Александр Горянин - Мифы о России и дух нации Страница 4

Не только военное ведомство боялось прессы. «Записки» Лотара Швейница, германского посла в Петербурге в 1876-93, освещают фактическое бессилие русского правительства «защитить свою внешнеполитическую линию от разнузданных нападок собственной прессы», постоянно затевавшей антигерманские кампании.[4] О «послушной» русской печати могут рассуждать лишь люди, никогда не листавшие газетной подшивки былых времен.

Другим шагом России к правовому государству стало появление в ней в 1864 суда присяжных (для сравнения: в Германии — в 1848, Италии — в 1865, Австрии — в 1866, Испании — в 1888). Полную, и даже чрезмерную, независимость русского суда явил миру в 1878 приговор по делу террористки Веры Засулич, ранившей петербургского градоначальника. Она была оправдана.

Хорошо, слышу я, пусть Россия и расширяла свободы своих подданных, но она при этом продолжала имперские завоевания, душила борьбу поляков за независимость. Что ж, это одновременно и правда, и миф — миф об извечном русском империализме, об уникальной имперской устремленности России. Любопытно отношение к этому мифу. Либеральные авторы с ним обычно согласны, а некоторые (как, например, украинские журналисты и писатели, выступающие в российских СМИ) к нему еще и неутомимо возвращаются. Имперская Россия — частый сюжет писем читателей (почти всегда одних и тех же читателей) в «Новом времени», «Огоньке», «Итогах», «Общей газете». Что же до красных, они этот миф яростно отвергают, утверждая, что все (ну, почти все) народы присоединились к русскому брату добровольно. И хотя опровергают они его невпопад, т. е. нисколько не опровергая, миф от этого не перестает быть мифом.

Истина же состоит в том, что ничего исключительного в русском империализме не было. Да, именно в годы своего приобщения к правам и свободам Россия совершила и самые большие захваты, покорив в 1864-81 Среднюю Азию. Ни о какой «добровольности» речь здесь не шла. Дело, однако, в том, что страны парламентской демократии вели себя точно так же. Именно в это семнадцатилетие Англия воюет в Афганистане, Эфиопии и Китае, оккупирует Египет, захватывает Базутоленд, Фиджи и Кипр, прибирает к рукам Золотой Берег в Африке и Малайю; Австро-Венгрия аннексирует Боснию; немцы отнимают у датчан Шлезвиг-Гольштейн, а Лотарингию с Эльзасом — у Франции; Франция отнимает у итальянцев Савойю и Ниццу, делает своими колониями Тунис, Таити, весь Индокитай, воюет в Мексике; США делают неудачные попытки прибрать к рукам Корею (черед Филиппин придет позже); Япония отнимает у Китая острова Рюкю; маленькая Бельгия прибирает к рукам огромное Конго, крошка-Голландия — исполинскую Индонезию. И даже поляков Россия давила ничуть не сильнее, чем австрийцы давили итальянцев, а англичане — ирландцев. Ни одну страну нельзя судить вне контекста времени и по более поздним, не имеющим обратной силы, законам.

Упомянув поляков (их отношение к России знаменито особой пристрастностью), процитирую польского эмигрантского публициста Юзефа Мацкевича. Он характеризует старую Россию времен своей юности как либеральное государство, поясняя: «демократия — это еще не свобода, это пока только равенство. Свобода — это либерализм… Нельзя сказать, чтобы царская Россия была государством, основанным на общественной несправедливости. Справедливости можно было добиться иногда скорее, чем в какой-нибудь сегодняшней демократии».[5]

Ну хорошо, говорит скептик, не буду судить русский XIX век слишком строго (опять же, великая литература, великая музыка), но заглянем в какой-нибудь XV-й или XVI-й! Воображаю, какой там мрак и ужас! Хотя мрака, ужаса, кровопусканий и жестокости в русской истории (исключая наше столетие) неизмеримо меньше, чем, скажем, в английской или немецкой, пока воздержимся от увлекательных сравнений. Те же, кто захотят узнать, до какой степени оболганы вышеназванные века, найдут много интересного в статье знатока этого периода А.Янова «Российские либералы против русской истории» (Дружба народов, № 11, 1996). Его выводы тем убедительнее, что сам он, говорят, имеет репутацию человека, «не замеченного в симпатиях к России» (невротические авторы «Молодой гвардии» и «Завтра» даже зовут его «русофобом»). Так вот, Русь именно XV века была, по характеристике Янова, «европейским и либеральным государством, едва ли не самым политически прогрессивным в тогдашней Европе… превратилась в один из важнейших центров мировой торговли». Она начала «на поколение раньше других…борьбу за церковную Реформацию».

