Живой Журнал. Публикации 2013 - Владимир Сергеевич Березин Страница 34

— Мы к Васе заходили только что, я книжку записную забыл.

Женщина посмотрела на нас как на рабочих, залезших в лабораторию и нанюхавшихся эфира. Был такой случай лет двадцать назад.

— Когда заходили?

— Да только что.

— Да вы что, молодые люди? Напились? Он два года как умер.

— Как — умер?

— Обычно умер. Как люди умирают.

— В сорок лет?!..

— Его машиной задавило.

— Да мы его только что…

Но дверь хлопнула нас почти что по носу.

— Чёрт, — а записная книжка-то вот она. В заднем кармане была. — Бериллий недоумённо вертел в руках потрёпанную книжку. — Глупости какие-то.

Он обернулся и посмотрел на нас. Мы молча вышли вон, на широкие ступени перед факультетом, между двух памятников, один из которых был Лебедеву, а второй я никак не мог запомнить кому.

На улице стояла жуткая январская темень.

Праздник кончался, наш персональный праздник. Это всегда был, после новогоднего оливье, конечно, самый частный праздник, не казённый юбилей, не обременительное послушание дня рождения, не страшные и странные поздравления любимых с годовщиной мук пресвитера Валентина, которому не то отрезали голову, не то задавили в жуткой и кромешной давке бунта. Это был и есть праздник равных, тех поколений, что рядами валятся в былое, в лыжных курточках щенята — смерти ни одной. То, что ты уже летишь, роднит с тем, что только на гребне, за партой, у доски. И вот ты как пёс облезлый, смотришь в окно — неизвестно кто из списка, на манер светлейшего князя, останется среди нас последним лицеистом, мы толсты и лысы, могилы друзей по всему миру включая антиподов, Миша, Володя, Серёжа, метель и ветер, время заносит нас песком, рты наши набиты ватой ненужных слов, глаза залиты, увы, не водкой, а солёной водой, мы как римляне после Одоакра, что видели два мира — до и после — и ни один из них не лучше. Голос классика шепчет, что в Москве один Университет, и мы готовы согласиться с неприятным персонажем — один ведь, один, другому не бысти, а всё самое главное записано в огромной книге мёртвой девушки у входа, что страдала дальнозоркостью, там, в каменной зачётке на девичьем колене записано всё — наши отметки и судьбы, но быть тому или не быть, решает не она, а её приятель, стоящий поодаль, потому что на всякое центростремительное находится центробежное. Чётвёртый Рим уже приютил весь выпуск, а век железный намертво вколотил свои сваи в нашу жизнь, проколол время стальными скрепками, а мы пытаемся нарастить на них своё слабое мясо, а они в ответ лишь ржавеют. Только навсегда над нами гудит в промозглом ветру жестяная звезда Ленинских гор, спрятана она в лавровых кустах, кусты — среди облаков, а облака так высоко, что звезду не снять, листву не сорвать, прошлого не забыть, холодит наше прошлое мрамор цокольных этажей, стоит в ушах грохот дубовых парт, рябят ярусы аудиторий, и в прошлое не вернуться.

«С праздником, с праздником, — шептал я спотыкаясь, поскальзываясь на тёмной дорожке и боясь отстать от своих товарищей. — С нашим пронзительным и беззащитным праздником».

Извините, если кого обидел.

25 января 2013

История про то, что два раза не вставать (2013-01-26)

http://www.formspring.me/berezin

— А какие вопросы вам нравятся? На какие вопросы вам приятно отвечать?

— Нравятся? Ну, когда меня спрашивают, положить ли мне ещё добавки. А вообще-то мне нравятся такие вопросы, отвечая на которые, можно что-то (для меня) важное сформулировать. Лучше я расскажу, какие вопросы мне точно не нравятся. Во-первых, плохо сформулированные. Типа «А я думал, вы тут, надо довольно сильно задаваться и возомнили о себе. Мне неинтересно». Что хотел спросить человек — непонятно. Видно, что душа у него болит, а как помочь ему — неясно. Во-вторых, вопросы, которые построены по известным шаблонам: «Признайтесь, вы же просто завидуете! Да?». Кому-то я точно завидую, и, кстати, интересно почему. Но на такие вопросы в Сети уже придуманы такие же ответы — раньше они были остроумными, а теперь немного затёрлись. Диалог превращается в бесконечное: «А?» — «Хуй на!»…

В-третьих, вопросы про абстрактные понятия. Типа «Правда ли, что все мужики — сволочи?» или «Правда ли, что все бабы — дуры?». Это настолько абстрактно, что не за что уцепиться в ответе — ну, можно придумывать что-то более или менее остроумное, но это будет натужно и ужасно скучно.

Пока это всё, что я придумал.

***

— Не удивительно ли, что умные люди не умеют вовремя заткнуться?

— Не знаю. Я видал молчаливых идиотов и говорливых умников, а так же умных людей, что молчали как рыба, и прочие варианты.

***

— Не пора ли Вам сказать уже: «Подите прочь — какое дело поэту мирному до вас»?

— Не пора. Вдруг мне захотят предложить денег?

— Деньги — однозначно неприличная вещь. Неприличнее их только педофилия.

— Ладно. Уели. Высылайте их мне. Я приму на себя грехи ваши.***

— Насколько Вы безжалостны к самому себе?

— Наедине — очень. А вот публичного самобичевания очень не люблю.

— Вы убегали в детстве из дома?

— Нет. Но я с детства ездил с рюкзаком по стране — палатка, костёр, старшие товарищи. А вот если имеется в виду «Вы мне больше не родители, не хочу вас видеть», то нет, никогда.

— Скажите, Вы когда-нибудь уходили в запой?

— В алкогольный — никогда. А вот в безделье — случалось (Это не менее, а может быть, даже более гибельно — когда знаешь об будущих неприятностях, но ничего не делаешь).

***

— Если бы что-нибудь в вашей сегодняшней жизни можно было изменить без глобальных потерь, вернувшись в прошлое, вы воспользовались бы этим шансом?

— Чорт! Хороший вопрос — я бы сказал, вечный. Тут ведь всё зависит от того «глобальные потери» для кого? И каково будет это прошлое — а то ведь, мы думаем, что чуть-чуть «довернём» историю, и всё будет хорошо. Но тут и происходит эффект бабочки, а последствия расходятся как цунами. То есть в этой игре воображения надо ввести разные строгие правила — тогда она чудесна.

А вот если правил нет, это просто перечисление обид и разочарований.

Наделал ли я глупостей? Да ого-го сколько! Упустил ли я возможности чего-нибудь? Да сотни.

Но тут где остановиться: например, вот я в 1990, как некоторые мои однокурсники становлюсь финансистом, а не тем,