Виктор Топоров - Жёсткая ротация Страница 34

Мысль о том, что такому государству, как СССР, не изменить нельзя, чрезвычайно дорога Солженицыну. Сравни, скажем, «Архипелаг ГУЛАГ», том третий. Но пример в данном случае выбран, мягко говоря, не самый удачный. Потому что именно ядерный паритет предотвратил мировую войну во второй половине прошлого века. И — да, без кражи американских военных секретов это не обошлось (и супруги Розенберг были казнены за это на электрическом стуле). И создание советской атомной бомбы — в шарашках и полушарашках — курировал лично Берия. Но нет никаких сомнений в том, что, обладай американцы ядерным оружием в одностороннем порядке, они его — против нас с вами — и применили бы. И стёрли бы трехсотмиллионное население нашей тогдашней страны в порошок, заодно избавив его и от ужасов «преступного режима».

Солженицын когда-то думал иначе. Он и в Америку-то так рвался, будучи уверен в том, что советские танки не сегодня-завтра прокатятся по всей Европе и раздавят героического борца с режимом многопудовыми гусеницами в заранее облюбованной им Норвегии, потому что «Дракон не выбрасывает из пасти дважды» (из книги мемуаров «Угодило зёрнышко меж двух жерновов»). Да и роман «В круге первом» не только написан, но и прочитан тридцать с лишним лет назад. А вот телефильм по нему мы смотрим (а в большинстве своём и не смотрим) сегодня! И тот, кто всё-таки смотрит, поневоле приходит к непредусмотренным создателями сериала выводам. Да, таких изменников, как Володин, надо выявлять и обезвреживать! И — да, в деле обезвреживания надо пользоваться новейшими достижениями науки и техники. И если вольнонаёмные учёные ленятся или терзаются нравственными сомнениями, то — да, надо создавать шарашки, надо шантажировать интеллигентных специалистов этапом и зоной. И — да, чтобы не либеральничали директора и генералы, сажать, а лучше сразу расстреливать надо в случае малейшего сбоя даже генералов. И — да, никто, кроме Сталина, на такое не решится. А если так, то выбирая между уничтожением нашей страны в пламени Хиросимы и таким чудовищем, как Сталин, — мы голосуем за Сталина!

Конечно, до логического конца эту цепочку рассуждений доводят немногие. А вот ощущение, что тебе вешают лапшу на уши и гонят туфту, возникает едва ли не у каждого. И только под воздействием неоспоримого солженицынского величия трансформируется (по принципу замещения) в почтительную скуку. И сериал не смотрят — или смотрят бездумно (как привыкли смотреть мыльные оперы) — и слава богу, что дело обстоит именно так. Потому что — исходя из вышесказанного — перед нами апологетика сталинизма и Сталина.

Это, разумеется, изъян, причём изъян пагубный, однако ещё существеннее вскользь упомянутые нами ранее особенности солженицынского письма. В творчестве писателя на равных уживаются два начала — сатирическое и соцреалистическое. В первую очередь, он, конечно, сатирик — и блистательнее всего выступает в жанре памфлета: антисоветского («Архипелаг…»), антиленинского («Ленин в Цюрихе») и антисемитского («Двести лет вместе»; последний пример, впрочем, наименее показателен, так как здесь — особенно в томе первом — писатель явно осторожничал). Сатирические, чисто памфлетные страницы великолепны и в «Круге…» — это ряд вставных новелл и вся линия, связанная со Сталиным.

Но Солженицын и соцреалист: он укрупняет и идеализирует положительные персонажи (начиная, естественно, с alter ego), он «лакирует» их и всё с ними связанное, он выдаёт единичное за типическое, точь-в-точь как Горький — в пресловутой «Матери» (которую, кстати, экранизировал тот же Панфилов), он создаёт свой аналог «Кубанских казаков», не уступающий первоисточнику ни художественной убедительностью, ни жизненной достоверностью. И Панфилов идёт за ним след в след. И снимает «Кубанских казаков» в тюремной части сериала. И снимает чаплинского «Диктатора» в кремлёвской части сериала. Превосходно снимает и то, и другое. Но столкновение антисоветской сатиры со стопроцентно советской «лакировкой действительности» приводит к взаимоуничтожению. И над обуглившимися километрами киноплёнки в воздухе вырастает карикатурный «гриб».

В романе, строго говоря, дело обстоит точно так же — но роман прочитан давным-давно, а сериал профессионально отсмотрен сегодня. Снять по «Кругу…» сильное кино можно, наверное, и сейчас — но только «вольно переведя» его на язык современных реалий и проблем. Тогда как Панфилов «перевёл» его не буквально, а буквалистски — правда, не «с листа», а по памяти, — по впечатлениям от первого прочтения тридцатилетней давности (по впечатлениям, напомню, от «журнальной» редакции).

