Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6282 ( № 27 2010) Страница 34

Поддерживаю цензуру в культуре, как приверженец этических норм.

Горничная по совместительству

Общество

Горничная по совместительству

ЗАПИСКИ ВОСПИТАТЕЛЯ

Горничная по совместительству, или Почему я больше не буду работать в оздоровительном лагере

МОЛОКО ТЕПЕРЬ НЕ ПОЛОЖЕНО

Я упаковываю сумки, собираюсь сама и собираю свою семилетнюю дочку. Мы едем в детский оздоровительный лагерь, я в качестве воспитателя, дочка в качестве отдыхающего. В лагере я не была ровно 10 лет, и мне очень интересно, что там происходит.

Мне достался второй отряд и самый тяжёлый возраст – 12–14 лет. Два воспитателя уже сбежали, настала моя очередь испытать себя на педагогическую прочность.

Лагерь принадлежит одному из самых богатых предприятий Якутии и считается едва ли не самым лучшим в республике. Интересуюсь, почему он называется «оздоровительным»? Ничего вразумительного в ответ не слышу. Из оздоровительных моментов – только чудесный хвойный запах, очаровательные белки и бурундуки. Никаких специальных методик нет.

Молока и кефира не дали ни разу. Теперь, как мне объяснили, молочные продукты не положены. Почему не положены? Что-то кардинально изменилось в детской физиологии за последние 15–20 лет или молоко перестало быть самым важным источником кальция для растущего организма?

Вообще поразительно, с какой лёгкостью бывшие обыкновенные пионерские лагеря присваивают себе звания «санаторно-курортный» и «оздоровительный». Дело даже не в убогом однообразном меню, жирных подносах и ложках, отчаянно издающих запах моющего средства (детей около 300 человек, и работники кухни физически не справляются с пирамидами грязных тарелок), и не в условиях проживания (в основном в старых деревянных корпусах, пропитанных, несмотря на косметический ремонт и новые кровати, стойким запахом тлена). Сколько раз мне приходилось работать в лагерях (а было это и на Украине, и в Прибалтике), столько раз я задавалась двумя вопросами: кто в них самый главный и для кого всё это ежегодно затевается? Вполне логично было бы предположить, что всё это для детей, а главный в лагере – воспитатель, человек, на ком лежит уголовная ответственность за их жизнь и здоровье. Но ничего подобного!

Почти в сорокоградусную жару детям могут не дать чайник с питьевой водой из-за того, что приехала санэпидстанция и работники кухни не пожелали на минуту отвлечься и напоить детей. Открытие смены затягивается более чем на неделю лишь из-за того, что дяди-спонсоры изволили кататься на теплоходе и не дали свою высокую отмашку на это важнейшее событие. Завхозы ведут себя совершенно по-хамски, вынуждая воспитателей и вожатых каждый раз прогибаться, унижаться и бегать за ними. Эти начальники драных простыней и старых подушек прочно врастают в казённое добро, десятилетиями трудясь в одном лагере (хотя работой на износ назвать то, что они делают, очень трудно: выдал комплект белья, записал в тетрадку – и лежи, смотри телевизор). Они называют вас на «ты» и всякий раз раздражённо за что-то отчитывают.

МУЖЧИНА С ВЕЕРОМ

Торжественная линейка, посвящённая открытию лагеря, – это ещё одно шоу, суть которого не меняется многие десятилетия.

Мы выходим на построение, отряды занимают указанные им места. Ждём. Проходит пять минут, десять, начинается лёгкое волнение. Кого ждём? Оказывается, владельцев лагеря – председателя профкома и генерального директора предприятия. Прячемся в тень от больших сосен, тридцатиградусная жара расплавляет мысли и чувства. Малыши терпеть уже не могут: кто-то хочет пить, кто-то в туалет. Некоторые сели на цементный бордюр и ковыряют палочками землю. У маленькой девочки начинается рвота, её уводят. Держать дисциплину уже невозможно. Старшие отряды заполняют затянувшуюся паузу на свой манер: кто-то грызёт семечки, кто-то достал карты и режется в «очко», кто-то начал кидаться сосновыми шишками. Одна шишка попадает в глаз пареньку из моего отряда, глаз краснеет и отекает. Отправляем его в медпункт. Ждём.

По рядам пробежал слух, что спонсоры приехали и находятся в лагерной администрации, вроде как отдыхают. Кое-кто из детей ушёл к своим корпусам качаться на качелях, ряды поредели. Тут в конце аллеи появляется торжественная процессия: администрация лагеря и администрация предприятия. Мы, воспитатели, быстренько собираем своих разбежавшихся воспитанников, кое-как строим их, и линейка начинается. Слово для приветствия берёт директор лагеря. Начинается речь с поздравлений, далее следует длинный благодарственный список того, чем помогли спонсоры в этом году. Поток елея льётся на дородных дядек, чьи круглые животы едва умещаются в дорогих рубашках от «Армани». Дядькам и их животам очень жарко, и им явно хочется, чтобы всё поскорее закончилось и они смогли бы отправиться в здание администрации, где уже накрыты столы с деликатесами.

