Георгий Гуревич - Древо тем Страница 38

Вот так познакомился я с оборотной стороной высокой специализации науки. Ведь киевский институт-то создавался ради долголетия человека. Однако термин «долголетие» звучит как-то несерьезно, нескромно, самонадеянно. Предпочли назвать «Институт геронтологии». Но что такое геронтология? Наука о старости. Тем самым открылась возможность неограниченного и неопределенного изучательства всего, что имеет отношение к старости: старческое изменение зубов, кожи, волос, поседение, облысение. И за деталями исчезло главное: причина старости, тем более что прячется она в другом возрасте – еще до наступления старости.

К тому же прибавились условия административные. У института должен быть штат: такие-то лаборатории: физиологи, биологи, иммунологи, биохимики… Во главе лабораторий должен стоять доктор наук, на худой конец – кандидат. И предпочтительно местные жители, чтобы квартиры для них не выпрашивать. Ну и кто у нас в Киеве кандидат без работы? Вот Мария Ивановна защитила только что. А что она защитила? Электрические свойства мышцы? Ну пусть и занимается сравнением электрических свойств мышцы молодой и старой крысы. Имеет отношение к старости? Прекрасно. Вставляем в план.

Пожалуй, за истекшие тридцать лет положение не изменилось. Вот лежит передо мной сугубо научная книга, недавно выпущенная. В ней написано, что у науки есть задачи тактические, стратегические и сверхстратегические. Тактика в проблеме удлинения жизни – борьба с авариями на дорогах и преждевременной старостью, стратегия – борьба с раком, сердечными болезнями, диабетом и прочими, чтобы приблизиться к биологическому долголетию – к 88 годам (150 уже сняты с повестки дня). Сверхстратегия же – радикальное изменение жизни мало обосновано и думать о нем рано, это дело далекого будущего, середины XXI века в лучшем случае.

Но изображение далекого будущего – сфера фантастики. Воображать будущее, думать о будущем, рассуждать о будущем, писать о будущем – моя прямая обязанность.

Приближать изображая!

Так я и поступил. Вставил проблему нестарения в роман-утопию, над которым я работал в те годы.

5. СТВОЛ

Роман был написан и издан. Называется «Мы – из Солнечной системы». Желающие могут найти в библиотеках. А рождался он трудно и долго переделывался, ускользая от первоначального замысла, обрастал наплывами, как старый орех. И иногда наплывы эти получались прочнее ствола, превращались в отдельные повести и рассказы. Так стала отдельной повестью история рождения идеи с естественной системой героев: энтузиаст и скептики. «Селдом судит Селдома» назвал я ее. А можно бы и «Одиссея просителя».

Материал у меня был автобиографический: мои собственные усилия раскачать науку на поиски эликсира бессмертия. Но герою я дал иностранную фамилию. Зачем? В ту пору не полагалось критиковать «наших советских ученых». Впрочем, и сейчас тенденция эта не прошла. Только что в другом издательстве, не в «Молодой гвардии», меня настойчиво убеждали не подрывать авторитет науки в глазах юного читателя.

Как и я, Селдом пришел к выводу, что старость – самоубийство организма. Не спорить же герою с автором. Тоже вообразил он, что все на свете придут в восторг, узнав, что есть возможность жить и жить без старости, двести, а может, и триста, и четыреста. Но в отличие от меня Селдом был молод и не обременен литературной профессией. И он решил от слов перейти к делу – к лабораторным исследо­ваниям.

У нас это проблема организационная – институт надо создавать; на Западе – чисто финансовая: раздобудь деньги и твори что захочется. Селдом не сомневался в успехе. Неужели люди не отдадут половину своего состояния для продления собственной жизни на сотню лет. Надо только мецената найти, влиятельного и богатого. Найти и убедить.

О Одиссея просителя! Ожидание в приемной, грубые швейцары, заносчивые секретарши! «Позвоните завтра, зайдите через недельку, шеф уехал на месяц на курорт». Дежурства у подъезда, заискивающие подарки прислуге… и наконец благодатная минута, когда, держа влиятельную личность за рукав, нужно быстро, деловито, убедительно, с учетом психологии, прочувственно и разумно уговорить человека не умирать, потому что жизнь так прекрасна.

Вы лично – позарез необходимы человечеству, надо же пожалеть ближних, позаботиться о них, продлевая себя.

Вас будут благословлять потомки.

И деньги потекут к вам рекой.

