Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9 Страница 38

- Может, посигналить им? - спросила ее Ксения, сидевшая рядом.

- Не надо, - тихо отозвалась Ирина Андреевна, не повернув взгляда к тем, кто создал проволочку.

Наконец Нил Афанасьевич, пыхтя от пробежки, забрался на подножку автобуса.

- Она не едет, хочет остаться, - сообщил он, грузно поднимаясь в салон; толстые очки его быстро запотели. - У нее тут кто-то похоронен из родственников - собирается навестить. Говорит, обратно доберется с рейсовым… - Он снял очки и глядел на Ирину Андреевну слеповатыми сощуренными виноватыми глазами.

Ирина Андреевна никак не среагировала, а Ксения недовольно вздохнула и сказала в сторону водителя:

- Поехали! Трогайте!

Украдкой Ирина Андреевна подсмотрела, что незнакомка возвращается назад, в глубь кладбища. "К нему", - сказала она себе и почувствовала, как лицо ее краснеет от ревности и неприятной догадки. Незнакомка не появилась у края могилы и не бросила в нее традиционные горсти земли, потому что побоялась - да! побоялась - за себя, побоялась выдать свои чувства к покойному, - и ушла, скрылась, спасаясь на время от себя и от окружающих, которые для нее сплошь чужие; зато теперь она вернется и даст полную свободу своему сердцу, чтоб оплакать утрату, - так думала Ирина Андреевна, и ей не хотелось спорить с собой.

Когда кладбище размылось позади автобуса в сумеречном шелесте дождя и тягостность на душе не то чтобы отлегла, а просто поменяла черный цвет скорби на серый цвет тоски; когда ехавшие заговорили на разные темы и немного оживились, Ксения, кашлянув в кулачок, негромко обратилась к профессору, сидящему рядом, впереди:

- Нил Афанасьевич, откройте же наконец тайну: кто эта особа в берете? Профессор с готовностью обернулся, словно только и ждал вопроса, и дабы придать ситуации невинную простоту, сказал улыбаясь:

- Да разве вы не знаете той истории! Это та сельская учительница, которую Евгений Федорович спас от голодной смерти. - Теперь он добродушно усмехнулся. - Она в село еще по распределению попала, родом сама из города. Вздумала однажды в лес по ягоды выбраться, без сопровождающих. В тех местах на болотах уйма клюквы, богатые ягодники. И как следовало ожидать, заблудилась. Темно на дворе, а о ней ни слуху ни духу. Соседка, на счастье, ее хватилась, она и подняла тревогу. К лесничему гонца послали, а у него как раз в ту пору Евгений Федорович останавливался. Вот он-то и вышел на несчастную. Сидит под деревом, дрожит, замерзла, умирать собралась… Да ведь это давно уже было. Неужели он не рассказывал? -

Тут Нил Афанасьевич смутился: похоже, пожалел, что примкнул к повествованию две последние фразы.

В разговоре получился неловкий провал молчания. Ирина Андреевна отвернула голову к окну.

- Кто же ей сообщил о его смерти? - обрывая паузу, полюбопытствовала Ксения.

- Я, - отвечал Нил Афанасьевич. - Совершенно случайно. Вчера, знаете, увидел ее на площади возле института и подошел. Нельзя ей было не сказать…

"Врет, конечно же, врет, - подумала Ирина Андреевна. - Нигде он ее не встретил, а позвонил или послал телеграмму… "

Нил Афанасьевич отвернулся и сидел теперь как-то очень смирно, даже пришибленно, как бы зная, что его раскусили, да и уши выдавали его ложь - были очень красны и очень заметны возле серебряной седины головы.

А историю со спасением заблудившейся учительницы Ирина Андреевна действительно услышала впервые: Евгений Федорович был крайне сдержан в рассказах, которые касались им любимого, но очень не любимого женой увлечения. "Так я и знала, что это каким-то образом связано с охотой, - подумала Ирина Андреевна. - Да ведь мне и Ксения намекала, что там не все чисто… Он Ксению и не любил больше всего за то, что она о чем-то догадывалась… " - Ирине Андреевне вдруг пришло на память, как подруга, бывало, подковыристо спрашивала Евгения Федоровича: "Ну, как дичь, охотник?" - "Летает", - небрежно и угрюмо отвечал ей он.

Ксения ближе придвинулась к Ирине Андреевне, шепнула на ухо:

- Ну и пусть эта лыжа там остается. Чтобы за столом ее не видеть. Так спокойнее.

Ирина Андреевна не сразу сообразила, что подруга оскорбительно окрестила незнакомку лыжей. "Хм, лыжа…" - усмехнулась про себя Ирина Андреевна, вспоминая высокую худую прямизну учительской фигуры. Но вслух ничего не выразила, только слегка пожала плечами.

