Живой Журнал. Публикации 2013 - Владимир Сергеевич Березин Страница 39

Вот сейчас пойду, квасу куплю.

Или не куплю.

***

— Вы не пробовали свою память в карточных играх использовать? Или ещё для какой выгоды. Ну, кроме того, что вы пишете.

— Мне кажется, что довольно сложно использовать в карточных играх знание о том, кто придумал выражение «гамбургский счёт» или как относился Тютчев к Жуковскому. Это знания, сдаётся мне, никак не используешь. В карточных играх помогла бы мгновенная фотографическая память, позволяющая запомнить мельчайшие детали рубашки карты вплоть до налипшей пылинки — это мне недоступно.

***

— Какое самое серьезное разочарование Вы испытали?

— Разочарование от того, что жизнь очень быстрая. Только ты разобрался с чем-то, понял, как надо — а это всё стало неактуальным, и жизнь тебе этих вопросов больше не задаёт. Проехали.

***

— Предположим вам нужно срочно подготовить какую-нибудь рецензию, и за это даже платят. Но душа не лежит, хочется тово, этово, допустим на вопросы накопившиеся ответить. Как себя заставляете? Есть ли сложности?

— Ну, рецензии — дело не слишком угнетающее — я за пятнадцать лет научился их писать быстро и складно, это вид приятного ремесла. У меня сшибка с другими текстами, большими, и тут уж начинается то, что учёные люди зовут прокрастинацией, а простые — отлыниванием от работы. Тут нет уникальности, но меня спасает то, что настоящих соблазнов в жизни очень мало — умный разговор или прекрасная женщина.

***

— Когда решишь задачку, то понятно, что цель достигнута. А возникает ли ощущение правоты при написании литературного текста? Или только проверка временем? Да ведь и она не всегда показательна.

— Тут вопрос в том, что есть правота? Если текст литературный, ну, роман и рассказ, то это одно. Публицистический литературный текст — совсем иное. Тут хорошо, чтобы он дошёл до адресата, был прочитан и понят. С прозой и проще и сложнее. Мне приходилось испытывать почти физиологическое ощущение того, как вщёлкивается пазл — вот текста не было, был набор предложений — и тут, щёлк! Он есть, набор предложений стал историей — и ты это видишь лучше прочих. Так что тут не отличий от решения сложной математической задачи. Другое дело, что задачи иногда решают для учёбы, иногда для удовольствия, а иногда — для того, чтобы сделать прибор. Это я к тому, что результат оказывается промежуточным — есть тексты сами по себе — для себя и Бога, а есть написанные для общественного резонанса. Если для резонанса, чтобы умы смутить и человечество ошарашить — тут уж медлить нельзя. Да в этом втором случае, сразу понятно, сработало или нет.

***

— Как вы относитесь к идеям (напр. пассионарности) Л. Гумилева?

— Это сложный вопрос — потому что для разговора о нём двум собеседникам нужно договориться, что такое пассионарность, и как отграничить её понимание Гумилёвым от её понимания (под другими именами) его предшественниками.

Тут ведь дело в том, что Лев Николаевич был человеком поэтическим, увлекающимся, и если перед ним стоял выбор: следовать за своим вдохновением или ступить на скучноватую дорогу проверки и доказательств, то мы знаем, что он делал. Но дело в том, что Гумилёв ещё попал в тот зазор между скукой академической науки и её вульгарной марксистской популяризацией. Ну, и предприятие оказалось успешным, имя — славным, а теории — популярными.

Одним словом, относиться ко всему, что говорил и писал Гумилёв нужно осторожно, но с интересом (если хочешь понять, как устроено общественное мнение).

И, чтобы два раза не вставать — Обнаружил себя на радио.

Извините, если кого обидел.

29 января 2013

История про то, что два раза не вставать (2013-01-30)

***

— Поясните ваше отношение к людям, отошедшим от мира сего в область буддистских просветлений, ЛСД-экспириенсов, миролюбивых хиппозных курений и так далее, с целью достижения гармонии с самим собой и окружающим миром, или и того хлеще с целью победить бытие?

— У меня нет к ним никакого отношения. Я желаю им доброго здравия, но не очень хотел бы жить рядом с ними — потому что быт их ужасен, а бытие всегда побеждает.

— А что вы делаете, когда очень сильно скучаете по какому-то конкретному человеку?

— Иду к нему в гости.

***

— Вы ведете ночной образ жизни? Как вы относитесь к теории, о том что недостаток солнечного света негативно влияет на психику (кажется у Паустовского или Пришвина были проблемы в связи с)?

— Я веду разный образ жизни — в зависимости от социальных обязательств. Если бы у меня была сейчас работа, требующая постоянного дневного присутствия за конторкой или гонки на собачьих упряжках к Полюсу, то я как-нибудь подчинил этому жизнь. Про Паустовского с Пришвиным мне в этом плане ничего неизвестно, а вот один литературовед сообщал нам как-то: «Парижские светские дамы предреволюционной поры гордились тем, что никогда не видели солнца: просыпаясь на закате, они ложились в постель перед восходом. День начинался с вечера и кончался в утренних сумерках».

Так что всё именно в социальной сфере. Этих дам не депрессия сгубила, а изобретение доктора Гильотена.

***

— Вы не учились в какой-нибудь известной московской школе, а ля вторая итп?

— Я учился все десять лет в обычной общеобразовательной трудовой политехнической школе (трудовой — это потому что на заводе надо было работать после восьмого класса).

***

— Кто более душевно неуравновешен, на ваш взгляд, ученые или писатели фантастики?

— Это неверная постановка вопроса — вроде как «вообще блондинки» или «вообще брюнетки» — слишком широкие классы берутся для анализа одного свойства, им, собственно, не исключительно свойственного.

Для начала — совершенно непонятно, кто такие «учёные»? Сотрудники академии наук? Люди со степенью? Люди, значащиеся в зарплатной ведомости как «научные сотрудники»? Петрик? Строители вечных двигателей? Или там — фантасты: кто они? Написавшие рассказ? Роман? Книгу? Вот Александр Грин — фантаст? Он, кстати, был неуравновешен, стрелял в свою возлюбленную, был алкоголиком, характер у него был чудовищный. При этом я видел человек двадцать, что утверждали, что доказали теорему Ферма (Уайлса, доказавшего её в 1995, кстати, я видел только на фотографиях). Так вот, эти двадцать были нормальные суетливые сумасшедшие.

О чём это говорит? Да ни о чём.

— Что ферматики… есть люди, доказывающие гипотезу «якобиана», совершенно другая порода. Если они встречаются, то после очередной рюмки водки, один второго спрашивает заветное: «А ты… сколько раз уже доказал».