Леонид Жуховицкий - Ни дня без мысли Страница 39

Загадочное королевство в Гималаях – одна из самых интересных стран на Земле. Древняя буддистская традиция, непонятное европейцу многомужество, благородный аскетизм йогов, и все это на фоне самых высоких на планете вершин.

Пожалуй, однако, громадная гряда Гималаев, снежно нависающая над страной, не просто фон, да и, вообще, не фон. Именно горы определяют и объясняют все остальное.

Непал считается самой бедной страной на свете. Доход на душу населения здесь катастрофически низок. Экспортировать нечего – лишь туризм да обслуживание альпинистов приносят непальцам какую—то валюту. Двадцать миллионов человек живут на тесном пространстве, где полно льда, бесконечно много вечного снега и почти нет пахотной земли. Непальские крестьяне осваивают подошвы гор: выгрызают на крутых склонах террасы в метр шириной и сажают там все, что имеет хоть малый шанс вырасти. Труд убийственный! Техники почти никакой, да и зачем техника на таких делянках – на гору не влезет, на узком карнизе не устоит, о том, чтобы развернуться, и думать нечего. Тех, кто посостоятельней, выручает местный вездеход: низкорослый упорный ослик. Остальным остается надеяться только на мотыгу.

Вот этим и объясняется непальское многомужество. Если крохотные клочки земли на склонах делить между сыновьями, которые создадут свои семьи, через два поколения в Непале начнется голод небывалой свирепости.

Многомужество не имеет эротической подоплеки: это непальский метод планирования семьи, борьбы с демографическим взрывом, а проще – единственно возможный способ выживания. В лачугах местных крестьян о каких—либо удобствах даже не слышали. Несчастные хозяйки здешних «гаремов наоборот» надрываются на тяжелейшей домашней работе и обычно рано умирают. А братья, числом в пять или шесть, берут новую жену, у которой начинается та же каторга.

Мне думается, стойкие буддистские традиции в этих краях держатся благодаря тем же Гималаям. Но не столько из—за их грозной красоты, сколько из—за крайней нищеты у их подножия. Один бывалый российский врач сказал, что главная задача хорошего медика – примирить больного с его страданием. С этой задачей гуманнейшее учение мудрого принца Гаутамы справляется прекрасно. Что толку призывать к совершенствованию мира в стране, где любые поползновения комфортабельной современной цивилизации разобьются о неприступную стену Гималаев. А найти мир в собственной душе – это, к счастью, под силу каждому. Так что не гаснущая два с половиной тысячелетия слава Будды более чем заслужена.

На свете множество философских и религиозных систем. И обычному человеку трудно сделать свой выбор в этом море разливанном. К тому же все учения, чем дальше, тем больше дробятся. Даже слово «христианин» мало что говорит: может, католик, может, православный, или лютеранин, или баптист, или адвентист, или пятидесятник, или мормон, или православный коммунист – погоня за голосами избирателей породила и такие анекдотичные гибриды. И так уж сложилось, что для бесчисленного множества людей, в том числе, атеистов, самым надежным критерием истины оказалось чудо. Не исключено, что самым серьезным ударом по советской монопартийной диктатуре оказалось сперва немецкое, а потом и японское «экономическое чудо» – именно они убедили самых далеких от политики граждан Совка в неоспоримых преимуществах демократии и рыночной экономики. А как увеличивает приток верующих в храмы один только слух о чудотворной иконе!

По обилию чудес буддистская культура вне конкуренции. Причем, что особенно важно, чудеса эти наглядны, их, что называется, можно потрогать руками.

Когда человек годами живет в ледяной пещере среди гималайских снегов, причем, в одной лишь набедренной повязке – это разве не чудо? Когда буддистские ламы на солидном расстоянии общаются со своими учениками при помощи телепатии – это ли не чудо? Когда йог целый месяц остается под землей без пищи, воды и притока воздуха – не чудо? А предсказания, которые сбываются в обозримом или даже близком будущем? А полостные операции без ножа?

Все это факты, многократно подтвержденные, и оспаривать их непродуктивно. Важнее понять, что лежит в их основе.

Рискну предположить, что причина большинства рожденных на Востоке чудес – все те же Гималаи. Точнее, порожденная холодом и безземельем крайняя бедность.

