Джон Бакстер - Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу Страница 4

Наше заледенелое корыто едва продвигалось. Каждые пять секунд лобовое стекло плотно залеплял мокрый снег, талой жижицей стекавший вниз. Жан-Мари без конца теребил дворники, но они лишь на пару мгновений открывали нам вид на близстоящие машины, в которых томились такие же измотанные и раздраженные люди, как и мы. Мимо, между машин, засунув руки в карманы и низко опустив голову, сквозь метель, стремительно перераставшую в пургу, пробирался мужчина. Водитель, у которого заглох мотор? Отчаявшийся найти укромное местечко, где бы пописать? Или, скорее, кто-то вроде меня, блуждающий по безлюдному Сен-Жермен в поисках слесаря?

Неужели это было всего два часа назад?

Молодой слесарь прибыл в течение часа и не стал терять время, дивясь на последствия моих манипуляций с горелкой. Я еще не закончил с объяснениями, как он уже вывинтил замок.

– Пустяки, – сказал он на ломаном английском. Он был испанцем, может, португальцем; разумеется, ни один француз не потревожил бы его в Рождество. – Если вы закроете…

Он изобразил, что захлопывает дверь.

– …нельзя снова открывать с этим замком. Так что некоторые… ну, вы понимаете… чтобы выйти…

Он изобразил удар топором. Моя идея с горелкой уже не выглядела столь идиотской.

– Вы не знаете, почему его заклинило?

– Само собой, – он растворил дверь и показал на царапины на запоре. – Видите, вот тут… – он употребил французское слово, обозначавшее “ограбление”, – думаю… cambriolage ?

Видимо, кто-то пытался влезть в дом. Но все, чего им удалось добиться, – это испортить замок, сломав, быть может, какую-то деталь внутри.

В машине у меня зазвонил мобильный. Это была Мари-До.

– Ну что?

– Он все починил.

Я не стал говорить, сколько пришлось заплатить – чуть больше 2000 долларов. В процессе он несколько раз отвечал на звонки и записывал адреса. Бизнес шел на ура. Неудивительно, что он был готов трудиться в Рождество. Наверное, остаток года он проводил на Багамах.

– Где ты сейчас? – спросила она.

Кромешная снежная мгла утаивала ответ.

– Где-то по дороге в Ришбур. Жуткая пробка.

– Все уже приехали. Мы накрываем на стол. Как нам быть?

– Если мы хотим ужинать до полуночи, гусей надо ставить в духовку… – я посмотрел на часы. Шесть часов. – Прямо сейчас.

– Я не могу приготовить двух гусей!

– Это не так уж сложно. Остальные тебе помогут.

Произнося это, я понимал всю абсурдность моих слов. Мои новые родственники могли бы и воду подпалить.

– Если надо, я буду руководить по телефону.

Замявшись, Мари-До поинтересовалась:

– А у них до сих пор внутри… эта начинка?

(В одном из комиксов про Чудных Чубатых

Чокнутых Братьев у Гилберта Шелтона есть эпизод, где самый туповатый из трех – Толстяк Фредди – жарит гуся.

– Отличный гусь получился, – нахваливают братья. – Чем ты его начинил?

– Да не пришлось начинять, – отвечает Фредди, – он не был пуст с самого начала.)

– Их уже выпотрошили. Слово даю.

– Ну, хорошо, – говорит она. – Пойду возьму листок бумаги.

– Это еще зачем?

– Записать рецепт.

И впервые за этот день меня по-настоящему охватило беспокойство.

У тех, кто не умеет готовить, есть трогательная вера в кулинарные книги. Они полагают, что, если у вас под рукой имеется рецепт, остальное – вопрос буквального следования инструкциям. Но кулинарная книга – это что-то из серии пособия по сексу: если оно вам нужно, у вас явно с этим проблемы.

– Тебе рецепт ни к чему, – я пытался найти правильные слова, которые вселят в нее уверенность. – Они уже готовы – только в духовку поставить.

– Точно?

Я прямо кожей ощущал ее недоверие.

– Зажги духовки, нафаршируй гусей, положи в разные духовки, закрой дверцы.

– Но…

– Больше ничего не нужно, я обещаю.

– Ну, а как же быть с картошкой?..

– Повари ее минут десять и положи в гусиный жир, под саму тушку. Элементарно.

– А может, лучше все-таки подождать?..

Это чтобы мы сели за стол в два часа ночи?

– Даже не думай. Здесь промах исключен по определению. Просто делай, как я сказал. Позвони, если будут проблемы. Но их не будет.

Я положил телефон в карман.

