Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки Страница 36

И обе матери рассмеялись.

— Так придете? — Варя взяла Фирсову за локоть.

— Не знаю… Может быть, зайду когда-нибудь.

Все прошло прекрасно, боли в глазу у Березкина прекратились сразу. Но когда хирург вымоет руки после операции, он еще не снимет с себя тяжесть заботы о больном. Наоборот, тяжесть эта тут и наваливается, особенно если врач молод и только-только ступил на свой тернистый путь.

Перед операцией Березкина Варя советовалась с Иваном Ивановичем. Но Иван Иванович заявил, что насчет глаукомы он не силен, и рекомендовал поговорить с кем-нибудь из врачей госпиталя. Имел ли он в виду Фирсову? Лариса тоже не занималась специально глаукомой, однако, помогла.

С чувством благодарности к ней и материнским беспокойством за пожилого своего пациента Варя провела остаток рабочего дня в госпитале. Она даже сожалела, что нельзя в тот же день сменить повязку на глазу Березкина. Вдруг там что-нибудь неладно? Можно ведь и инфекцию занести… Да мало ли что? От операционной травмы может произойти симпатическое воспаление второго глаза, грозное, еще никем не разгаданное, неведомо какими путями заносимое воспаление от одного поврежденного глаза к другому. Не лучше ли было бы сразу удалить болящий глаз? Вдруг краснодеревщик совсем ослепнет?

«Как это я, имея крошечный опыт, решилась на такую операцию?» — ужаснулась Варя и снова поспешила в палату, где лежал Березкин.

У высокой двери она перевела дыхание, поправила докторскую шапочку и подумала: «Шапочка есть, а доктора-то еще нет».

Березкин дремал, лежа на спине, выставив над одеялом щетинистый подбородок.

«Неужели он не побрился перед операцией? — смущенно подумала Варя. — Хорошо, что Лариса Петровна не заметила. Хотя что же тут хорошего? Очень плохо, товарищ Громова!»

— Как у него дела? — кивнув на Березкина, спросила она палатную сестру, проходившую мимо с тазиком и переносной лампой в руках.

— Успокоился. Знай спит себе. Отдыхает.

— Почему же он небритый у нас оказался? — скорее огорченно, чем строго, спросила Варя.

— Да что вы, Варвара Васильевна! Брили вчера: начисто выскоблили и голову и бороду. Эта щетинка за сутки проклюнулась.

— За сутки? Надо всех наших больных с утра готовить. На лице ведь оперируем.

Сестра рассыпалась тихим-тихим смехом:

— Вон у Гнесика брови — точь-в-точь запорожские усы, и на глазах форменные махалки. Уж коли бояться, так все подряд осмаливать надо.

Токарь Гнесик — больной Полины Осиповны. Два года назад ему попала в глаз металлическая стружка. При помощи магнита вынуть ее не удалось — она уже покрылась капсулой, — и Полине Осиповне пришлось делать операцию дважды. Брови у Гнесика действительно устрашающие. Сестра светит переносной лампой прямо в его больной глаз — «махалки» все-таки подстрижены, — а Полина Осиповна, вдруг откуда-то появившаяся, отведя комочком из марли веко, закапывает ему глазные капли. Готовясь снова наложить повязку, намазанную по краям креолом, она кидает добрый, понимающий взгляд на Варю.

Она, старый, опытный врач, не усидела дома, имея бюллетень, и тоже пришла специально для того, чтобы проверить, как чувствует себя ее «чудный» Гнесик. А у Вари первые операции.

— Ничего, голубчик, опыт — дело наживное, еще будете пересадку роговой оболочки делать по методу Филатова! — говорит Полина Осиповна Варе, когда они возвращаются по коридору в ординаторскую.

— Ох, я так волнуюсь, просто кошмар! — вспыхнув, призналась Варя. — Эту ночь совсем не спала. И не знаю, засну ли сегодня. Если бы не Лариса Петровна, я не стала бы одна делать операцию Березкину, — подождала бы вашего выздоровления.

— Хорошо ведь сделали. И успокойтесь. Себя тоже беречь надо, а то как лечить других, если сам будешь нездоров? Больные, они народ дотошный, не скажут, так подумают: врач — исцелися сам. Будь она неладна, эта печень, — как она мне мешает! Сейчас поеду домой опять отлеживаться.

— А я все-таки еще задержусь. Немножко… Если у Березкина не начнутся боли, уйду спокойнее.

— Кто же возьмет вашего сына из садика?

Варя взглянула на часы, нахмурилась, потом сказала решительно:

— Я позвоню мужу, он заедет за ним.

