Олег Матвейчев - Суверенитет духа Страница 39

Мне говорят, никаких философов мирового уровня у нас нет. Что понимать под мировым уровнем. Я бывал во Франции и видел, как на всех телеканалах выступает Антри Глюксман, который является у них чем-то вроде национального философа. Этот человек публикует статьи в защиту Шамиля Басаева и объясняет всем, что Ходорковский — это современный Сахаров. Что, у нас нет философов такого уровня? Да, кивают, таких найдем, но, это, мол, не то… Подождите! Всякое благо — это именно определенное благо, а не совокупность всех благ вместе. Если мы раскрутим на Западе 10 своих «глюксманов» и заткнем рот местным «глюксманам», разве это плохо? Если не породим этим проектом нового Аристотеля, еще и не факт, то это не повод вообще от проекта отказываться. Я пока предлагаю срочно застолбить за собой сам рынок, а уже потом наращивать качество.

В долгосрочной же перспективе мы должны начать взращивать настоящую элиту мирового уровня. «Мировой уровень» не означает подтягивание местной элиты до лучших мировых образцов. Это значит, что весь мир должен подтягиваться до нашей элиты и подражать ей. Она же не подражает никому. Мы должны поддержать фундаментальные отрасли. Фундаментальную естественную науку, фундаментальную гуманитарную науку. Мы должны дать возможность религии играть более серьезную роль в обществе. Мы должны дать волю и добиться того, чтобы российское искусство зазвучало на мировой арене. Хватит возиться с политикой и экономикой. Побеждает тот, кто побеждает в области абсолютного! И все должно быть подчинено вышеозначенной цели.

Чрезвычайно вредно выращивать элиту в английских частных школах, в Кембриджах, Йелях и Сорбоннах. Она должна учиться в России и читать не лекции глупых фукуям и хантингтонов, а мировое наследие: Лao Цзы и Гераклита, Аристотеля и Платона, восточных отцов Церкви и западных схоластов, Лейбница и Канта, Гегеля и Ницше, Витгенштейна и Хайдеггера. Когда молодежь будет воспитываться на первоисточниках и оригиналах, она сама станет первоисточником и оригиналом. Может быть, ей придется учить древние языки и выкапывать еще неиспользованные возможности истории, показывать те развилки и выборы, на которых человечество пошло налево, когда можно было бы и направо.

На всяком производстве есть конструкторское бюро и производственные цеха. В КБ ставят эксперименты и двигаются вперед методом проб и ошибок, рискуют, занимаются искусством (от слова искус — искушение, кусание, опробование на зуб, тестирование, то есть область, где происходят эксперименты, область, где движется авангард). В этой области разрешается на 100 попыток 90 случаев брака, тогда как в производственном цехе, наоборот, брак позволен в 10 случаях из 100. Производство штампует по готовым матрице и образцу. Наша же задача создавать матрицы и образцы, в противном случае будем вечно платить за уже отработанные матрицы и пресс-формы самую дорогую цену и вечно плестись в хвосте у тех, кто матрицы производит. Хватит подражать, нужно экспериментировать, создавать матрицы как в сфере хай-тека, так и в сфере хай-хьюма. В России же отсутствует сам институт, аналогичный КБ. У нас все превращается в сборочное, отверточное производство. У нас бесхозны и находятся на положении бомжей и искусство, и философия. Никто не ждет от них решения российских проблем, тогда как это — единственная область, в которой эти решения возможны!

Насилие и идеология

Современные общества — более идеологические, чем все предшествующие. Для широких слоев российской общественности такое утверждение звучит революционно. В самом деле, идеология, начиная с перестройки, рассматривалась как принадлежность умирающего советского общества. Общество же современное, демократическое, якобы тем как раз и отличается, что свободно от влияния идеологии. И вот, пожалуйста, все возвращается на круги своя! Как тут не возопить: мол, новая российская власть и «кровавый путинский гэбистский режим» восстанавливают советские порядки, сейчас вот идеологию реабилитируют, скоро цензуру введут!

Вспомним, однако, историю проблемы. На протяжении веков и политики, и народ, и мыслители считали, что власть держится на насилии или угрозе такового. Спорили лишь о том, какое насилие является легитимным, а какое — нет. В феодальных обществах, например, считалось, что легитимным является насилие, освященное религией. Когда же религия сама утратила «легитимность» под напором просвещения, то легитимным стали признавать насилие, осуществляемое властью, избранной в соответствии с процедурами, соответствующими той или иной общественной теории. Различные идеалы общественного устройства предлагали философы-метафизики. Если раньше имелся один религиозный идеал, то сейчас идеалов может быть много, а значит, должны быть и специалисты по идеалам — идеологи.