Да, и выгодами соблазнял Селдом. Оказалось, что жить долго согласны все (почти все), но прилагать усилия не склонны. Предпочитают, чтобы вечную юность преподнесли им на блюдечке. Мало того, еще и прикидывают: сколько мне приплатят, если я соглашусь не умирать?

К богачам Селдом, как правило^не мог пробиться. Богачи настропалились охранять свои капиталы от грабителей и просителей. Мало ли прожектеров на свете, каждый норовит спасать человечество за счет моего кармана.

Селдома принял известный писатель. Выслушал, томно прищурившись, покачал головой отрицательно: «Друг мой, это не моя тема. Я пишу о сладости забвения в вечном покое, о пустоте и бессмысленности жизни. Поклонники моего пера не простят мне непоследовательности». Селдом пошел к видному священнослужителю. Тот водил гостя по саду, истекая благодушием, умилялся божественной премудрости, создавшей цветочки для услаждения глаз и пчелок для опыления цветочков. Но ратовать за продление жизни на земле отказался. «Сын мой, – сказал он, – ты ломишься в открытые ворота. Бог дарует блаженное бессмертие тем, кто терпеливо переносит страдания в этой юдоли. И если он решил, что пора призвать тебя, не надо сопротивляться воле божьей».

– А зачем же вы сопротивляетесь воле божьей? – зло сказал Сел­дом. – Оспу прививали? И нитроглицерин в кармашке.

Конечно же, Селдом ходил и к ученым, к известным биологам, к светилам медицины. Некоторые снисходительно пытались урезонить:

– Как вы позволяете себе спорить? Вы же не специалист. Синичка сегодняшнего престижа.

Селдом не сразу разобрался, что его оппоненты тоже не были специалистами. Точнее, были специалистами, но в другом разделе. Знали почки или селезенку, брюхоногих или крестоцветные, никогда не задумывались о причинах старости. Но признаться не хотели. Не мог признать ученый-биолог, что посторонний может что-то сообщить ему нового о биологии.

Наконец попался журналист, который почуял броскую тему. «Благодетель человечества в трущобах! Умирает с голода, обещает бессмертие!» Журналист все-таки устроил Селдому встречу с очень влиятельным человеком, его не только министры, но и банкиры слушали.

Влиятельный задал только один вопрос:

– Кто работает над этим в Америке, кто – в России?

Если никто не работает, нам и соваться незачем.

Ох, Одиссея просителя!

Селдом кончил грустно. Он предал идею и себя за это приговорил к смерти. Я ничего не предавал и ничего не добился. Но роман напи­сал. И со счастливым концом.

6. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Но скептики правы сегодня, а мечтатели завтра. Сегодня мир, может быть, и не созрел, в будущем созреет. И в романе о будущем я с чистой совестью описал в подробностях, как ученые XXIII века, самоотверженно ставя опыты на себе, разобрались во всех секретах старения, очистили каждый орган, каждую клеточку погибшего при аварии крупного изобретателя Гхора, в конце концов сумели вернуть ему и жизнь, и молодость.

Победа над смертью и старостью. Вообще ликование. Празднество, карнавал, танцы на площадях. Люди строят планы на века, клянутся в любви, поистине вечной, многовековой. Великолепный радостный эпилог, тут и кончать бы книгу. Но в эпилоге фантастики обязательно прячется следующая тема:

«А дальше что? А как быть с…?»

Отнюдь не у всех сегодня радостный день. Согласно статистике в наше время каждую секунду на планете умирает три человека, примерно триста тысяч похорон состоятся ежедневно, миллиона два на этой неделе. И вот в первый же радостный день миллионы родственников бегут, звонят, стучатся в опытную клинику омоложения, умоляя срочно, сейчас же приступить к разминированию умирающего.

Как же быть? Кого спасать в первую очередь? Кого спасать вообще – всех подряд, или только самых нужных, или самых заслуженных?

Фантастика с присущим ей гиперболизмом обостряет современную житейскую ситуацию. Кому давать премию? Кому давать квартиру? Кому давать путевку, кого принимать в институт, кому отказывать? Повсюду кто-то ликует, кто-то обижен, но выжить можно и без путевки в дом отдыха. Здесь, однако, речь идет о путевке на молодость, на жизнь, на существование.

Как же поступят люди будущего?

Возможны два решения: всем или не всем? Возникнет спор. Он описан у меня в романе. Есть сторонники того и другого решения. Изобретатель Гхор – за выбор, историк Ксан – за всеобщее продление жизни. Привожу их доводы.