В КАКУЮ СТОРОНУ БЕЖАЛИ ЛЮДИ?

Либеральная школа (на самом деле радикальная) сумела внушить слишком многим, что история у нас жуткая и что Россия это такое место, где всегда было плохо. Ой ли? Понять, хорошо или плохо было в данной стране, довольно просто. Надо выяснить, стремились в нее люди или нет. И что же? В Россию, а до того — в русские княжества, стремились всегда. Родословные пестрят записями вроде: «Огаревы — русский дворянский род, от мурзы Кутлу-Мамета, выехавшего в 1241 году из Орды к Александру Невскому»; «Челищевы — от Вильгельма (правнука курфюрста Люнебургского), прибывшего на Русь в 1237 году»; «Хвостовы — от маркграфа Бассавола из Пруссии, выехавшего в 1267 г. к великому князю московскому Даниилу»; «Мячковы — от Олбуга, «сродника Тевризского царя», выехавшего к Дмитрию Донскому в 1369 г.»; «Елагины — от Вицентия, «из цесарского шляхетства», прибывшего в 1340 г. из Рима в Москву, к князю Симеону Гордому «и так до бесконечности.

Во времена ордынского ига (ига, читатель!) иностранцы идут на службу к князьям побежденной, казалось бы, Руси. Идут «от влахов», «от латинов», «от ляхов», «от литвы», «от чехов», «от свеев», «из Угорской земли», «из немец», «из Царьграда «и, что поразительно, из Орды. Переселения простых людей не отразились в «бархатных книгах», но несомненны. С XI века в Киеве, Новгороде, Владимире известны поселения армян и грузин, в Москве уже в XV веке были греческая и польская (Панская) слободы, в XVII возникла грузинская, не переводились персияне, турки и «бухарцы» (в седьмой главе «Евгения Онегина» последние названы среди постоянных московских персонажей). В русские пределы сознательно переселялись целые народы: между 1607 и 1657 переселились из китайской Джунгарии калмыки, а после русско-турецкой войны 1806-12 переселились гагаузы. Вслед за Столбовским миром с Швецией на русские земли устремляются «из-под шведов» водь, ижора и карелы. И уже почти не в счет (а собственно, почему?) сотни тысяч «чиркасов запорожских» — по-нынешнему, украинцев, бежавших из Сечи на российские земли, начиная с 1638. Во все достатистические века в Русь-Россию непрерывно вливались народные струйки с Балкан, Кавказа, из Персии, придунайских земель, Крыма, Бухары, германских княжеств, из Литвы, не говоря уже о славянских землях. Имей мы родословные древа, уходящие вглубь веков, почти каждый нашел бы кого-то из этих людей среди своих предков.

Появление, с XVIII века, статистики позволяет называть уже почти точные цифры. Скажем, число немцев, въехавших в Россию при Екатерине II, чуть не дотянуло до ста тысяч, а за 87 лет между 1828 и 1915 к нам вселилось, ни много, ни мало, 4,2 млн иностранцев, больше всего из Германии (1,5 млн чел.) и Австро-Венгрии (0,8 млн).[6] Вообразите число их потомков сегодня! К началу Мировой войны 1914 года Россия была вторым, после США, центром иммиграции в мире — впереди Канады, Аргентины, Бразилии, Австралии. В Россию переселялись греки, румыны, албанцы («арнауты»), болгары, венгры, македонцы, хорваты, сербы, черногорцы, галицийские и буковинские украинцы, чехи, словаки, все те же немцы, китайцы, корейцы, персы, турецкие армяне, ассирийцы (айсоры), курды, ближневосточные арабы-христиане. Вне статистики остались переселявшиеся в собственно Россию жители ее окраин — прибалтийских и кавказских губерний, русского Туркестана, Бухарского эмирата, Великого княжества Финляндского, поляки и литовцы Царства Польского.

Россия всегда притягивала к себе людей, в пугало ее превратил коммунизм. Он же сделал все, чтобы очернить ее прошлое. Общее впечатление от русской истории, выносимое из школы (до сих пор!), таково, что наш рядовой читатель легко верит любому мрачному вздору о России.

БОЛЬШОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ С РУССКОЙ ОБЩИНОЙ

Перейдем к мифу ни отрицательному, ни положительному, а просто ошибочному, к мифу об общине. Община — любимица изрядной части современной российской публицистики, священная корова политических деклараций некоторых партий. Общинность, внушают нам, есть родовой признак нашей национальной души, русский способ жизни. Среди базовых констант, которые берутся в расчет при социальном прогнозировании и в политической футурологии, часто фигурирует и наша якобы общинная психология.