И в заключение, опять «Зона». Что же есть в ней такое, чего так отчаянно не хватает панфиловскому телефильму и роману, по которому он снят? Есть человеческая неоднозначность подавляющего большинства персонажей: в одно мгновенье героев, в другое — мерзавцев, в третье — героев и мерзавцев одновременно; есть достоверность предлагаемых обстоятельств (поверх сюжетных и специфически «мыльных» натяжек); есть, наконец, подкупивший как минимум мужское население страны лейтмотив не двуединства даже, а полной гомогенности Воли и Зоны: люди живут и умирают и здесь и там, причём живут и умирают по одним и тем же правилам — по труднопереносимым (а кому легко?) правилам, ни к юридическим законам, ни к воровским «понятиям», ни уж подавно к библейским заповедям не сводящимся.

Любопытно и горько — хотя в каком-то смысле отрадно, — что и этот актуализированный создателями «Зоны» лейтмотив впервые прозвучал в творчестве Солженицына.

2006

Эксцесс исполнителя

Вышедшая несколько месяцев назад книга Виктора Шендеровича «Здесь было НТВ» (идеалистическая и в какой-то мере героическая версия общеизвестных событий, проанализированных, в частности, и в нашей статье «Непоротое телевидение») держится в списке бестселлеров и то и дело допечатывается. Сейчас она, конечно, пойдёт ещё бойче, а Шендерович, похоже, засядет за новую. И называться она будет «Здесь было ТВС»…

О Бурбонах, на иноземных штыках вернувшихся во Францию после падения Наполеона, с разочарованием говорили: они никому не простили и ничему не научились. Виктор Шендерович в этом смысле самый «бурбонистый» из классической когорты НТВ (а затем и ТВС). Просто поразительно, как этот остроумный (а значит, и умный; остроумных дураков не бывает), талантливый и обаятельный человек раз за разом оказывается не в состоянии ухватить суть происходящего и, несомненно, искренне негодует, столкнувшись с очередными лишениями. Или «лишениями»? Нет, всё-таки обойдёмся без кавычек: отлучение от эфира для человека, подсевшего на телеиглу, это и впрямь несчастье; а если это не так, пусть меня поправят лучшие питерские журналисты, как раз в эти дни изгоняемые с городского и «оконного» телевидения.

«Кто нас обидит, тот трёх дней не проживёт», — отчеканил кремлёвский мечтатель. Но на самом деле он, пожалуй, имел в виду кое-что другое: тараканов истребить нельзя, но можно зато сильно осложнить им условия существования. Вот и усложняет: и в Лондоне, и в Чечне, и с орденом за заслуги четвёртой степени на груди (потому что мэр Москвы большего якобы не заслуживает), и на голубом экране.

Шендерович начинал со сценариев к «Куклам». Не ко всем; писал он эти сценарии то ли через неделю, то ли через две; но с самого начала смотреть можно (и нужно!) было только «Куклы» по сценариям Шендеровича. И смотрели — если не всей страной, то всей образованщиной, это уж точно.

«Куклы» Шендеровича (перелицовки классических сюжетов, чаще всего рифмованные) были, строго говоря, не слишком оригинальны. Ещё в начале перестройки гремел спектакль «Сосо, или Чёрный человек» по пьесе в стихах напрочь забытого нынче Виктора Коркия: «Все говорят: нет правды на земле, но правды нет и выше — здесь, в Кремле!»; нечто похожее сочинял (правда, бездарно) и даже показывал по ящику Константин Боровой; да и жив был ещё — и шевелил эзоповым языком — учитель и первооткрыватель Шендеровича Григорий Горин.

Но Шендерович не просто острил — он дерзил. Дерзил и «жадною толпой стоящим у трона», и самому царю-батюшке Борису Николаевичу. Дерзил по манию владельца НТВ Гусинского (который не решил ещё тогда, кого он будет поддерживать на президентских выборах 1996 года), дерзил на деньги Гусинского, но сам этого, похоже, не понимал. Стилистика тогдашнего царствования дозволяла вакансию придворного шута — и такой шут у Ельцина одно время был, и звали его пресс-секретарь Вячеслав Костиков, — но главный шут, в каковые моментально выбился Шендерович, получал жалованье не в кремлёвской бухгалтерии.

То есть, разумеется, всё-таки в кремлёвской (потому что от Кремля кормился Гусинский), но через такое количество посредников, что об этом можно было при сильном желании забыть.

И Шендерович забыл. А остальное НТВ (по свистку Гусинского) сделало зрячий выбор сердцем. Обернувшийся почему-то правильным. Проголосовало — и не проиграло. И обличитель, не прекращая дерзить, оказался в команде победителей. То есть команда, в которой он числился, объективно играя против неё, одержала победу. Выглядело это, конечно, несколько кощунственно — но стилистика царствования дозволяла. И Шендерович начал собственную «паразитическую» программу «Итого», пародирующую (и, естественно, в какой-то мере отменяющую) становящиеся всё более холуйскими киселёвские «Итоги».