Иван Киреевский - Европеец Страница 38

с) Русские альманахи на 1832 год

До сих пор вышло более десяти альманахов на 1832 год. Между ними «Альциона», изданная бароном Розеном, замечательна превосходными стихами Жуковского, стихами Пушкина, кн. Вяземского и прозою Марлинского и Сомова. Но без сравнения отличаются от всех других альманахов «Северные цветы», блестящие именами Дмитриева (И. И.), Жуковского, Пушкина, кн. Вяземского, Баратынского, Языкова и даже Батюшкова и покойного Дельвига. Вот уже год прошел с тех пор, как Дельвига не стало, с тех пор, как преждевременная смерть ненавистною рукою вырвала его из круга друзей и тихой, поэтической деятельности.

Он был поэт: беспечными глазами49*Смотрел на мир, — и миру был чужой[1];Он сладостно беседовал с друзьями;Он красоту боготворил душой;Он воспевал счастливыми стихамиХарит, вино, и дружбу, и покой.……………………………Любовь он пел: его напевы50*Блистали стройностью живой,Как резвый стан и перси девы,Олимпа чашницы младой.Он пел вино: простой и яснойСтихи восторг одушевлял;Они звенели сладкогласно,Как в шуме вольницы прекраснойФиял, целующий фиял.И девы русские пристрастноИх повторяют……………………………………Таков он был, хранимый Фебом,Душой и лирой древний грек.…………………………Его уж нет. Главой беспечнойОт шума жизни скоротечной,Из мира, где все прах и дым,В мир лучший, в лоно жизни вечнойОн перелег. Но лиры звонНам навсегда оставил он[2].

Дельвиг писал немного и печатал еще менее; но каждое произведение его дышит зрелостью поэтической мечты и доконченностью классической отделки. Его подражания древним более, чем все русские переводы и подражания, проникнуты духом древней простоты, греческою чувствительностью к пластической красоте и древнею, детскою любовью к чистым идеалам чувственного совершенства. Но та поэзия, которою исполнены русские песни Дельвига, ближе к русскому сердцу; в этих песнях отзывается гармонически отголоском задумчивая грусть и поэтическая простота наших русских мелодий. Выписываем в доказательство одну из песен Дельвига, напечатанных в последних «Северных цветах», которая принадлежит к числу лучших его песен:

Как за реченькой слободушка стоит;По слободке той дороженька бежит;Путь-дорожка широка, да не длинна;Разбегается в две стороны она:Как налево — на кладбище к мертвецам;А направо — к закавказским молодцам.Грустно было провожать мне, молодой,Двух родимых и по той и по другой!Обручальника по левой проводя,С плачем матерью-землей покрыла я;А налетный друг уехал по другой,На прощанье мне кивнувши головой.

Оценить беспристрастно и подробно стихотворения Дельвига была бы немаловажная услуга русской литературе, и это одна из лучших задач, предстоящих нашим критикам.

Повесть Батюшкова[3], напечатанная в «Северных цветах», отличается его обыкновенною звучностью и чистотою языка. Стихи Дмитриева[4] также напомнили нам живо его прежнюю поэзию; прочтя их, кто не повторит вместе с Жуковским:

Нет, не прошла, певец наш вечно юный,Твоя пора: твой гений бодр и свеж;Ты пробудил давно молчавши струны, —И звуки нас пленили те ж.

Этот «Ответ»[5] Жуковского исполнен самых свежих красот, самого поэтического чувства и самого трогательного воспоминания.

К названному нами присовокупим еще: «Сражение с Змеем», перевод Жуковского из Шиллера; «А. А. Дельвигу» Языкова; «Моцарт и Сальери» Пушкина; «До свидания» кн. Вяземского — и вот лучшие украшения «Северных цветов» нынешнего года, богатых еще многими прекрасными стихами и прозою. Вообще появление их можно поставить в число самых замечательных событий текущей литературы.

И. В. Киреевский

d) Антикритика

В 10-м № «Телескопа» 1831 года помещен разбор «Наложницы», на который, хотя поздно, мы позволим себе несколько замечаний.

Критик, порицая, во-первых, самое имя поэмы, старается доказать, что, хотя не в названии дело, название много значит. «Имя не безделица, — говорит он, — по имени встречают, а по уму провожают; но для того, чтобы проводить, без сомнения, надобно прежде встретить».

