Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2003) Страница 39

На основе известных данных можно сделать однозначный вывод, что для приостановления наступления имелись веские военные причины. Только 13 сен­тября 1944 года части фронта смогли выйти к Висле и овладеть право­бережной частью Варшавы — Прагой.

Изложенная нами версия о причинах перехода к обороне находит подтверждение и в польских исследованиях. Так, в недавно увидевшем свет отчете руководителей восстания подчёркивается следующий момент: “Не выдерживает критики предположение, что советские войска сознательно остановились в предместьях Варшавы и не хотели занять город. 4—5 августа после проигранного танкового сражения в районе Воломина со срочно переброшенными германскими дивизиями они были вынуждены при­остановить своё наступление на Варшаву”***. На основе изучения архивных материалов (в том числе находящегося в США архива вермахта) польский исследователь Т. Савицкий пришёл к выводу, что командование АК совершенно не ориентировалось в оперативной обстановке на фронте, а объяснения руководителя восстания генерала Бур-Коморовского, “чтобы избежать суда истории”, совершенно не выдерживают конфронтации с фактами и рассчитаны при этом на полную некомпетентность читателя. Далее он совершенно ясно констатирует, что при наличии такой концентрации отборных германских войск советское командование в тот момент не могло им противопоставить необходимых сил****.  “Советское наступление исчерпало свои возможности на подступах к Варшаве. Вскоре началось германское контрнаступление”, — писал известный польский эмигрантский публицист А. Бромке*****.

2. В современной польской исторической и публицистической литературе широко распространены утверждения о том, что СССР якобы не оказал никакой помощи восставшим. Такое утверждение не соответствует действительности и является ложным. Помощь оказывалась, данные об этом давно опубли­кованы, и только не заинтересованные в истине люди могут замалчивать очевидные факты. По официальным данным, в сентябре 1944 года над Варшавой было сброшено, в частности, 156 миномётов, 505 противотанковых ружей, 1478 автоматов, 1199 винтовок и карабинов, 20 255 ручных гранат, 1 312 600 патронов, 131 221 кг продовольствия*.  Правда, не всегда эта помощь была достаточной и не всегда, из-за отсутствия с польской стороны точных ориентиров, попадала по назначению, но она была намного более эффек­тивной, чем англо-американская, которая сбрасывалась с большой высоты и на 90—95% попадала в расположение германских войск. Следует также принимать в расчёт систематические артобстрелы и бомбёжки германских позиций в городе, прикрытие повстанцев от действий немецкой авиации, которая была вынуждена в силу этого прекратить свои налёты. Сохранилась телеграмма командующего восстанием генерала Бур-Коморовского на имя К. К. Рокоссовского с благодарностью за оказанную помощь и с просьбой оказывать эту помощь и впредь**.  Выражение благодарности — это, конечно, дело хорошее, если бы не одновременное ведение польским генералом переговоров с немцами о капитуляции, что уже попахивает провокацией.

3. В польской литературе можно встретиться с точкой зрения, что восстание в Варшаве началось в связи с передачами советской радиопро-паганды на Польшу в конце июля 1944 года, в которых население столицы призывалось к активизации борьбы с немецкими оккупантами, к воору­женному сопротивлению, чтобы тем самым оказать помощь Красной Армии. Нельзя, конечно, исключать, что такие призывы действительно имели место, но вообще весьма сомнительно, чтобы они могли оказать какое-то влияние на принятие командованием АК решения о дате начала восстания. Так что эта попытка обвинить советскую сторону в выборе неудачного срока восстания весьма слабо аргументирована.

4. На негативное отношение Кремля к восстанию, которое было оценено Сталиным как “легкомысленная авантюра”***,  несомненно, большое влияние оказала неприкрытая враждебность к Москве, постоянно демонстри-ровавшаяся руководством восстания и теми, кто за ним стоял. По мере приближения восстания к концу, когда уже не надо было просить военной помощи и благодарить за её получение, тон публичных выступлений его руководителей становился всё более антисоветским. В последнем приказе Бур-Коморовского мы читаем: “Требования Москвы хуже****, чем сдача оружия в руки явного врага. Лучше умереть, чем согласиться с ними. Советы хотели нас вывезти и уничтожить, как сделали с 10 тыс. жертв Катыни. Мы не могли этого допустить и были вынуждены пойти на капитуляцию”***** .