Ведь если разобраться, привлекательные своей необычностью лечебные системы Востока – это медицина нищеты. Не было развитой химии, не было хитроумных приборов, не было крупных больниц с их богатыми лабораториями, вот и развивалась постепенно совсем иная ветвь древней науки о человеческом здоровье. В Европе синтезировали лекарства, в Азии изучали и бесконечно испытывали травы. И там, и там результаты с полным основанием можно назвать поразительными. Иглоукалывание, точечный массаж, целебные настои, хатха—йога, лечебная гимнастика с тысячелетней историей – все это для европейца чудо. А таблетка, за пятнадцать минут снимающая сильную боль – это не чудо? А новое сердце? А протез ноги, позволяющий играть в футбол? А искусственные хрусталики, возвращающие зрение?

Хорошо, что мир велик. Хорошо, что между странами лежат пустыни и горы, что у древних не было самолетов и скоростных поездов, чтобы их легко преодолевать, и поэтому им, вместо того, чтобы с легкостью перенимать чужое, приходилось изобретать свое. В результате столбовая дорога цивилизации разделилась, как минимум, на два равновеликих рукава. Запад снабдил человека множеством удивительных приспособлений к жизни, от таблетки аспирина до крылатого лайнера, способного за сутки облететь чуть не всю планету. Восток, сильно задержавшийся с промышленными революциями, выбрал иной путь: высвобождение и использование колоссальных резервов человеческого организма.

Что лучше?

Тут я не судья. И, наверное, никто не судья. Только опыт, только время, причем, достаточно большое, сможет ответить на этот вопрос. А пока человечество с испуганным восхищением смотрит на чудеса, которые иногда приоткрывает нам до сих пор загадочный Восток, и которые никак не втискиваются в изученную, описанную и понятную нам картину мира.

Когда Хрущев был в Индии, его побаловали экзотическим зрелищем: два бородатых йога легли на усыпанную битым стеклом землю, на грудь им положили деревянный щит, а на этот своеобразный помост въехал тяжело груженый грузовик. Однако мудрый Никита Сергеевич с честью вышел из положения: он назвал йогов народными богатырями и тем самым гармонично вписал их в марксистско—ленинскую материалистическую теорию.

А как относился к чудесам буддизма его основатель, принц Гаутама, начавший жизнь наследником престола, а закончивший ее одним из величайших учителей человечества? Может, на этот вопрос ответит притча, связанная с его именем.

Однажды Будда, путешествуя со своими последователями, встретил в глухом лесу изможденного йога, жившего в одиночестве в маленькой хижине. Будда остановился и спросил отшельника, как долго он живет в этой глуши.

– Двадцать пять лет, – ответил йог.

– Ну и чего ты достиг столь долгим самоистязанием?

– Я научился переходить реку прямо по воде, – гордо ответил пустынник.

– Бедняга, – с жалостью вздохнул мудрец, – неужели ты потратил на это столько времени? Ведь паромщик взял бы с тебя за переправу только один обол…

С тех пор, как состоялся этот диалог, прошло два с половиной тысячелетия. Ни наивный анахорет, ни великий Будда, конечно же, не догадывались, какой путь пройдет за это время человечество, чего достигнет и в какие тупики упрется. Сегодня тем более нет нужды ходить по воде – мосты строят быстро. Но ни ученые, способные клонировать человека, ни политики, в чьих возможностях спалить мир в ядерном костре, толком не знают, куда ведет дорога прогресса – в небо или в пропасть. Кто скажет, что ждет нас послезавтра? Увы, не исключено, что обрывочные знания и суровые навыки подвижников Востока, дошедшие до нас, как часть культуры буддизма, не экзотические фокусы уличных циркачей, а своеобразная заначка человечества, его резерв на самый уж черный день. Бог даст, его никогда не придется доставать из загашника. Но – кто знает!

ЗАГАДКА ТУРГЕНЕВА

Дон Кихот, Фауст, Робин Гуд, Дон Жуан, Василий Буслаев.

Наверное, у каждого пишущего эти имена вызывают и страх и что—то вроде жадности. Страх понятен: слишком огромны фигуры и слишком много о них написано. Но ведь и жадность понятна: как заманчиво, как фантастически интересно о них писать! За каждым именем уникальной яркости легенда. В каждой легенде уникальной значимости загадка. По—иному понять Фауста или Дон Жуана – это ведь по—новому взглянуть на мир!

А рядом с легендарными именами – другие, ничуть не ниже – Шекспир, Байрон, Лермонтов, Бальзак, Толстой. Масштабы те же. Характеры той же силы. Загадки? Пожалуй, еще загадочней.