А. Столешников - Реабилитации не будет Страница 35

Люди Троцкого занялись Москвой, а Троцкий занялся мировой революцией в Германии. Впоследствии именно концентрация на мировой революции в Европе и приведёт к тому, что Троцкий упустит власть внутри страны. Но тогда, после революции, Троцкий контролировал положение в партии и внутри страны полностью. Деньги и власть были его — Троцкого. Придя к власти, Троцкий первым делом вообще запустил такую инфляцию, что рубль обесценился совсем и единственным человеком в стране, у которого была валюта, остался Троцкий. Это у него одного был неограниченный счёт в «Ниа Банке»; у других забрали всё и даже банки все закрыли кроме этого одного. «Ниа Банк» (Новый банк) шведского еврея Олофа Ашберга http://en.wikipedia.org/wiki/Olof_Aschberg так и называли «Большевистским банком». Это был, считай, первый государственный банк Советской России. Это давало возможность Троцкому лично своими руками выдавать деньги только тем, кому он считал нужным. У Петрограда Троцкий сразу по приходу к власти отобрал всё самое необходимое: еду и деньги. Теперь Троцкий будет выдавать еду по своим собственным талонам. — Простой и самый эффективный метод заставить себе подчиниться кого угодно, хоть животных.

Примечательно, как в своей автобиографии «Моя жизнь», Троцкий делает интересную зарисовку дореволюционной России, когда он возвращался из Сибири, из ссылки: «Вокзальные жандармы равнодушно пропускали меня мимо себя. Рослые сибирячки выносили на станциях жирных кур и поросят, молоко в бутылях, горы печёного хлеба. Каждая станция походила на выставку сибирского изобилия. На всём протяжении пути весь вагон пил чай, заедая дешёвыми сибирскими пышками. Я читал гекзаметры и мечтал о загранице». Пройдет немного лет и Троцкий сделает из России голодное кладбище. http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/0/00/Leon_Trotsky. JPG

Тот же Борис Соколов так описывает Петербург ещё в октябре 1917, когда он 7октября приехал с фронта в Петроград: http://zarubezhom.com/sokolov1.htm

«Буфет (на Невском), куда я забежал утром перекусить был забит мужиками, пьющими водку и закусывающими огромными бутербродами с лососиной», и «Октябрь 1917 года в Петрограде производил впечатление нормальной жизни: бары и рестораны, ночные клубы и театры были переполнены хорошо одетыми и весёлыми людьми. Балетная премьера в Мариинском театре как всегда привлекала публику…Людей, очевидно, не трогали политические перипетии в правительстве», и «Подходя к Зимнему дворцу, на меня сильное впечатление произвело большое количество автомобилей. Было припарковано не мене 70 автомобилей различной расцветки и разновидности».

Насчёт водки: интересно отметить, что Николай Второй с началом войны ввёл в стране сухой закон и запретил водку к продаже. Это говорит в книге «Побеждающий Еврей» Джон Фостер Фрезер (“The Conqureing Jew” John Foster Fraser. New York and London. 1916) Стр.200. При этом Джон Фостер Фрезер на полном серьёзе отмечает как положительное дело, что еврей и тут не дал пропасть русскому мужику, сразу же наладив подпольную продажу водки.

А что будет меньше чем через месяц после описания Петрограда Соколовым? Русско-еврейский поэт Александр Блок, который после троцкистского госперворота вошёл в руководство "Северной коммуны" в области искусства, пишет в своём антихристианском стихотворении «Двенадцать», проводя параллели между большевиками и апостолами Христа, и написанном в январе 1918 года, то есть всего лишь через два месяца после описания Петрограда Соколовым:

Поздний вечер.

Пустеет улица.

Один бродяга сутулится,

да свищет ветер…

Эй, бедняга!

Подходи –

поцелуемся…

Хлеба! Что впереди?

Проходи!

Чёрное, чёрное небо.

Злоба, грустная злоба

Кипит в груди…

Чёрная злоба, святая злоба…

Товарищ! Гляди в оба!

Гуляет ветер, порхает снег.

Идут Двенадцать человек.

Винтовок чёрные ремни, Кругом — огни, огни, огни…

В зубах цигарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

Свобода, свобода,

Эх, эх без креста!

Тра-та-та!

Холодно, товарищ, холодно!

А вот, как описывает Петроград января 1918 года снова прибывший из Англии, но находившийся в Петербурге уже с 1913 года, британский агент Брус Локкарт в своих мемуарах «Британский агент».

«Это был абсолютно другой город. Улицы были в ужасающем состоянии. Снег не убирался уже несколько недель и поездка на санях от Финляндского вокзала до английского посольства была как американские горы, только без всякой безопасности. Люди на улицах выглядели очень несчастными и депрессированными. Лошади были в ужасном состоянии. Их как будто уже недели не кормили. Перед Троицким мостом валялась дохлая лошадь. Она вросла в лёд и очевидно лежала уже давно».

