Русская жизнь-цитаты 14-21.09.2023 - Русская жизнь-цитаты Страница 38

врет одно, завтра другое, заставляет людей забыть о том, о чем врала вчера, и не особенно тревожится по поводу убедительности своей аргументации.  Потому что сила эмоции и упоительность важнее, чем факты. Однако шаг за шагом происходит отдаление от правды, и от этого возникает, разумеется, диссонанс.  На самом-то деле русский народ находится в вечном поиске правды, и этот вечный поиск, разумеется, связан с тем, что государство вечно водит своих людей за нос, потому что государство это всегда управлялось узурпаторами и обманщиками. И чтобы защитить себя от обездоленного народа, ищущего справедливости и просто человеческой жизни, эти узурпаторы и обманщики отвлекают его тем, что городят фундаменталистские псевдорелигиозные конструкции, вызывают демонов ксенофобии, морочат народ великодержавным шовинизмом, фетишизируют территориальные завоевания.   И тем не менее каждый раз, когда лживость той позиции, которую по требованию государства человек должен занять, начинает резать глаза, людям необходимо этот диссонанс как-то преодолеть. Им необходимо доказать себе, что они принимают то или иное решение, не исходя из шкурных соображений — чтобы не потерять работу, например, чтобы не быть отравленными или посаженными. Потому что это заставило бы их признать в себе низменные качества: трусость, жадность, малодушие и так далее.   Люди начинают приписывать своему шкурному или связанному соображениями самосохранения выбору какую-то моральную составляющую, моральную подоплеку. Так, те, кто уехал из России, объясняют себе, что уезжают не потому, что боятся за себя и своих детей, а потому, например, что не хотят разделять это будущее с диктатурой. Те, кто остаются, наоборот, говорят, что они проявили мужество, оставшись, а не побежали из страны, как некоторые. Те, кто поехал на фронт, объясняют, что они делают это не потому, что им платят 400 тысяч рублей за убийство других людей, а потому что они родину защищают, потому что они мужики, настоящие герои.   Фото: Sefa Karacan / Anadolu Agency / Getty Images  Человеку, вне зависимости от того, какое он решение принял, видимо, необходимо подвести моральную базу под это решение, чтобы не признавать и не признаваться себе в том, что оно принято по соображениям другого порядка, самосохранения или выгоды.  И кроме того, надо понимать, что любая диктатура — это прежде всего сила.   Выбор здесь не между правдой и ложью, а между правдой и силой. Убедительность всех этих ложных, полубредовых построений, на которых зиждется любая диктатура, система воображаемых координат, новояз, этот волапюк, который форматирует сознание, принуждая людей к покорности, — всё это убедительно постольку, поскольку подкреплено силой.   Такие государства должны всё время проецировать силу: угрожать насилием и осуществлять насилие. Диктатор убедителен, пока он силен. Как только он ослабел, его сразу начинают высмеивать.   Вот говорят: а король-то голый! И все в шоке от удивительного открытия, сделанного маленьким мальчиком. Неужели до этого мальчика никто не видел, что король голый? Разумеется, видели-то все. Дело не в том, что никто этого не видел. Дело в том, что было очень страшно сказать это вслух, чтобы голову за это не отрубили. Но если у короля случился инсульт и он упал с трона, в этот момент всем становится совершенно очевидно, и все хором говорят: да, голый, посмотрите-ка! Потому что не страшно в этот момент уже стало.   Это одна история. Другая история заключается в том, что, примкнув к силе, потому что ты себя ощущаешь слабым, и согласившись с аргументацией силы, даже если она очевидным образом правду нарушает, ты начинаешь эту силу оправдывать, потому что ты должен морализировать свою позицию, свой выбор, и ты не можешь признать, что находишься на стороне зла. То есть, примкнув ко злу, ты начинаешь объяснять себе, что это, в сущности, и не зло вовсе. У тебя возникает серьезная потребность в оправдании этого зла — из потребности к самооправданию.   И вот ты говоришь себе: «Всё не так однозначно». Это «всё не так однозначно» на самом деле означает, что ты отказываешься считать, что в этой ситуации вот тут безусловное добро, а тут безусловное зло, тут черное, тут белое, тут мы, тут они, и вот так поступать правильно, а вот так — совершенно точно нельзя.  ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ   «Или сдохну на войне, или на паперти в Казахстане»  Ирина Кравцова поговорила с теми мужчинами, кто не хочет воевать, но всё равно остается в России  Но если ты примкнул уже к силе или готовишься к ней примкнуть, то, как только ты это признал, получается, что ты находишься на стороне зла. И даже если ты просто со злом не споришь, то тоже на стороне зла находишься.   А вот если ты говоришь, что всё не так однозначно, значит, нету в этой ситуации никаких двух полюсов. Нет хорошего, нет плохого, нет черного, нет белого. И ты сам, дескать, находишься на стороне черного, на стороне зла, не потому что страшно тебе за себя, или потому что выгодно находиться на стороне зла, а потому что другая сторона не является стороной добра. Соответственно, если они не белые, то и ты не черный, а все серы, а если все серые, то это ощущение нахождения на стороне зла перестает разъедать тебя. И именно чтобы оно тебя перестало жечь, ты так отчаянно цепляешься за любые возможности доказать себе, что в той стороне тоже есть зло.  Ты говоришь: ну посмотрите, вот украинцы замучили российского военнопленного. И это дает тебе силы и уверенность в себе, чтобы продолжать работать на российское государство. Ты доказал себе, что они не добрые и не хорошие, что они такие же, как ты. А если они такие же, как ты, значит, нет никаких полюсов и нет никакой правды. Необходимость эрозии самой концепции истины тоже происходит отсюда.   Ты говоришь: нет никакой правды. И правды быть не может. Поэтому то, что я лгу, не делает меня ничем, как бы, отличающимся от противника. Противник ведь тоже лжет!  «Всей правды мы не узнаем». Это что значит? Что установить истину невозможно. Что истины словно не существует в принципе. И то, что кто-то у нас там привирает, и то, что я сам привираю, не делает меня сознательным мерзавцем. Потому что правды не существует как возможности, как концепции. Это недостижимый идеал. Поэтому все могут врать. И я могу врать. И, соответственно, распространяя ложь, я не совершаю ничего заведомо аморального. И тем более если я притворяюсь, что верю в ложь, хотя понимаю, что это ложь.  Другая стратегия