Автор назвал поэму свою «Наложницей», потому что не нашел названия точнее. Он не полагал его неблагопристойным, ибо его употребляют даже в учебных книгах. В любой из них прочтете: турецкий султан имеет столько-то жен и столько-то наложниц. Он не почитал его низким, ибо оно употребляется поэтами. В «Борисе Годунове» Марина говорит Самозванцу: вверяюся тебе

Не как раба желаний легких мужа,Наложница безмолвная твоя.[1] —

Ежели не слово, то самый полный его смысл в ежедневном разговорном обращении. Все говорят, не краснея, о любовницах Людвига XIV. Должно заметить, что заменяют словом «любовница» другое, порицаемое критиком более в избежание педантизма, нежели неблагопристойности. Конечно, из двух однозначных слов одно почитается пристойным, другое непристойным. Но кто немного подумает, тот увидит, что либо общество, которому они принадлежат преимущественно, либо нравы людей, у которых они чаще на языке, приобщают их к словам, не оскорбляющим стыдливости, или кладут на них печать отвержения; но слово «наложница», не принадлежащее языку разговорному, не употребительное нигде, слово книжное, может быть пристойным или непристойным только по существенному своему значению. Мы уже доказали, что светская утонченность не оскорбляется смыслом слова «наложница»; следовательно, автор поэмы под сим именем мог употребить его, не заслуживая порицания.

По имени встречают, говорит критик: это справедливо; но кому вредит автор, назвав поэму свою «Наложницей», ежели в самом деле это название так ужасно? Одному себе. Многие, испугавшись имени, не прочтут сочинения и, что еще хуже, не купят его; но в таком случае автор не подвергается осуждению моралиста, а только литературный делец может сердечно пожалеть о неловкости писателя, не умеющего сбывать с рук свои сочинения.

«Сам сочинитель, — говорит далее критик (стр. 223), — кажется, чувствовал, что впечатление, им производимое, не совсем может быть выгодным, ибо поспешил вооружиться предисловием, в котором, рассуждая о нравственности литературных произведений, старается укрепить ее за новым своим произведением и тем обнаруживает желание предупредить соблазн, которого, очевидно, страшится». На странице же 238, изрекая окончательный суд поэме, критик объявляет ее совершенно невинной.

Следственно, критик в отношении к нравственности порицает в «Наложнице» одно название; но автор не защищает его в своем предисловии, он даже о нем не упоминает; следственно, это предисловие писано не с тою целью, которую предполагает критик. Настоящая цель его очевидна: желание решить вопрос — в чем состоит нравственность литературных произведений?

Критик, разбирая предисловие, укоряет автора в том, что он почитает литературу наукою, а не искусством, что он предлагает искать в ней истины, а не изящного (стр. 229–230). «В изящном зрелище действительности, — говорит критик, — эстетическая нравственность литературных произведений. Они должны быть изящны, и довольно» (стр. 232).

Автору принадлежит вопрос, в чем состоит нравственность литературных произведений? Он говорит о литературе только в отношении ее к нравственности: он моралист, а не эстетик, и должен рассматривать литературу не как искусство, но как стихию, в одном случае вредоносную, в другом — благодетельную. Он не называет ее наукою и уподобляет науке. Таковые подобия весьма позволены, и мы увидим ниже, что сам критик на них не скупится. Сравнение это довольно точно, ибо литература весьма немногих занимает как искусство, как способ творить изящное; всех же остальных занимает она как представление жизни, как самая жизнь, ибо философия сознала тождество бытия и мысли. Жизнь есть наука в обширном ее смысле, в смысле, в котором принимает ее автор предисловия.

Сочинитель, говоря о нравственности литературных произведений, не ищет ее в их изяществе, потому что он ищет условий нравственности для всех произведений словесности, а не для одних изящных. Изящное произведение всегда нравственно, положим; но оно может быть нравственным и не будучи изящным; что же в таком случае составляет его нравственность? Нельзя ли найти закона, обнимающего как изящные, так и неизящные творения? Автор видит его в истине показаний. С сим положением критик согласен, ежели оно относится к литературе вообще (стр. 232). Приходится ли оно к изящной? Посмотрим.