Валентин Фалин - Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски Страница 36

Определенно недостает культуры всякой и глав­ным образом бывшей в немилости у Сталина куль­туры демократии, культуры человеческого общения свободных и равных между собой граждан. Не хва­тает аргументов, такта, навыка слушать оппонента, не терпится проявить власть, если она в наличии. В голосе прорезываются металлические нотки, взгляд твердеет, нечто монументальное появляется в самой фигуре. Даже человек, от природы одарен­ный, не всегда выдерживает испытание властью, подчас пустяковой. Из спеси, не обязательно коры­сти ради, он тешится чужой зависимостью. Хочу — выдам справку, хочу — нет, проставлю печать или буду только дышать на нее, помогу больному или не помогу, пропущу или задержу, приму на учебу или воздержусь, «облагодетельствую» или испорчу настроение, заставляю отбывать ценз повинностей и страданий, прежде чем ты — гражданин — полу­чишь положенное по Конституции. А схвати подоб­ного властолюбца за руку, он прикроется «государ­ственным резоном» или бумагой, которую читает справа налево, выискивая в ней между строк то, чего нет, или наглым — «не нравится, могу уйти рабо­тать в другое заведение».

Невидимые миру слезы? Бытовые неурядицы. Возможно, кого-то устроит нивелировка проблемы. Если же смотреть в корень, то придется заявить — многие наши недуги зачинаются совсем обыденно. В очередях, переполненном транспорте, собесах, врачебных учреждениях и т. д. складываются свои циклоны и антициклоны, воздействующие не толь­ко на сезонную погоду, но и на общественный кли­мат. Если подойти к проблеме под политическим углом зрения, то придется признать, что стихийно распространилась практика урезания де-факто со­циальных гарантий и гражданских прав советского человека или затруднения доступа к ним.

Кто может мириться, с олимпийским спокой­ствием взирать, как ветеранов Отечественной вой­ны, инвалидов, вернувшихся из Афганистана, оскорбляют бездушием и усмешкой, бросая вы­зов Постановлениям ЦК и правительства, как из­деваются над сиротами и престарелыми? Когда же хотя бы здесь воцарится порядок? За мелочь по­добные безобразия могут сходить только у людей, непоколебимо убежденных в волшебной силе па­лочной дисциплины и начальственного окрика. Для них демократия — ширма, дань моде, легкое недомогание наподобие насморка или развлече­ние, которое мы можем для разнообразия себе на­коротко позволить.

Встречаются, понятно, и такие, кто не утруждает себя самоанализом, ищет ответы на вопросы, кото­рые его волнуют, лишь вовне и за аксиому чтит при­способленчество. Приспосабливается всегда дер­жащий про запас вчерашний скарб. По одной этой причине нельзя ждать от него полной отдачи. Хоро­шо еще, если он не балласт, а только пассив. Впро­чем, пассивность охотно ищет себе извинения и на­ходит — зачем рисковать, быть деятельным, когда инициатива по-прежнему наказуема или связана с вагоном неудобств, мытарств, нервотрепки.

Для полноты картины придется упомянуть лю­дей, паразитирующих на бдительности и поточным методом производящих сомнения. По их мнению, партия уже зашла слишком далеко в революци­онных переменах, демократическом обновлении и гласности. В подтверждение скажут: смотрите, ка­кие волны провоцируют выступления в прессе, ка­кие крайние точки зрения «публика» выражает без опроса, на кого замахиваются.

Кое-кто исповедует облегченную версию соци­ализма по причине умственной отсталости или догматической оседлости. При всем желании ему не объять масштаба нынешних перемен. Некото­рые же засуетились от того, что партия с помо­щью СМИ не застряла на периферии, докапыва­ется до сути. Их же, зубы съевших отнюдь не на мякине, устроило бы, если бы перестройка иссяк­ла, исчерпала себя в перестановке мебели в квар­тире или смене прописки, лучше в том же го­роде.

Разочарую: нынешний этап перестройки — са­мое начало. Основное впереди. Социализм пере­стает быть буквой. Он снова живая мысль и живая практика масс, Именно этого партия и добивалась. Активность и как можно больше творческой актив­ности — лишь так идеи авангарда становятся идея­ми всего народа. Только так и не как иначе все со­ветское общество проникается пониманием того, что час идей обновления пробил и мосты для от­ступления сожжены.

