Вера Челищева - Заключенный №1. Несломленный Ходорковский Страница 4

В общем, родители Ходорковского были очень разные. Она с молоком матери впитала хорошие манеры, с детства знала, какой прибор с какой стороны должен лежать на столе. Он, как можно догадаться, хорошими манерами не отличался. Правда, был не грубый, а веселый и немного чудной. Отслужил в армии. На фоне остальных ее кавалеров выделялся ненавязчивостью. Очень хорошо пел, что подметил даже живший с ними потом по соседству скрипач… Он ухаживал за ней два года. Отбил всех. Ходил по пятам. Стоял под окнами утром и вечером. Она отшучивалась. В какой-то момент ее мудрая мама скажет: «Или прогони, или выходи за него, что ж ты его мурыжишь!» Она уступила. Вскоре мама о сказанном пожалела – ну, хотя бы потому, что этот Боря даже в гостях не знал, какими приборами пользоваться, а пироги с картошкой почему-то запивал ананасовым соком…

Спустя 50 лет он будет называть ее ведьмой. Даже в гостях. При этом всегда поправляться: «Любя». Спустя 50 лет, приходя к сыну на суд, она будет держать себя подчеркнуто сдержанно, а «этот Боря» – вечно пропадать в разговорах с приходящей на процесс публикой, спорить и ругать власть.

…Итак, это была обычная семья инженеров, беспартийных и без связей. Советскую власть не любили. Но и диссидентами не были. Все в меру, без фанатизма. Сына – «будущую нагрузку для страны», как они теперь иногда шутят, – родили в 1963-м. Как деды и бабки, свое отношение к советской власти сыну не вдалбливали, всячески ограждая от своего влияния в этом вопросе. Считали: иначе испортят сыну жизнь. В их доме – сначала в коммуналке, а потом в кооперативе – при всем желании сын не мог найти на антресолях перепечатанные на машинке «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, или «1984» Оруэлла, или замятииское «Мы». И он их, соответственно, ни тайком со сверстниками, ни публично по вечерам с родителями дома не читал.

В общем, никакой диссидентской почвы родители Ходорковскому не создавали.

– У Миши над письменным столом висел барельеф Ленина и Красное знамя – все по его инициативе, – с некоторым укором на лице, переходящим в улыбку, говорит Марина Филипповна. – Что он читал? Все по школьной программе, плюс фантастику… Сами мы ему ничего диссидентского не впаривали. Мы с отцом, конечно, понимали, что порой он перегибает в сторону советской власти, но не вмешивались. Не агитировали против устоев, порядков, власти. Считали так: сам рано или поздно разберется. И он разобрался. Конечно, какие-то разговоры заводили, но ненавязчиво. Например, у нас часто бывала дома мама актера Евгения Весника. Ее муж, Яков Вестник, выходец из купеческой семьи, учился в Швейцарии, в Первую мировую вернулся, ушел в революцию, потом работал вице-президентом Амторга в Нью-Йорке и замом торгпреда СССР в Швеции, был главным инженером строительства нефтепровода в Баку, начальником прокатных цехов «Магнитостроя», основателем «Криворожстали», интеллектуал, умничка… В 30-х его арестовали и расстреляли, а жену на 10 лет сослали в лагеря[1]. И вот, вернувшись, она к нам часто приходила домой, рассказывала много… Миша все эти разговоры слышал, знал об этой жизни. Но пионерия для него в тот момент была важнее, – говорит Марина Филипповна и вспоминает такой случай.

Ему было 12. После школы – весь накрахмаленный, с выглаженным пионерским галстучком (форму эту обожал) – с двумя приятелями пошел гулять во двор. Недолго думая, все трое перепрыгнули через забор – за забором было кладбище. Там гулять-то, конечно, интересней.

– А у забора их встретила шпана какая-то взрослая, – рассказывает Марина Филипповна. – Ну, и давай приставать: мол, сняли свои вонючие пионерские галстучки, и засунули себе в рот, и жуйте. Мишка сказал: «Не буду!». Всем троим шпана накостыляла. Слава богу, не сильно. Пришла домой с работы – трое гавриков на диване в царапинах сидят. Рассказали все, повела их в милицию, весь вечер катались на милицейской машине по району – искали. Так и не нашли… Вот у Миши так всегда: «Я не буду!»

…Октябренок, пионер, комсомолец – вот его путь. Путь тысячи советских детей. Детей, которые не знали или смутно представляли себе, например, кто такие диссиденты. Есть только друзья и враги, уверены были эти дети. И отшатывались от другой, неизвестной жизни как от чего-то сложного, непонятного и бесперспективного…

Кстати, о перспективе. Ходорковский с детства хотел стать директором завода. «Родители всю жизнь работали на заводе, детский сад – заводской, пионерлагерь – заводской, директор завода – везде главный человек. Не космонавтом, не военным, а именно директором завода», – объяснял он Улицкой[2]. Эта мечта пройдет с ним школу и институт. А потом возьмет и исполнится. Конечно, не без усилий. Он будет директором завода, заводов, заводиков и огромного на всю страну завода – холдинга под названием «нефтяная компания ЮКОС»…

Ходорковский с детства хотел стать директором завода.