Конечно, в конце концов все получилось. Мы добрались до Ришбура как раз ко времени, когда гусей пора было вынимать из духовки. Есть и более надежные способы поруководить приготовлением ужина, чем по телефону, который вот-вот сядет, из мертвой пробки на шоссе, заметаемом метелью, но наш успех был доказательством того, что это все-таки возможно. Нам повезло: птицы оказались такие жирные, что сами себя же и смазывали, и их не надо было ни поливать, ни переворачивать. Картошка в стекшем вниз жиру зажарилась просто идеально. Мы вынули гусей и дали им слегка остыть перед тем, как их резать. Поставили разогреть в духовке гратен из моркови и шпината. Стол был уже сервирован тарелками для фуа-гра и вазочками с луковым конфитюром и с клюквенным соусом, еще одним новшеством американского происхождения, которому удалось преодолеть стену предубеждения по отношению к иностранным блюдам; а также тарелками для устриц от Pepin , которые уже открывал Жан-Мари. Вкус французов к компромиссу и импровизации очень помог нам в тот вечер.

6. Чистый Голливуд

Больше всего на свете Леонард Мид любил выйти в тишину, что туманным ноябрьским вечером, часам к восьми, окутывает город, и – руки в карманы – шагать сквозь тишину по неровному асфальту тротуаров, стараясь не наступить на проросшую из трещин траву.

Рэй Брэдбери

“Пешеход”

[8]

Душный автомобиль, глубокая ночь, снежная пурга – все это не слишком спо собствовало непринужденной бесе де. Даже радио замолчало, сигнал TSF 89.9 джазовой волны сбоил и метался на пределе своих диапазонных возможностей, но мы вскоре устали от случайных всплесков Майлса и Колтрейна и выключили его с концами. Оставалось лишь погрузиться в собственные мысли.

Быть может, это было следствием нашей вынужденной неподвижности, но я задумался о прогулках.

Когда я приехал в Париж, у меня и мысли не возникало, что можно пойти погулять. Два года жизни в Лос-Анджелесе приучили меня к тому, что идти куда-либо пешком – не то что необычно, но просто-таки неестественно, даже незаконно.

До этого я жил в Англии, в сугубо английской деревушке Ист-Бергхолт, где прогулки были самым обычным делом. По воскресеньям мы с другом пересекали поля за нашим коттеджем, ступали на дорожку за прудом, у которого Джон Констебль написал свою “Телегу с сеном”, а затем шли вдоль реки Стур в деревушку Дедхэм, где находился паб под названием The Sun . Спустя годы я услышалв документальном фильме Би-би-си, что этот маршрут “последние триста лет является неотъемлемым и важным элементом познания духа Англии”. Какой конфуз. Надо было быть повнимательнее.

Гулял я и в другие дни. Неспешно доходил до центра нашей деревушки, где магазин все-в-одном служил еще и рынком, и почтой. На обратном пути, неся пакет с продуктами, заглядывал в один из пабов пропустить кружку пива или же срезал дорогу, идя через поле, чтобы навестить иллюстратора и прозаика Джеймса Брум-Линна, которому не нужен был особый предлог, чтобы отвлечься от работы. Он как раз закончил последнюю обложку для двенадцатитомной серии романов Энтони Пауэлла “Танец под музыку времени”, и сказывалась некоторая приятная, но все же усталость.

Иногда я садился на автобус до ближайшего большого города, Колчестера, или до вокзала в Мэннинг-три, а оттуда – на поезд в Лондон. Там я встречался со своим литературным агентом или писал рецензию на какую-нибудь книгу или фильм для BBC . Я полагал, что в Калифорнии жизнь потечет примерно в том же русле.

Я ошибался.

Короткий рассказ Рэя Брэдбери “Пешеход” 1951 года должен был служить мне предостережением. Действие происходит в Лос-Анджелесе будущего, где никто не ходит пешком, и уж тем более по ночам. Все стараются побыстрее юркнуть в дом и захлопнуть за собой дверь – не столько из страха, сколько по инерции. Один человек пренебрегает этим обычаем. Проходя мимо домов с закрытыми ставнями, он размышляет о том, что за ними происходит: “он оглядывал дома и домики с темными окнами – казалось, идешь по кладбищу, и лишь изредка, точно светлячки, мерцают за окнами слабые, дрожащие отблески”. В одну из ночей его останавливает робот-полицейский. Механический голос спрашивает:

– Что вы делаете на улице?

– Гуляю, – сказал Леонард Мид.

– Гуляете? Просто гуляете?

– Да, сэр.

– Где? Зачем?

Улицы Лос-Анджелеса без единого пешехода

Его ответы звучат как приговор. Кто как не сумасшедший станет прогуливаться просто удовольствия ради? Его забирают, чтобы сдать в Психиатрический центр по исследованию атавистических наклонностей.

Ветеран-авеню, где я жил в Лос-Анджелесе, – это длинный тихий проспект, застроенный невысокими домами, который упирается в кампус Калифорнийского университета. Рядом с университетом находится район магазинов, кинотеатров, церквей и рынков, который местные называют Вествуд-Виллидж, то есть деревня Вествуд. А деревня – она и есть деревня, будь то Лос-Анджелес или Саффолк. По расстоянию прогулка до магазина в Ист-Бергхолте и Вест-Виллидж была одинаковой.