я это точно знаю, Машнин напридумывал в этот словарь кучу матюгов, которых на самом деле в русском языке нет. Причем придумал вместе с примерами их употребления. Они вместе с Плуцером-Сарно сидели, сочиняли примеры употребления этих матюгов и валялись под столами.