После приветственных речей следует театрализованное представление, напоминающее третьесортный детсадовский новогодний утренник. Ребята старших отрядов откровенно скучают. Не надо быть хорошим педагогом, чтобы понять, что нельзя предлагать одни и те же мероприятия малышам 6–7 лет и шестнадцатилетним подросткам. Но замдиректора по организационно-методической работе и работе с вожатыми Владимир Андреевич сияет: он уверен, что именно это и надо детям. Разубеждать его бесполезно, да никто и не станет.

Я помню его юношей в этом же лагере много лет назад, тогда он сам был вожатым. Теперь это очень полный мужчина с обилием побрякушек на шее и запястьях и изящным китайским веером, которым он беспрестанно обмахивается.

Накануне я увидела Владимира Андреевича в футболке с надписью, рекламирующей самую известную российскую политическую партию. Это означает, что всё в порядке, он держит нос по ветру, он, что называется, в струе. Этот хитрый демагог и карьерист отлично владеет речью, умеет ладить с руководством предприятия и, судя по всему, выжимает для себя из этого расположения максимальную выгоду.

Его рабочие апартаменты находятся в лагерном клубе. Поселился он здесь с размахом, оскорбительным для всех остальных работников, живущих в совершенно аскетических условиях. Двуспальная кровать, телевизор, ковры, обогреватель (в корпусах дети и воспитатели в прохладную погоду спят под двумя одеялами и одетые). На длинной полке – иконостас из бесчисленных благодарственных писем, грамот и дипломов в дорогих рамках. Он как драгоценный бриллиант в оправе из серых трудяг.

Владимир Андреевич привык работать ночью и позволяет себе запросто, грубо нарушая закон, лишать права на отдых вожатых, которые зачастую вынуждены сидеть с ним до утра, готовя очередное грандиозное лагерное мероприятие, а утром идти в отряд абсолютно разбитыми. Владимир же Андреевич, с сознанием исполненного долга, спит до обеда. Вечером этот талантливый шоумен наденет безукоризненного кроя чёрный костюм, который отлично скрывает его непомерную полноту, и томным голосом пожалуется: «Ах, у нас такие некрасивые портьеры на сцене, я даже был вынужден надеть рубашку и галстук фисташкового цвета, чтобы скрасить эту неприглядную картину».

«У вас дети не должны находиться в корпусах, лежать на кроватях, детей надо занимать!» – шумит на планёрке заместитель начальника лагеря по организационно-методической работе. Современные подростки – рабы сотовых телефонов. Это средство связи, на мой взгляд, полностью изменило, деформировало психику, превратило детей в зомби. Подросток может часами лежать на кровати в палате, тыча пальцами в кнопки и игнорируя окружающую действительность. Если в руках нет сотового телефона, жизнь теряет для него всякий смысл.

Сказать, что работать в лагере с нынешними подростками трудно, – значит ничего не сказать. Если бы родители тихонько встали у двери палаты после отбоя и послушали, что и как говорят их чада, то, гарантирую, для многих это был бы настоящий шок. Нецензурная брань – единственный способ выражения всего спектра и положительных, и отрицательных эмоций, причём как мальчиков, так и девочек.

Иду в столовую, встречаю Владимира Андреевича, жалуюсь на царящий в отряде мат. «Ну что вы, Светлана Викторовна, удивляетесь, это же в основном дети рабочих, какое там воспитание!» – ответствует он. Я чувствую, как во мне закипает раздражение, я категорически не согласна с таким утверждением, потому что гораздо меньше хлопот доставляют как раз дети из простых семей. А вот благополучные… Её зовут Ира. Девочка из обеспеченной семьи, начисто лишённая каких бы то ни было манер и понятий. Её папа точно сошёл с экрана голливудского блокбастера – этакий Микки Рурк якутского разлива на дорогом «Харлее». Ира – папина дочка. «Мы с ним слушаем только группу «Рамштайн», – заявляет она. Металлический рок – её стихия, больше она ничего не хочет ни видеть, ни слышать, ни знать. Капризная, неуправляемая истеричка, умеющая быть лицемерной подлизой, если ей это надо. «Светлана Викторовна, – скромно потупив свои нахальные глазки, просит она, – вы, пожалуйста, не говорите папе, что я не очень хорошо себя вела». Даже если я и скажу папе, вряд ли он меня услышит. В его серых, как и у дочери, глазах только металлический блеск, высокомерие, холод и пустота.