Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9 Страница 34

Впоследствии, спустя многие годы, когда я вспоминал эти злополучные, оказавшиеся в моей жизни без преувеличения поворотными сутки, осмысливал и разбирал в деталях разговоры и свои действия, всякий раз меня охватывало ощущение неизбывного стыда за то, как я вел себя с протестантскими священнослужителями у кирхи в Оберштале, как по-бандитски обошелся с ними. С малых лет воспитанный бабушкой в почтительном отношении к иконам, к вере в Бога и к священнослужителям, даже к подпольному самозванному дьячку, пьянчуге, соборовавшему меня маслом и с трудом читавшему надо мной молитву по требнику, когда в детстве я загибался, отдавал концы после купания в проруби, как я мог проделать такое?… Но раскаяние появилось только с возрастом, спустя годы и десятилетия, а в тот день никаких угрызений или сомнений у меня не было: я думал лишь о том, как достойно, с отданием воинских почестей, без скандального шума и злобных выкриков похоронить Лисенкова и Калиничева, и как запугать пастора и его прислуж-ку, чтобы потом, в наше отсутствие, они не вздумали раскопать могилу для перезахоронения в другом месте, где-нибудь, как выразился Елагин, "на скотомогильнике".

- Не могу понять, о чём ты думаешь, - сказал мне в машине на обратном пути Елагин. - Я демобилизуюсь в ближайшее время и уеду, а тебе служить. Я доцент Ленинградского университета. У меня есть профессия, есть специальность, а у тебя? А ты кто? У тебя и среднего образования нет. Ведь ты стремишься в военную академию, мечтаешь об офицерской карье-

* Приказ есть приказ! (нем.)

** Понятно?! (нем.)

*** Пошли!!! Вон!!! Быстро!!! (нем.)

ре. О чем ты думаешь? Тебе надо держаться за армию руками, ногами и зубами. Ты же пустышка! Тебе надо служить на совесть и выслуживаться. Если тебя выгонят из армии, кем ты станешь? Плотником в колхозе или дворником? Ты легко отделался… Оставил за себя Шишлина, а должен был сам находиться в роте до отбоя… Я тоже просчитался… Я был уверен, что Лисенков стал человеком, а он так и остался обезьяной, - устало проговорил Елагин.

То, что он назвал меня пустышкой, не могло не обидеть. Это - как бронебойный в лоб, наповал, и, может, потому осталось в памяти на всю жизнь. Только спустя полтора или два десятилетия я осознал, что в своем определении он был если и не совсем прав, то, во всяком случае, недалек от истины, но это осмысление пришло уже в зрелом возрасте, а тогда я ощутил некоторое оскорбление.

Я знал, что проект приказа находится в корпусе, и в этой бумаге для меня определено сравнительно легкое наказание. Но, на мою беду, корпусное и армейское командование не подписало его в течение трех суток, как это положено. А 30 мая в войска поступила особо важная шифровка с директивой начальника Генерального штаба N 117502 от 29.5.45 г. Была она подписана генералом Антоновым, но содержала магическую фразу, придававшую этому документу особое значение: "Верховный Главнокомандующий приказал…", то есть генерал Антонов передавал распоряжение Сталина…

(Продолжение следует)

ВЛАДИМИР МАКАРОВ

Вода с морозом биться перестала И смастерила ледяной хребет… Таинственное действо рекостава, Оно меня волнует с детских лет.

Утихло всё. Лишь юркие синички Подскакивают к чёрным полыньям. Дни коротки. Природы переклички Лишь в долгих снах порою снятся нам.

А утром глянешь - острые торосы Верхами пирамид в снегу торчат, И на равнине за рекой берёзы, Как под наркозом, голые, молчат.

Покой и тишь. Белым-бело везде. Но не напоминает нам прощанье Великое молчанье - обещанье Гудков грядущих, всплесков на воде.

МАКАРОВ Владимир Александрович родился в селе Большеречье Омской области в 1938 году. Работал на пристани, а также в районной газете. Окончил Омский мединститут. По профессии детский врач. Кандидат медицинских наук. Автор двенадцати сборников стихов. Член Союза писателей России. Живёт в Омске

Всем мирозданием владея, Всевышний даровал завет: Ни эллина, ни иудея Для Бога не было и нет.

Мы все равны в мирской юдоли, Для всех грядёт последний час. Земные радости и боли, Как океан, объемлют нас.

Под панорамой созвездий ночных Слушали грады и веси, Как в вокализе - на гласных одних - Голос звучал в поднебесье.

Помнится: сельский один мальчуган Музыку понял мгновенно - Ластился кот к натруженным ногам, Словно живая антенна.