Заполнив историю болезни на вновь поступившего больного, Варя еще раз продумала все свои попытки помочь Березкину и почувствовала себя до смешного беспомощной перед грозным врагом — глаукомой. Сделала операцию… Если все будет благополучно, то у Березкина должны исчезнуть боли в глазу. Но и в таком случае нельзя поручиться, что они исчезнут навсегда. Зрения в этом глазу не прибавится даже на полпроцента, а в другом оно все равно будет ухудшаться.

«Из-за чего же я страдаю? — с тоской подумала Варя. — Вот сижу тут как окаянная и мучаюсь, будто не операцию, а преступление сделала! Вся наша работа мелкая, кропотливая. Со стороны даже не поймешь, чему радуются больной и врач, а легло правильно нижнее веко или угол глаза налажен, отсюда и радость — глаз стал закрываться. Пустяк! Но для того, чтобы добиться такого пустяка, надо тянуться и тянуться! Спрашивается: чему я научилась за шесть лет в институте?»

Ничего не зная о терзаниях своего хирурга, Березкин лежал спокойно с повязкой на глазу. Варя заглянула в палату еще раза два, потом сообразила, что больной может заподозрить неладное, и скрепя сердце поехала домой.

По дороге она вспомнила, какой недовольный голос был у Ивана Ивановича, когда он обещал заехать за Мишуткой, и совсем расстроилась. Отчего мужчины все домашние дела сваливают на жен? Но если у жены работа не ладится, если ей тоже некогда? Ведь и у нее есть общественные дела, партийные поручения. А тут обед надо приготовить, за ребенком присмотреть, белье сдать в прачечную…

— Ты что такая бледненькая? — спросил Иван Иванович за обедом.

— Устала. И не столько устала, как переволновалась. — Движимая властным побуждением поговорить о том, что волновало ее, Варя рассказала об операции, которую сделала Березкину, о Ларисе, о своих мучительных сомнениях. — Я чувствую, что ни черта не умею и не знаю, — заключила она почти с отчаянием.

Иван Иванович сам прошел через этот период становления врача и до сих пор был недоволен собой.

«Все мы хотим большего, и это хорошо, что Варя уже отравлена сомнениями… — подумал он, мельком отметив: — Лариса-то молодец!»

— Глаукома — страшная штука, — сказал он чуть помедля. — Тут и опытные врачи теряются. Я бы посоветовал тебе взять ее темой для диссертации.

Варя нервно рассмеялась:

— Опытные врачи теряются, а я возьму это для диссертации?!

— Только так. Если хочешь быть настоящим врачом, берись за проблему трудную. Пойди в клинику к своему профессору Щербаковой, поговори. С будущего года субординатура упраздняется, студенты, желающие стать главными врачами, будут получать диплом после шестимесячных курсов при Центральном институте усовершенствования. Ты сможешь защитить диссертацию там.

— Жаль, что упраздняют субординатуру. Если я чувствую себя такой слабой после шести лет напряженной учебы, то что же получит студент-медик за пять?

— Обучение останется шестилетнее. Но страна нуждается во врачах общего направления, поэтому на шестом курсе будет углубленное изучение трех специальностей: акушерства, терапии и хирургии.

Варя вспомнила свои споры с мужем, хотела промолчать, но, как и прежде, не удержалась:

— Очень жаль, что так мудрят с нами! Ведь субординатура оправдала себя. Гораздо лучше усвоить один необходимый предмет в течение курса, чем околачиваться на трех кафедрах сразу.

— Почему сразу? По три месяца на каждую специальность. Молодые врачи, едущие на периферию, на мелкие врачебные пункты, столкнутся с самыми различными заболеваниями.

— И будут плавать…

На том разговор закончился: у обоих пропало желание продолжать его. Но мысль о глаукоме как теме для диссертации запала в голову Вари: в самом деле, если браться за решение проблемы, то не надо бояться трудностей.

Иван Иванович протер одеколоном лицо, потрогал кончиками пальцев свежие царапины и критически оглядел себя в зеркале.

— Стареть начинаешь, дорогой товарищ.

— Ничего, говорят, чувства к старости становятся сильнее. Есть даже русская поговорка: седина в голову, черт в ребро.

— Не в голову, а в бороду.

— Но если бороды нету?

— Тогда конечно… Хотя все равно нельзя, товарищ врач, пустить седину в голову. Это не по-русски.

— А черта в ребро можно?

— Черта нельзя, а беса можно.

— Я ведь не шутя спрашиваю! Я, знаешь ли, хочу пригласить в гости Ларису Петровну. Бываю на ее операциях, смотрю, учусь. Она уже несколько раз была у меня ассистентом. Березкин-то мой лучше себя чувствует! И некрасиво получится, если не пригласить ее к себе. Ведь старые знакомые! Как ты думаешь?