Далее Локкарт так описывает жизнь в Петрограде в начале 1918 года.

«Некоторое время после революции настоящую опасность в городе представляли не большевики, а бандиты и анархисты. Они захватили лучшие дома в городе и, вооружённые до зубов, осуществляли действительное управление столицей. Однажды они ограбили самого Моисея Урицкого, раздев его догола, когда тот ехал в ЧК. Ему повезло, что остался живой. После этого случая Урицкий ездил только с охраной и сам держал палец на спусковом крючке. По ночам раздавалась беспорядочная стрельба. Большевики не имели реальной силы, чтобы справиться с этой ситуацией… Троцкий сам охранялся охраной из семисот нью-йоркских «прибалтов».

А вот как описывает жизнь в Петрограде сразу после революции в 1918 году еврейка Зинаида Гиппиус в своих дневниках. Эти «Дневники» (Зинаида Гиппиус «Дневники». Изд. Захаров. М. 2002), видимо, самое ценное из всего того, что она написала или порывалась написать:

«10 ноября 1917 года, пятница. Кошмар длится. Сместил Ленин верховного главнокомандующего Духонина. Назначил прапорщика Крыленко (тов. Абрама).

«24 января 1918 года, среда. Погромы, убийства грабежи, сегодня особенно на Вознесенском, продолжаются без перерыва. Убитых скидывают в Мойку, в канал, или складывают как поленицы дров».

«26 февраля 1918 года, понедельник. Новость:

Официально объявлена Петроградская коммуна и Диктатура Троцкого».

Теперь вам понятно, чем стала Россия непосредственно после революции? Слушайте ещё раз:

«Официально объявлена Петроградская Коммуна и Диктатура Троцкого!»

— Троцкого, а не кого другого! То есть государство, созданное в результате переворота 7 ноября 1917 года называлось «Петроградской Коммуной и Диктатурой Троцкого».

«Советская Россия» и, тем более, «СССР» — это названия, которые придут позднее! А сейчас была "Петроградская Коммуна", типа, русская "Парижская Коммуна". Троцкий был достаточно реалистичен, чтобы пониматьь, что Петроград — ещё не Россия; и понимал, что без помощи тех, кто прислал его на пароходе из Нью-Йорка, жить ему осталось всего ничего. Страх за свою жизнь делал его невменяемым и заставлял максимально напрячься.

Гиппиус: «17 марта 1918 года, суббота. Вчера на минуту кольнуло известие о звероподобном разгроме Михайловского и Тригорского — имений Пушкина. Но ведь уничтожили и усадьбу Тургенева. Осквернили могилу Льва Толстого. А в Киеве убили 1200 офицеров, у трупов отрубали ноги, унося сапоги. В Ростове убивали детей, школьников кадетского корпуса, думая, что это и есть, объявленные вне закона «кадеты». У России не было истории. И то что сейчас происходит — не история. Это забудется как неизвестные зверства неоткрытых племён на необитаемом острове. Канет. Мы здесь живём сами по себе. Кто цел — случайно. На улицах вонь. Повсюду лежат неубранные лошади. Каждый день кого-то расстреливают, «по районным советам…

«18 мая 1918 года, пятница. Скажу кратко: давят, душат, бьют, расстреливают, грабят, деревню взяли в колья, рабочих в железо. Трудовую интеллигенцию лишили хлеба совершенно: каждый день курсистки, конторщики, старые и молодые падают десятками на улице и умирают тут же, сама видела…

14 октября 1918 года, воскресенье. В Гороховой (ВЧК) «чрезвычайке» орудуют женщины (Стасова, Яковлева), а потому — царствует особенная, — упрямая и тупая, — жестокость. Даже Луначарский с ней борется и тщетно: только плачет (буквально, слезами!) Характерен современный большевистский лозунг: «лучше расстрелять сто невинных, чем выпустить одного «виновного»! (Потом, когда надо будет разложить СССР, братья Вайнеры вспомнят "Эру милосердия".) Отсюда и система заложников и всё остальное. Пища иссякает. Масла нет и по 40 рублей фунт. Говядина была уже 18 рублей. Едят только красноармейцы. Газет не читаю, — там одни декреты».

«22 октября 1918 года, понедельник. Обеими руками держу себя чтобы не стать юдофобкой. (Это говорит еврейка) Столько евреев, что диктаторы, конечно, они… (улицы) переименовали. То улица «Нахамкинсона», то улица «Слуцкого», и других неизвестных большевистских жидов».

«28 октября, воскресенье. Да ведь мы все — умираем от голода, многие опухли — страшны до неузнаваемости. Точно голод в Индии. Не только мы, интеллигенция, — в таком положении и рабочие: ведь нельзя с семьёй жить на 450 рублей в месяц, когда кусок мяса (если добудешь) стоит 200 рублей. Я это пишу и знаю, что мне потом не поверят. Но я честным словом заверяю — мы умираем с голоду. Умирают все (кроме комиссаров, их присных и жуликов)».