Отроком тем потрясённым был я, К небу глаза обративший. В доме спокойно спала вся семья, Месяц дежурил над крышей…

Много дорог я с тех пор исходил, Песен узнал я немало, Но вокализа из сферы светил Больше душа не слыхала.

Видно, познать нам дано только раз Звуков таинственных завязь, Чтобы всю жизнь вспоминать этот час, Сладкой печалью терзаясь.

Приехали к родне в Сибирь Казанские татары. Родня закатывает пир, Разводит тары-бары.

О Волге гости говорят И о своей Казани, За окна на огни глядят Раскосыми глазами.

Стоит ночная тишина Особенного смысла, И прииртышская луна Над городом повисла.

По тёмной лестнице сойдут Хозяева с гостями. Волжане песню заведут, Сибиряки подтянут.

На тюбетейках вензеля, Татарское тисненье… И вдруг покажется земля Знакомее, теснее.

ПЕСНЯ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ

Подать рукою - степи Казахстана, И мы на приграничной полосе Живём теперь расхристанно и странно Который год, - но скурвились не все.

Такое и в угаре не приснится, Но продаём вовсю - в цветах, в росе -

Свою родную щедрую землицу, Как мать свою, - но скурвились не все.

А в офисах лощёные ребята, К которым не подъехать на козе, В лицо смеются - ты, как виноватый, Идёшь от них, - но скурвились не все.

И противостоять всем непогодам Не хватит сил, и быть большой грозе, Пока не станем мы одним народом, Как было встарь, - Ведь скурвились не все!

Поздравляем постоянного автора нашего журнала, известного русского поэта Владимира Макарова с 70-летием! Желаем душевной крепости, телесного здоровья и новых стихотворений во славу родной поэзии!

Старуха не любила скрипичную музыку и, когда из небольшого черного футляра, из красного плюшевого нутра, квартирант доставал ореховый инструмент и начинал тягучий нотный зудеж, предпочитала удалиться и отсиживаться в кухне, затворясь дверью, и слушать радио, которое, правда, иногда допускало огорчительный сбой и подвывало квартиранту гнусоватым смычком.

Квартирант был не просто временным съемщиком комнаты, он застрял где-то в одном из хитросплетений родословного древа покойного старухиного мужа, и отказать в постое ему, редкостно пробившемуся на консерваторское обучение из провинциального захолустного угла, было невозможно, как невозможно было запретить ему упражняться подолгу, по нескольку часов подряд. Благо квартирант вел себя примерно и старухи не чурался, тепленько называл ее бабушкой и любил побалакать с ней о цветах: и о тех, которыми полонились подоконники, и о тех, которые в неволе горшка не растут.

- Почему же это столетник не цветет? Кактус цветет, а они с ним чем-то похожи. Оба шипастые… А на Кавказе, бабушка, у моря, растет дере-

ШИШКИН Евгений Васильевич родился в 1956 году в городе Кирове (Вятка). Окончил филологический факультет Горьковского государственного университета и Высшие литературные курсы в Москве. Автор книг прозы "До самого горизонта", "Бесова душа", "Концерт", "Южный крест", "Монстры и пигмеи", "Закон сохранения любви" и других. Член Союза писателей России. Живёт в Москве

во - рододендрон называется, с большими розовыми цветами. Говорят, очень красивое. Я не видел. Я еще ни разу к морю не ездил, - тихонько вздыхал квартирант и глуховато подкашливал, прикрывая узкой ладонью рот.

Этим вздохом и движением руки он напоминал старухе умершего мужа, который тоже принадлежал к музыкантскому племени: был трубач. Она вышла за него замуж по страстной влюбленности, но без всякого восторга от его музыки. Когда-то он самозабвенно рисовал их счастливую будущность: большой дом с открытой террасой, рояль в гостиной… А еще он обещал ей купить дорогую, длинную - до пят - каракулевую, с воротником из чернобурки шубу. Ни первого, ни второго, ни длинной шубы, о которой старуха еще в невестах грезила как о чем-то заветном, в их жизни не появилось. Трубач-муж напрасно уповал стать знаменитостью, слава ускользнула от него; он вечно нуждался, занимал и перезанимал деньги, постоянно искал себе "новые" оркестры, часто хворал и умер еще молодым от грудной болезни, не выполнив своих обещаний ни перед творческим "я", ни перед женой. Он оставил в наследство ей папки с нотами, потускнелую трубу и одиночество, которое на закатном уклоне лет и потревожил не совсем случайный квартирант из дальней родни с музыкальными наклонностями. "Пускай проживает. Не так скучно хоть", - говаривала про себя старуха, испытывая подчас к квартиранту материнские чувства.