Андрей Мальгин - Советник президента Страница 37

- Игнатий, - стонала от умиления Люся, усевшись напротив него, - как я рада, как я рада, что ты выбился в люди. А ты знаешь, после того, как Толя уехал, я пыталась найти тебя в Москве, но не смогла. Мне девочки рассказывали, что ты перенес нашу точку в столицу. И я хотела там еще поработать, с интересными людьми пообщаться. Это была чистая правда. Разведшийся с первой женой Присядкин действительно организовал у себя в квартире предприятие по точному образцу и подобию того, что было у Кузнечикова в Туле. Тот же Полевой, да и многие другие главные редактора, да и рядовые работники журналов, газет, издательств принимались там Игнатием на высшем уровне – с водочкой, закусочкой, девочками. Девочек всегда было несколько, на выбор. Это очень помогало его литературной карьере. Ну то есть не помогало, конечно, обрести популярность в современном смысле слова – графоманом Присядкин был, графоманом и остался, и публика была к нему равнодушна. Но его библиография тех лет впечатляет – огромный список опубликованных повестей и рассказов!

- А помнишь, Игнатий, Толину квартиру на Маресьева? Она была на первом этаже, - мечтательно закатив глаза, углубилась в воспоминания незваная посетительница, - шторы были всегда задернуты, и все девушки ходили по квартире голые. Это было Толино условие. Настоящая богема! Я иногда неделями там жила абсолютно обнаженная. Да и ты ведь, когда приезжал, сразу все с себя скидывал, и тоже голый ходил. Я же помню. Ой, как же давно это было! Любовь к обнаженке, кстати, у Игнатия так и осталась с тех лет. Он и до сих пор, не взирая не присутствие домашних, любил расхаживать по квартире совершенно голый, тряся седыми причиндалами. И то, что в освещенные окна его могут увидеть жители расположенного под углом соседнего крыла, его только возбуждало. Он даже специально не задергивал шторы. И приезжая на заграничные курорты, первым делом выспрашивал, где тут у них нудистский пляж, и тащил туда с собой Валентину. В любимой Германии нудистские пляжи были в каждом городе. Но Люсины воспоминания не очень порадовали Игнатия. Что-то она углубилась в ненужные подробности. Чего доброго, начнет сейчас вспоминать коллективные оргии, в которых они с ней по молодости лет участвовали. Люся, кажется, забыла, в каких стенах они находятся. У этих стен, Игнатий не сомневался, есть уши...

- Ну что ж, Люся, - сказал он, стремясь сменить тему.

- Ты тоже кое-чего добилась, как я вижу. Не скромничай. Работаешь в администрации президента, да еще на хорошей должности. А как у тебя семья – есть? - Знаешь, Игнатий, я вышла замуж за простого тульского парня, и так как общалась, благодаря тебе и Толе, в-основном с деятелями искусства, то и мужа своего склонила к творческой деятельности. Правда, не к писательству. Он стал сначала самодеятельным актером, потом поступил в Тульский драматический театр, стал играть там… И знаешь, какой режиссер в него там по-настоящему поверил, стал давать заглавные роли? Владимир Гусятский! Тогда он еще не был олигархом, а был обычным режиссером нашего драмтеатра. Он-то и перетащил потом моего Петю в Москву. Его устроил на НТВ, а меня в администрацию президента. Так и работаем. Мы очень ему благодарны… Последнюю фразу Люся сказала еле слышным шепотом. В стенах администрации президента нынче имена олигархов вслух не произносят. Тем более имя Гусятского, сначала раскулаченного, а потом с позором изгнанного из страны. Поскольку Игнатий безмолвствовал, Люся решила продолжить свой монолог. Своим плаксивым голоском она сказала: - А я ведь слежу за твоими успехами, Игнатий. Как ты все вовремя сделал: и при Горбаче так мощно выстрелил повестью своей, и при прошлом президенте нашем комиссию придумал, в Кремле кабинет завоевал, а уж при новой власти – вообще вершина карьеры: советник президента! Ох, молодец Игнатий! Ох, молодец!.. А Толю как жалко… Я каждый год – 13 июня – в день его смерти, хожу в церковь, ставлю свечку за упокой его души…