Но уже в XVII–XIX веках, в эпоху разгара научно-технической революции, теоретики позитивизма вроде Сен-Симона и Конта кричали, что кончилась эпоха мифов, религий и идеологии, а наступает эра научного знания, эра, в которой общество будет управляться в соответствии с научными законами. Кончится конкуренция идеалов, так же как в науке нет конкуренции и споров по поводу того, сколько будет дважды два. Единственной идеологией этого неидеологического грядущего общества будет идеология прославления великих ученых и прогрессивных деятелей и борьба со средневековым, религиозным, мифологическим и идеологическим мракобесием. Марксизм унаследовал этот научный пафос: принципиально противопоставлял себя идеологии, считая ее чем-то прошлым. Если еще не забыли, идеология тогда, во времена СССР, называлась не просто коммунизмом, а «научным коммунизмом». И споров по поводу общественного устройства у населения страны не должно было быть именно потому, что доводы, законы и доказательства науки едины для всех разумных существ. А наука железно и логично утверждала: на смену капитализму идет социализм. Спорить с доводами разума мог только безумный, а значит, его место в психушке, куда и препровождали диссидентов.

Правда, уже в конце XVIII века философ Кант доказывал: наука тем и отличается от религии, что ее знание не догматично, а критично, что она постоянно развивается, а следовательно, все утверждения науки не являются набором истин, они лишь набор гипотез. Но кто слушает философов?

Потребовалось не менее 150 лет, чтобы религиозное преклонение перед наукой в западном мире сменилось на более-менее адекватную ее оценку. Недаром последователь и вульгаризатор Канта философ Поппер стал главным теоретиком «открытого общества», а последователь Поппера миллиардер Дж. Сорос — главным спонсором этой идеи. Их усилия сыграли огромную роль в разрушении СССР. Поппер доказывал, что в СССР неправильно понимали науку, ее относительные истины сделали абсолютными. Что советская наука суть замаскированная религия, то есть идеология, а надо вернуться к «открытому обществу», где конкурируют научные гипотезы в соответствии с истинным смыслом науки.

Поэтому в высшей степени удивительно, что в период перестройки ее вдохновители и «прорабы» заявляли об отказе от идеологий. Подобно марксистам столетней давности, они были уверены, что нашли абсолютную истину! Просто теперь «абсолютная истина коммунизма» в их головах оказалась заменена «абсолютной истиной демократии». Не надо им было никакой конкуренции идеалов, идеологий и гипотез, все уже известно: есть, оказывается, «столбовой путь цивилизации» с которого «Россия сошла»!

Поразительно, но все эти либералы и демократы читали того же Поппера, ссылались на него и даже были проповедниками идеи «открытого общества», в то время как Поппер посвятил одноименную книгу доказательству единственного тезиса: никаких «столбовых дорог цивилизации» не существует! Представление о «столбовой дороге», о «законе истории» Поппер назвал «историзмом» и считал его главным грехом марксизма и вообще главным грехом против науки! Нет и не может быть никаких «законов истории», как нет и не может быть «идеальных обществ», называй их хоть «коммунизмом», хоть «демократией»! И те и другие лишь гипотезы, принципиально опровергаемые. Есть только открытая и свободная конкуренция общественных идеалов.

Конкуренция за что? За право осуществлять «легитимное насилие» — ответили бы раньше. Но сейчас и этот пункт прежней политической мысли подвергнут ревизии. Уже марксист Антонио Грамши писал, что власть держится не столько на насилии, сколько на согласии, а согласие есть продукт принятия определенной идеологии. Крупнейший теоретик власти XX века Мишель Фуко посвятил жизнь борьбе с нелепым и вредным представлением о власти как о чем-то негативном, с представлением, что власть — это насилие.

Власть властвует именно потому, что предлагает новый проект мира, предлагает нечто новое и позитивное!

Деятельность фараона в Египте или императора в Китае была подчинена огромному количеству религиозных ритуалов. Эти ритуалы не некая ненужная вещь. На них все и держалось, они обеспечивали согласие, порядок в обществе, а вовсе не насилие, которое использовалось как исключение. Власть легитимировалась Богом. Заведенный порядок сам давил на отдельного человека своей мощью, «маленький человек» считал, что «не его ума дело» в этом разбираться и это менять, он не претендовал быть источником власти даже в малой мере, власть по умолчанию делегировалась тому, кто обладал ею от рождения, от Бога.