Живой Журнал. Публикации 2010 - Владимир Сергеевич Березин Страница 36

deus ex machina — и из его стального чрева выходят взрывники. Они подрывают косогор на прокладке железнодорожной ветки и облегчают работу. Паровоз тоже оказывается значком поворота сюжета — убийство германского солдата, вывинченный регулятор — "Паровоз сердито отфыркивался брызгами светящихся искр, глубоко дышал, и, продавливая темноту, мчал по рельсам вглубь ночи… тяжёлыми взмахами вступали в огневой круг паровоза тёмные силуэты придорожных деревьев и тотчас же снова бежали в безмолвную темь. Фонари паровоза, стремясь пронизать тьму, натыкаясь на её густую кисею и отвоевывали у ночи лишь десяток метров. Паровоз, как бы истратив последние силы, дышал всё реже и реже".

Островский пишет о том, как паровозы гудят в день смерти Ленина, как гудит с ними за компанию польский буржуазный паровоз. Они кричат будто звери, потерявшие хозяина.

С Лениным много связано у механического железнодорожного племени. На паровозе, сноровисто подкидывая уголь в топку, бежит Ленин от преследования. Мифическая картина очень похожая на ту, что нарисовал Островский — только бегут в знаменитом романе простые рабочие. Стоит на Павелецком вокзале траурный Ленинский паровоз, похожий на скорбный лафет, с которого сняли тело — будто не в вагоне, а прямо на тендере везли Ленина из Горок.

Но вот война окончена. Как скорбно замечает один из героев Алексея Толстого: "2,5 тысячи паровозов валяются под откосами". Это не мешает фантазировать о будущем локомотиве. В этих видениях "Под землею с сумасшедшей скоростью летели электрические поезда, перебрасывая в урочные часы население города в отдалённые районы фабрик, заводов, деловых учреждений, школ, университетов…".

Ильф и Петров, как и многие знаменитые писатели, работали в газете железнодорожников. "Гудок" того времени объединял не только кассовым окошком, но и локомотивной стремительностью стиля: "Поезд прыгал на стрелках… Ударило солнце. Низко, по самой земле, разбегались стрелочные фонари, похожие на топорики. Валил дым, Паровоз, отдуваясь, выпустил белоснежные бакенбарды. На поворотном кругу стоял крик. Деповцы загоняли паровоз в стойло".

Чеховский игрушечный локомотив, подаренный мужем любовнику, воскрес в двадцатом веке: "В течение долго времени по линии подарков к торжествам и годовщинам у нас не всё обстояло благополучно. Обычно дарили или очень маленькую, величиною в кошку, модель паровоза, или, напротив того, зубило превосходящее размерами телеграфный столб. Такое мучительное превращение маленьких предметов в большие, и, наоборот, отнимало много времени и денег. Никчемные паровозики пылились на канцелярских шкафах, а титаническое зубило, перевезённое на двух фургонах, бессмысленно и дико ржавело во дворе учреждения.

Но паровоз ОВ, ударно выпущенный из капитального ремонта, был совершенно нормальной величины, и по всему было видно, что зубило, которое, несомненно, употребляли при его ремонте, тоже было обыкновенного размера. Красивый подарок немедленно впрягли в поезд, и "овечка", как принято называть в полосе отчуждения паровозы серии ОВ, неся на своём передке плакат "Даешь смычку", подкатил к южному истоку Магистрали — станции Горной".

Извините, если кого обидел.

11 февраля 2010

История про приход и уход (XXXVII)

В наиболее ответственные моменты паровоз осенялся особой иконой — на победных эшелонах 1945 года, у красной звезды — знака национально-интернациональной принадлежности — был прикреплён портрет Великого Машиниста, на боках — транспаранты, а весь он увит цветами. Железная дорога формировала язык — поэтический, особый язык, где жили "подвижной состав", "полоса отчуждения" или "железнодорожное полотно". Из стёртых метафор они обращаются в наполненные особым смыслом слова.

Паровоз, которого так боялись бунинские герои, замершие на станции, стал символом движения вперёд. Для советской литературы это означало грозного и стремительного, но полезного зверя. Однако давление пара ослабло, а Великий Машинист спрятался в Мавзолее. Время спуталось, как железнодорожное расписание.

И вот уже "Наш паровоз вперёд летит, в коммуне остановка", (а это — критерий: "Мама у вас хорошая, про паровоз поёт"), заместило знаменитое "Постой, паровоз, не стучите колёса…" — новый массовый герой устал от движения локомотива в недобром для него направлении. Эпоха паровозов в России окончилась в 1956 году, более известном, правда, иным событием. С 1837 — года смерти Пушкина, до 1956 — года XX съезда длилось их время.

Нет, они ещё существуют на запасных путях, будто исчезнувшие бронепоезда. На разрушенном полотне железной дороги вдоль Северного Ледовитого океана, стройка которой началась по безумной прихоти Сталина, стоят, будто ископаемые скелеты, чёрные паровозы, обросшие мочалой, с изъеденными временем боками. Они доживают свой век в потаённых закутках, где их сохраняли, говорят, на случай ядерной войны и новой разрухи. Их чёрные туши можно ещё кое-где видеть из железнодорожного окна, их доведённые до совершенства паровые котлы переделывают для отопительных нужд. Многие из них ещё могут ездить, но всё меньше и меньше тех машинистов, что могут заставить паровоз повиноваться.

Паровозы ушли, как исчезли динозавры.

Извините, если кого обидел.

12 февраля 2010

История про приход и уход (XXXVIII)

Мы двинулись в обратный путь кривым путём, забирая к югу, как, наверное, сделал бы Толстой.

Замелькали уже известные мне места. Например, стоявший в Лебедяни Ленин-памятник, совмещенный с трибуной и собор-чернильница.

Видел я его несколько раз и даже взбирался на эту обветшалую трибуну.

Пронёсся мимо моей жизни Елец — город на холмах. Там мы кланялись музею Бунина и стоящему напротив дому нового русского со шпилем, стилизованному под непонятную старину.

Там при въезде на мост были изображены человекообразные герои войны, со страшными лицами, похожие на монстров, только геройские звёзды на них были точны и правильны.

Как-то я спросил одного знающего человека, отчего Елец с такой богатой историей не стал в 1954 году центром новой области — в тот момент, когда очередной раз перекраивали карту.

— Видишь ли, отвечал он мне, у нас тут время течёт медленно, а память у нас всех хорошая. В пятидесятых было рукой подать не только до Тамбовского восстания, но и до Гражданской войны, когда в Ельце было много контрреволюции и большевиков особенно не жаловали. А дело это домашнее, памятное, вот и выпали козыри Липецку — заодно, впрочем, и с комбинатом.

— С пониманием, — сказал я, потому что надо было что-то сказать.

Я ехал и думал о том, что и мне нужно написать философскую книгу. Правда, пока я придумал только название. Название для этой книги было: "Метафизика всего".

Но только от самого этого названия меня снова стало клонить в сон, и я уже не мог понять, снится ли мне Краевед, или он снова сказал у меня над ухом давнюю магическую фразу:

— Движение Узорочья