По дороге к Ирине Андреевне никто больше не обращался, с ней не разговаривал, на нее, овдовевшую, печальную, лишь тайком поглядывали с жалостью - точно так же поглядывали и на ее детей, сестру и брата, - осиротевших, понуро-грустных, безмолвно посматривающих на скучную мокрядь октябрьского дня, плывущую за боком автобуса.

Поминки устраивались дома - не в столовой, не в кафе (покойник не любил общепита), - и дома не тесно.

Лишь только автобусы остановились против пустоваловского крыльца, Ирина Андреевна решительно направилась в дом, в кабинет покойного мужа, на ходу расстегивая пальто. Перед этим она наказала Ксении:

- Меня некоторое время не будет. Распорядись тут, как полагается. Я скоро.

Кабинет помещался в угловой светлой комнате с двумя окнами на разные стороны - юг и запад. Помимо двухтумбового письменного стола с канцелярской необходимостью и лампой под зеленым абажуром, высоких - под потолок - книжных шкафов и характерного для таких кабинетов кожаного дивана, здесь на треножнике находился мольберт, а подле на столике - карандаши, краски, в старой вазе букет из кисточек щетинкой кверху. Евгений Федорович смолоду учился рисованию, но за порогом юности дело это капитально забросил, и лишь в последние годы его опять потянуло на живопись. Проходя к письменному столу, Ирина Андреевна с нехорошим подозрением покосилась на все это художницкое хозяйство.

Из ящика она вынула блокнот с рисунками и записями, нашла нужную страницу. Образ сельской спасенной учительницы угадывался несомненно. "Так и есть… " Но не только ради этого рисунка уединилась Ирина Андреевна в кабинете: интуиция подсказывала, что здесь можно откопать и другие сведения об особе в берете; Евгений Федорович умер в одночасье и, конечно, не успел уничтожить зафиксированные бумагой тайны.

При жизни мужа она никогда не позволяла себе копаться в его столе: зачем нарываться на скандал? Да у нее и не возникало желания уличать его в каких-то грехах, но теперь, когда он умер и на его похоронах появилась чувствительная странноватая женщина, в Ирине Андреевне взыграл азартный интерес к возможным секретам покойного.

Ничего компрометирующего пока не попадалось, но в одном из ящиков, среди научных рефератов, Ирина Андреевна наткнулась на томик стихов любимого мужем Блока. Она взяла книгу, открыла, машинально прочла какую-то строфу, перевернула несколько страниц и вдруг… вдруг нашла то, что искала!… Письмо было без конверта и не все: лишь небольшая часть, уместившаяся на листочке почтовой бумаги. Глядя на ряды слов женского почерка, Ирина Андреевна вдруг очень разволновалась: голова немного даже закружилась, грудь обдало шумом напуганного сердца.

Неожиданно дверь кабинета подалась, в комнату заглянула Лиза. Ирина Андреевна вздрогнула, сунула письмо обратно в стихи; от своего стыдливого, воровского положения стало жарко.

- Мама, там спрашивают… - заговорила Лиза, но Ирина Андреевна, превозмогая смятение, упредила вопрос дочери отговоркой:

- Лизочка, без меня. Пока все без меня! Мне нужно побыть одной. - Сказала торопливо, чуть раздраженно, делая отстраняющий жест руками.

Робкая, подавленная, слинявшая какая-то от слез и переживаний, Лиза понимающе кивнула головой и скрылась. Ирина Андреевна прислушалась, уловила затихающие в коридоре шаги дочери и отдаленные голоса из гостиной и, чтобы обезопасить себя, примкнула дверь защелкой. Теперь никто не сможет застать ее врасплох, увидеть, что она проникает, быть может, в святая святых покойного супруга; она даже шторы на окнах призадерну-ла, чтобы не следил за ней из палисадника посаженный Евгением Федоровичем каштан.

"… и стала на календаре зачеркивать прожитые в разлуке дни, и бесконечно рада, что календарь чернеет, этих дней больше - значит, скоро наша новая встреча, я даже во сне продолжаю скучать по тебе. А вчера я ездила в район за пробирками для школы, проезжали мимо савеловского поля, и у меня сердце зашлось от счастья. Когда же, милый мой, мы опять будем вместе: я, ты и наша любовь? - как тогда - помнишь? - в тот сумасшедший ливень, он застал нас посреди этого поля, и некуда было деться, мы спрятались в скирду соломы - помнишь? - я сидела у тебя на коленях, а дождь был так силен, что твоя накидка не держала воду, солома кололась, а мы, обнявшись, говорили с тобой о любви, только о любви, и тогда я была самой…"

Такой текст, написанный, видать, на одном дыхании, возбужденной рукой, забывающей разделять предложения, и горячо влюбленным сердцем, прочла Ирина Андреевна; начало и конец письма ей уже не требовались…