Живой Журнал. Публикации 2020 - Владимир Сергеевич Березин Страница 38

Я сперва дивился этим удивительным зверям, да только потом мои приятели-биологи поставили на вид:

— Ты, Вова, охуел, что ли? — говорят. — Он же зверей мучает, они у него обколотые в кадре, вот и смирные, он там осень с зимой путает, кролика с зайцем, а луня с луной.

Но мне-то нравились другие его передачи — про выживание, где Тимофей просыпался в какой-то яме в лесу и никак не мог понять, как он там очутился. Это для русского человека нормальное такое положение — и даже не поутру, а вообще в жизни. Дальнейшее напоминало известные советы «Как себя вести, если вы обнаружили, что вас заживо похоронили в гробу» и прочее тарантино.

Я об этом рассуждаю с понятным чувством зависти — меня похорони в гробу, так я постараюсь заснуть.

Уснуть и видеть сны.

Я рыпаться не буду.

Нечего тут.

Не надо всей этой суеты.

Кстати, этот Баженов тоже весь в татуировках, про шрамы я не знаю, а вот расписной он по самое не балуйся, и это я наблюдаю, когда он из своих ям и болот вылезает в очевидном неглиже.

Это я живо представляю: вот мужик из последних сил из гроба лезет, рядом оператор, свет выставлен, баба красивая с термосом стоит, водитель в джипе скучает, друзья на капот оперлись и пивко пьют.

Героический человек.

IV

Но я-то всё мачо.

Тема мачо-путешественника («всё-то мой хозяин знает, всюду-то он побывал») довольно давняя тема.

Они, как и было сказано, из кинематографа, а ещё ранее из комиксов и серийных романов. Вот ещё мысль о телевизионных путешественниках.

Я снова увидел в телевизоре того самого усатого мужика, что когда-то ездил по всему миру и всем мешал. Начнут какие-то голые грязные люди крокодила ловить — он тут как тут. И сразу — крокодила за хвост дёргать, голых людей отпихивать. То, что крокодил уплыл восвояси, обычно не показывают. Или соберётся какой-нибудь вполне одетый индус сделать себе соломенную циновку, как прибежит этот усатый мужик, всю соломку разбросает, что не разбросает, то помнёт, да и убежит восвояси.

Говорили, что он был в больших чинах, и когда его отпускали на волю, то спросили, чего он, мол, хочет? Тот изъявил желание — и вот пустился в странствия по свету.

Это довольно странный мужик, потому как его живучесть была удивительна. Я-то думал, что аборигены какой-нибудь страны давно навалились на него и прекратили это безобразие. Но нет, он ещё жив — только пообтесался немного. Приехал к сирийцам и ну запускать свои волосатые лапы в ресторанный фарш. Потом лапы вымыл, сел за стол. Правда, как он это всё ел, да и ел ли — не ясно. Опять не показали.

Я, впрочем, подозреваю, что он сидит в студии, а к нему время от времени подвозят разных людей из Третьего мира, нанятых за восемь долларов. Их подвозят, вот они уже, потрясая копьями, приплясывают на фоне задника в студии, а мимо на верёвочке протаскиваются два пластмассовых крокодила. Усатый мужик суетится, прыгает, дёргает пластмассовые хвосты, а потом прощается до следующей недели.

С другой стороны, если расскажут, что усатый мужик каждый раз нанимает двойников, я не удивлюсь. То есть, отчаявшихся и разуверившихся в жизни граждан гримируют, наклеивают усы и отправляют к голым людям. Они в течение пятнадцати минут мешают им ловить крокодила, а в начале шестнадцатой минуты их протыкают копьём. Потом гримируют нового и успевают снять ещё четверть часа — пока озверевший индус не затопчет его священной коровой.

Но это не важно — есть ли этот усатый дурак на самом деле, нет ли его — не наше дело.

Интересно другое — раньше, по определению одного кинематографического персонажа, наука была средством удовлетворения своего любопытства за государственный счёт. Теперь же этим средством стала журналистика. Хочешь на крокодила посмотреть — езжай снимать про него репортаж. Понятно, что просто снять тебе его не дадут — нужно прыгать, кривляться, говорить всякие глупости. Если сумеешь увернуться от справедливого гнева — хорошо, нет — уступи место другому.

Потому как если не кривляться, не мешать никому — удовлетворяй своё любопытство за собственный счёт. Или дома сиди — смотри в телевизоре, как индус солому плетёт.

Торопится. Знает, что сейчас усатый мужик прибежит.

Впрочем, кажется, он куда-то пропал.

Тревожился.

Но нет, он уже снял что-то новое.

Меня, правда, пристыдили, говоря, что усатый мужик — лучший наш репортёр.

Во-первых, это суждение чрезвычайно интересное. Вдруг все остальные репортеры ещё хуже? Во-вторых, неразъяснённым остался жанровый вопрос.

Репортер, как я понимаю, делает репортажи. Репортажи ли я с крокодилом и циновками наблюдал? Кажется, нет. Возможно, он делал прекрасные репортажи в Афганистане, за что справедливо награждён орденом Красной Звезды.

Но я этих репортажей не видел, может, они навеки и лучшие.

Нет-нет, я настаиваю, что то, что я видел — не репортажи, это совсем другая жанровая специализация.

Первый раз столкнулся с этим персонажем, столкнулся — как потребитель новостей, в тот момент, когда он приехал к Пиночету и с какого-то перепугу пожал ему руку и стал извиняться за написанное о нём «под влиянием коммунистической пропаганды». Оправдываясь потом, он наговорил ещё некоторое количество глупостей, да не в этом дело. Это было решительное безобразие, и его справедливо обложили хуями с разных сторон — дело не в том, любить ли Пиночета или ненавидеть.

Дело было в том, что это было больше, чем преступление — это потеря вкуса.

Так и с этими путешествиями — у меня к ним были претензии не политические или финансовые, а стилистические, как у Синявского к Советской власти. Там везде потеря вкуса и меры, вот в чем беда. Суетливость и дураковатость.

Тем более, что это именно не репортаж — там нет актуальных событий: циновки плетут на этом месте много веков, много веков ловят крокодила, горные вершины, которые он снимает, спят во мгле ночной миллион лет.

Или вот Крузенштерн — человек и пароход.

Он давно плавал и уже умер — никуда не убежит.

Репортаж о Крузенштерне довольно бессмысленен, в отличие от познавательного, или как раньше говорили, научно-популярного фильма. К этому отношусь с пониманием.

При этом усатый мужик породил какое-то безумное количество клонов, что перемещаются по планете.

Они жутко бодрые, жутко говорливые и все время пытаются острить. И во мне борются два чувства — одно — реальное уважение к людям, что научились