А вот что передавала радиостанция АК “Блыскавица” (“Молния”) в день капитуляции 3 октября 1944 года:

[...] Немцы обязались эвакуировать население героического города и защитить его от нападения большевиков [...] Помните, что немецкие войска некоторое время будут щитом, охраняющим наши семьи от нападения большевиков [...].

В том же ключе вещала в этот день другая радиостанция АК “Варшава”:

[...] Сейчас Прага погружена в печаль, а место поляков занимают азиаты. Мужчины, часть которых вывезена в Россию, переходят ночами на правый берег Вислы. Бедные, голодные дети напрасно просят хлеба. Даже слепой должен заметить эту резню[...]******.

Возникает законный, с позиций того времени, вопрос: почему советская сторона должна ценой тысяч солдатских жизней спасать восстание, расчищать путь к власти враждебному СССР польскому эмигрантскому правительству, когда уже существовал дружественный ПКНО, вскоре преобразованный во временное правительство Польши?

Можно задать и другой вопрос: насколько вообще было необходимо восстание, повлекшее за собой столько жертв, в том числе среди гражданского населения, даже с точки зрения интересов самого эмигрантского правительства? На этот счёт существуют разногласия среди самих польских историков. Как писал, в частности, А. Янковский в “Политике” от 20 августа 1994 г., “профессор Гейштор (крупный польский историк) считает, что в итоге хорошо сложилось, что восстание имело место. Мне трудно согласиться с такой позицией [...]. Что дало восстание, кроме уничтожения города и смерти 200 тыс. людей?”

Против восстания был и главнокомандующий польской армией генерал Соснковский, но он не проявил достаточной решимости, хотя в знак протеста в сентябре 1944 года подал в отставку. На наш взгляд, существовала реальная возможность договориться о характере будущей власти в Польше. Пришли же позднее союзники по антигитлеровской коалиции к согласию относительно принципов формирования польского правительства национального единства. Переписка между Сталиным и Черчиллем, который взялся представлять интересы польского эмиграционного правительства, свидетельствует, что Сталин не исключал возможности восстановления дипломатических отношений с этим правительством. Согласие советской стороны принять в Москве премьера этого правительства С. Миколайчика в августе 1944 года также говорит о готовности Кремля при определённых обстоятельствах пойти с ним на компромисс. И всё дело, видимо, испортил сам Миколайчик, который в беседе со Сталиным неосторожно заметил, что с началом восстания вопрос о ПКНО делается уже “неактуальным”*.  Таким образом, восстание сделало невозможным формирование общего центрального исполнительного органа власти в Польше на основе правительства в Лондоне с включением в него деятелей ПКНО. После же восстания за основу такого правительства берётся в силу вещей уже ПКНО, а в него включаются некоторые эмигрантские деятели во главе с тем же Миколайчиком в качестве вице-премьера. Конец восстания в Варшаве означал и конец 2-й Речи Посполитой.

Подведём некоторые итоги. Сейчас, по прошествии почти 60 лет, можно со всей определённостью сказать, что восстание в Варшаве, как реализация принятой концепции “двух врагов”, с военной точки зрения являлось авантюрой в прямом смысле этого слова. В эту авантюру, преследовавшую узкокорыстные групповые интересы захвата власти в столице и стране, были втянуты, а затем загублены десятки тысяч людей, разрушена Варшава. Политическая и моральная ответственность за это решение полностью лежит на польском эмигрантском правительстве и командовании АК, какие бы усилия раньше и сейчас ни предпринимались в целях их оправдания. Пожалуй, прав польский сенатор А. Велёвейский, который совершенно справедливо, как представляется, обратил внимание на важную политическую составляющую принятия руководством АК решения о начале восстания, отметив, что “отказ от борьбы в Варшаве и сдача её русским означали бы сведение на нет всей пятилетней деятельности подпольной Польши и капитуляцию”** . Что касается самого решения пойти на восстание, то оно было, несомненно, кардинальной ошибкой лондонского эмигрантского правительства, поскольку тогда ещё не были исчерпаны все возможности компромиссного решения вопроса о власти в освобождаемой Польше.