- Позволь, Люся, - вставил, наконец, словечко Игнатий, - откуда же тебе известен день его смерти? Он же в Лондоне умер, слава богу. В 1979 году. Тогда его имя было под запретом, «голоса» глушили… - Ну это неважно. Люди мне сказали… «Что за люди? Как странно, - подумал Игнатий, - уж не те ли люди, которые из нас с Толяном жилы тянули, информацию вынимали? И вообще, какого черта она приперлась именно сейчас? Она ж, наверное, не первый год тут работает. Кто ее послал?» - Да, ужасная, трагическая смерть, - согласился Игнатий, - спустя несколько дней после его смерти у него родилась дочь. Он же там женился на польке какой-то. Представляешь, Люсь? - Да ты что, я не знала! А о том, что после отъезда Наденька родила мальчика, ты в курсе? Получилось, что половины своих детей бедняга Кузнечиков так и не увидел. Какая ужасная смерть! В 49 лет! Якобы от сердца! Это «якобы» еще больше не понравилось Игнатию. Почему якобы? От сердца и умер. Третий инфаркт. Или у Люськи более точные сведения? - Ой, - сказал он, поглядев на часы, - у меня через полчаса встреча с президентом, а я еще документы не подготовил. Ты уж извини… - и он потянулся к какой-то папке, лежащей на столе. Присядкин, естественно, наврал, но выглядело его вранье убедительно.

- Конечно, конечно. Я просто хотела навестить тебя, сказать, что все помню… Понимаешь, я ВСЕ помню, - повторила она со специальным нажимом на слово «все». «Черт, что она имеет в виду? Это что – шантаж?» Присядкин был мнительным человеком.

- Да, Люся, я тоже помню все. И чем ты там у нас занималась, тоже помню, - на всякий случай сказал он угрожающе.

- Ну не буду отвлекать от государственных дел, Игнатий, рада была повидаться. У меня, правда, была одна просьба к тебе…

- Какая же? Только в двух словах, если можно…

- Понимаешь, Игнатий, засиделась я в замах. Поговорил бы ты с президентом, или с Кузьмой Кузьмичем хотя бы. Мне кажется, я и управление потяну. И даже главное управление потяну. Поспособствуй, будь другом.

- Обязательно! – широко улыбнулся Игнатий. – Всенепременно! Они расцеловались в обе щеки, и дама скрылась за дверью. Как только массивная дубовая дверь за ней закрылась, Присядкин нажал кнопку вызова секретарши.

- Да, - раздалось из селектора, - слушаю вас, Игнатий Алексеевич.

- С этой Людмилой Дитяткиной…

- Дитятевой, - поправила секретарша.

- Да, с этой Дитятевой меня больше не соединять, и в кабинет не пускать. Ясно? - Хорошо, Игнатий Алексеевич. Наш идиот не учел, что у секретарши на столе стоит точно такой же динамик селекторной связи, и его голос разносится по всей приемной. А оттуда упомянутая Людмила Дитятева еще не успела выйти.    

Редакторша с говорящей фамилией Хрюкова явилась точно, как договаривались, – без четверти шесть. Это была моложавая сорокалетняя дама, уверенная в своей неотразимости. Энергия била из нее ключом. Она сразу же не понравилась Валентине.

- Я бы хотела прежде всего определить круг общения Игнатия Алексеевича, - с места в карьер начала редакторша, - для того, чтобы знать, с кем договариваться о съемке.

- То есть вы хотите записать не просто беседу с писателем, а еще и отзывы товарищей по перу? – уточнила Валентина. Она считала, что журналистское образование и опыт пиаровской деятельности дают ей право на несколько покровительственный тон.

- Ну не обязательно по перу. Может, кто-то из известных, но не принадлежащих к литературной среде, поклонников его творчества выскажется… Я думаю, неплохо, чтоб также кто-то из чеченской диаспоры… Надо ведь вспомнить его наиболее известное произведение.

- Никакой чеченской диаспоры! – потребовала Валентина, вспомнив утреннего гостя.

– Сейчас не тот политический момент.

- Ну может быть, Игнатий Алексеевич захочет, чтобы кто-то из чеченских политиков вспомнил свое детство, увязав эти воспоминания с какими-то страницами его книги…

- Не захочет, - отрубила Валентина и повторила, столкнувшись с недоуменным взглядом редакторши: - Не захочет он!

- Так, ну может быть вы сами назовете, с кем нам стоит встретиться.

- Игнатий Алексеевич занимается многогранной деятельностью. Он и писатель, и правозащитник, и член президентской команды.

- Ну президент нам эксклюзивного интервью про Игнатия Алексеевича не даст, - с сомнением, но и со слабой надеждой в голосе сказала Хрюкова. А что, чем черт не шутит, может, удастся…

- Ну это мы еще посмотрим, даст или не даст, - напустила туману Валентина.

- От правозащитников кого? – продолжала Хрюкова.

- Давайте Поллитровскую! - Какую еще Поллитровскую? Это мелко! Надо Валерию Новодворскую и Елену Боннэр. Брать, так первых лиц.

- Вы знаете, их надо пробивать через руководство канала. Нет ли правозащитников понейтральнее? - Логично, - согласилась Валентина, которой совершенно не хотелось превращать юбилей классика в антипрезидентскую демонстрацию. – Кто ж у нас правозащитник понейтральнее? Может, Анна Бербер?