Но до «главного завода» в его жизни еще далеко. Пока последние классы средней школы. Он готовится к поступлению в Менделеевку. А куда еще? Ему ведь прочат большую карьеру в химической области, да и сам в этой сфере чувствует себя в своей тарелке. Дальше – успешное (набрал даже больше баллов, чем требовалось) поступление в ту самую Менделеевку. Без блата, без связей. На оборонный факультет шел целенаправленно, ориентируясь не столько на химическое производство, сколько на самое, по его мнению, главное – защиту от «внешних врагов». Есть свои, а есть чужие, от которых родину надо защищать…

– Своим основным образованием считаю полученное в МХТИ. Замечу: учился я не на «химика», а на инженера-технолога оборонной отрасли, т. е. готовили стать управленцем на заводе. Изучал и химию, и сопромат, и экономику промышленности. Всего в дипломе около 70 дисциплин. Университет, – пишет он мне через адвокатов из тюрьмы.

«Один день Ивана Денисовича» читает, потрясен, Сталина – внимание! – ненавидит «как опорочившего дело Партии в интересах культа собственной личности». К Брежневу, Черненко относится с юмором и пренебрежением – геронтократы, вредят Партии. Андропова уважает, несмотря на «перегибы на местах»[3]…

Ему было 18. Наивен? Как говорят те, кто окружал его в тот момент, и да, и нет. Это была скорее не наивность, а склонность к идеализации кого бы то ни было.

– Он всегда, что в комсомоле, что потом в бизнесе, уже будучи главой ЮКОСа, несколько идеализировал людей. Мы все, допустим, знали, что с тем-то и тем-то дело иметь не надо. А он давал человеку шанс, – говорят его товарищи по комсомолу. – Не верил в то, что о нем говорят. И часто не ошибался. Его единственная серьезная ошибка – это, пожалуй, только Путин. То ли он его идеализировал, то ли всерьез поверил, что с этим человеком можно иметь дело…

Но до Путина, как и до ЮКОСа, в жизни Ходорковского пока «опять же» далеко. Пока комсомол. Его привлекла комсомольская работа. Да, привилегии, да, дополнительные возможности для материального заработка, да, социальный лифт, структура, обеспечивающая реальный карьерный рост. Но ему нравились не столько привилегии, сколько оргработа. Ему нравилось то, что несколько лет спустя, когда никаких ВЛКСМ и КПСС уже не будет, назовут менеджментом. Он ловил кайф от того, что можно управлять, руководить, решать, брать ответственность на себя за людей, за коллектив, применять свои организаторские способности, и притом успешно. Он не задумывался об идеологии, не воспринимал комсомол как свое политическое призвание. Нравилась именно возможность самореализации производственника, менеджера. Нравилось, черт возьми, потому что был результат.

А добиваться результата в любой деятельности, за которую бы ни взялся, – это одна из его главных черт.

Он не задумывался об идеологии, не воспринимал комсомол как свое политическое призвание. Нравилась возможность самореализации производственника, менеджера.

Уже будучи в тюрьме, он объяснит Улицкой[4]: у него и таких, как он, – пусть их были единицы – в 80-е годы в комсомоле могла быть «позитивная» мотивация. Да, карьеристов там хватало, но ему нравилось не построение карьеры, а лидерство. Он не был педантичным комсоргом, подхалимом, докладывающим на собраниях. Его увлекало лидерство, потому что только лидер может стать директором завода. А карьерист – разве что замом, замом зама и т. д. На должности линейных руководителей карьеристов не ставят: они при всей своей щепетильности и гибкости валят дело. С делом могут справиться только лидеры и профессионалы. Не всегда удобные вышестоящему начальству…

И он мечтал стать «директором завода», успешно и первоклассно что-то производить, может, даже оружие для защиты Родины. И уже тогда он был «начинающим» лидером. Секретарь факультетского комитета комсомола, он спорил с ректором Ягодиным, не боялся высказать свою позицию, отстоять и даже сказать, что ректор не совсем прав по тому или иному вопросу. Так, отказывался исключать из комсомола отчисляемых из института – был убежден: не всякий комсомолец может быть способен к учебе. «А вот обратное, – писал он, – на оборонном факультете казалось абсолютно справедливым. Ведь мы должны при необходимости отдать жизнь за Родину даже в мирное время, а как это можно потребовать с некомсомольца или некоммуниста?» Ровно так и думал. И смело ругался с секретарем партбюро. Даже никаких опасений не ощущал.