Нельзя, разумеется, допустить, чтобы признание закономерности противоречий во всяком движе­нии, кстати, и назад тоже, влекло за собой недо­оценку или беспечность в отношении спорных или конфликтных ситуаций. Есть противоречия и про­тиворечия. Есть борьба и борьба, позиции и пози­ции. Партия добивается больших демократизации и гласности, чтобы стало больше социализма, прису­щих ему свобод, прав и общественных привилегий. Никакого «обновления» за счет социализма и про­тив социализма не может быть и не будет. Заявляю это не первый раз и с предельной ясностью.

Вместе с тем свидетельством беспомощности или несостоятельности, а совсем не признаком непрек­лонности и решительности является стрельба из пушек по воробьям. Полагаю, мы с вами не соби­раемся одни вульгаризмы подменять другими, ша­рахаться из крайности в крайность, из-за несовер­шенства исполнения наказывать замысел или, не разобрав броду, поиск лучшего пути для претворе­ния в жизнь задуманного клеймить как покушение на идею.

Осмысление состояния и перемен должно совер­шаться непрерывно. Не для наукообразного укра­шательства и изобретения более изысканных ком­плиментов основоположникам социализма. Никто не вправе ожидать или требовать от нас, чтобы каж­дый пленум или съезд партии обязательно ста­новился «вкладом» в наше учение и чуть ли не в мировоззрение. Соблазны все это и суета. Нам при­писки не нужны в отчетности и еще меньше в тео­рии. Однако нельзя поощрять и терпеть также кос­ность, упорство из упрямства, капризное неприятие любой перемены, отрицание фактов жизни и само­го факта жизни.

Если мы верим в собственную способность к са­мосовершенствованию, то давайте усвоим: завтра в чем-то обязательно поправит наши нынешние представления так же, как сегодня корректирует и опровергает наше вчера. Однопартийность в дан­ном контексте создает свою специфику. Просчет, неудача одного не гасится неумением и ошибками оппонента. Правящая партия принимает на свой счет все издержки. Заслуженно и незаслуженно.

Какой вывод из этого следует? Ответственность и самокритичность всегда и во всем плюс прин­ципиальность. Чтобы моральное единство стало по-настоящему весомым, партии и всему обществу надо очиститься от безнравственности, вернуть не­преложность коммунистическим заповедям. Ленин не зря требовал, чтобы с коммуниста был двой­ной и тройной спрос за небрежение своими обязан­ностями, за всякое злоупотребление и особенно умышленное преступление. Большое дело должны делать незапятнанные руки и горячие сердца.

С некоторых пор частенько можно услышать и прочитать, что на рубеже 70—80-х годов в совет­ском обществе накапливались усталость, апатия, ра­зочарование. Спросим же строго — почему? Мог­ло ли быть иначе без возрождения ленинизма? Не фрагментарно, а как целостного учения. Без приду­мывания квазитеоретических декораций под стать тогдашней наличности.

До чего мы докатились. Ленина разучились чи­тать, а читая, понимать. Гениального мыслителя и революционного практика начетчики умалили до Ленина-оракула и Ленина-иконы. Для чего? Что­бы не промахнуться и не выпасть из обоймы. Сиди, нанизывай цитатку на цитатку и изображай на лице умную мину.

Где же вы найдете у Ленина пропись, чем нам заниматься с 1 января 1988 года, через год или 100—200 лет? Естественно, Ленин разборчивой кириллицей записал, что должно быть исключено при всех условиях, — не ханжествовать, не дву­рушничать, не воровать, не праздновать труса. Он назвал и выстроил в ряд родовые признаки совет­ского социалистического строя. И кроме того, дал настоятельный, категорический совет — жить сво­им умом. А для этого — учиться. Учиться у глав­ного и самого взыскательного учителя — у жизни. Учиться коммунизму, ибо коммунистами не рож­даются, ими становятся. Учиться на собственном опыте, но не чураться и опыта других.

Сталин же поступал почти во всем наоборот. Он поставил строй с ног на голову. Под видом ликвидации «кулачества как класса» он нанес удар по крестьянству как классу и союзнику пролетариата. Противопоставил государство обществу, перессо­рил друг с другом все виды собственности, категории политэкономии. Хотел, но не успел перетасовать все классы и слои населения, чтоб жило оно, не помня родства, в работном доме.

Понадобятся годы, прежце чем удастся возродить уважение к кормилице земле, к нелегкому сельско­му труду, к труду вообще, а не только изыскан­ному элитарному. Уйдет не одна пятилетка, что­бы заработал на полных оборотах экономический механизм хозяйствования, который мы привели на смену изжившего себя административно-команд­ного.