Осип Сенковский - Петербургские нравы Страница 4

И подумайте, что мы уже лет двадцать питаемся этим счастием! Мы даже страх как утучнели от счастия.

Одно только неудобство, что дома мы друг с другом никогда не видимся. Вот скоро на сочельник девять лет, как нам не случается обстоятельно поговорить между собою. Всякое утро, надевая халат и туфли, я говорю моей Даше:

— Душенька, Дарья Кондратьевна! Сегодня я хочу потолковать с тобою окончательно о том деле, помишь ли? о котором начали мы рассуждать на Фомином неделе.

И она мне отвечает, нежно лаская меня по бородке своею мягкою, как пух, ручкою:

— Да, дружок бесценный!.. Надо непременно потолковать об этом деле. Притом же я сегодня свободна. Но ты наперед хотел выбриться?..

Я сажусь бриться и пока бреюсь, она — глядь! — уже уехала со двора.

Но это ничего не значит: дело не к спеху, а я, когда вздумаю, скоро улучу случай переговорить с нею окончательно, потому что легко могу отыскать ее во всякое время. Когда мне нужно видеться с женою, я всегда иду прямо в Гостиный двор. Знаю, где она!.. в Шелковом ряду.

Если мне не верите, я тотчас надену теплую шинель, потому что у нас теперь лето! и резиновые калоши, возьму под мышку зонтик и найду вам Дарью Кондратьевну. Смотрите: я теперь стою у городской башни. В три прыжка, которые с особенною ловкостью выучился я делать с этого места в течение долговременного нашего супружества, я очутился под сырыми и холодными сводами Шелкового ряда. Теперь надобно только заглядывать в лавки и внимательно прислушиваться к голосам.

— Пошалюйте, господин! Голиндская полотно, сальфетка, скатерту, плятков, цитци, шульки!.. К нам, барин! На починок! дешево возьмем!.. Маменька, я не нахожу, чтоб это было дорого... Извольте, господин! У нас есть все, что нужно... Господин! У нас лучше: ситцы, материи, штофы, шали, французские платки, рюши, тюли... Экой плут! Да у тебя все гнилое... По три с полтиною, сударыня... Хорошо, отрежь семнадцать аршин...

О, здесь наверное Дарья Кондратьевна!.. Она не бросает денег так, без торгу. Моя жена — большая экономка. Пойдем подальше.

— Господин! Пожалуйте сюда... Не правда ли, ma chere, что этот ситец очень мил?.. Qui, ma chere[15]... но он московский... Господин! Пожалуйте сюда: ленты, блонды, кружева, вуали, перчатки, кушаки... Ах, какие прелестные глаза!.. Кушаки, вуали, перчатки... Какая ножка!.. Чулки, перчатки, вуали... Какая талья!.. Кушаки, перчатки, вуали... Ты не хочешь?.. я побегу за нею!.. Господин! Лучше пожалуйте сюда: ситцы, материи, штофы, бур-десы, гра-грени... Ей-ей, сударыня, клянусь честью, по совести, ей-ей, в лавке вдвое дороже стоит! — Больше не дам ни копейки. Так извольте, отдаю...

А! не здесь ли Дарья Кондратьепна?.. Она тоже твердого характера. Когда скажет слово... Нет, тут не видать. Пойдем подальше.

— Господин! Покорно просим к нам, — Крайняя цена, сударыня, а что пожалуете?.. Вот сюда, господин!.. Знакомый барин... я знаю, чего вы ищете! Что вам угодно?.. Ситцы, материи, штофы, платки французские... Ленты, блонды, кружева, вуали... Перчатки, чулки, кушаки, подвязки...

У меня ужо голова кружится.. Я ничего не вижу и не слышу; уши мои набиты французскими платками и заклеймены свинцом гостинодворской приветливости; перед моими глазами пляшут огненные ленты, чулки, подвязки; иду, как во мраке, и только сердито огрызаюсь направо и налево словами: «Мне ничего не нужно!» И эти чугунные звуки, подобно картечи, в одно мгновение сметают целые ряды продажных улыбок с выкрашенных под малиновый сбитень лиц низкопоклонных зазовщиков: надувшись и гордо приподняв голову, они вдруг отворачиваются от меня с таким точно равнодушном, как модная барыня от вчерашнего своего любовника. Наконец, бурный вихрь плутовства, дующий беспрестанно вдоль длинного коридора, раздувающий юбки и плащи, надувающий карманы, засыпающий глаза прохожих острым песком перебитых и перемешанных клятв, споров, приветствий, огорчений, расчетов, кокетства и ухваток жадности, поднимает меня с земли, кружит в воздухе, как ветхий лоскуток бумаги, несмотря на мой желудок, и несет, несет, несет... «Ловите меня, господа! Держите!.. Я где-нибудь ударюсь об стену или буду заброшен в канал!.. Слава богу, ухватился за столб последней арки; я спасен!.. И вот слышу голоса.

— Два рубля тридцать... Право, нельзя, сударыня: ниже двух рублей тридцати пяти копеек не могу уступить ни полушки... Ну, возьми два рубля тридцать одну копейку!.. Ах, как вы, сударыня, любите торговаться! Извольте за два рубля и тридцать четыре... Нет, не дам: тридцать две!.. Тридцать четыре, сударыня!.. Тридцать две, голубчик!.. Ну уж так и быть, бери тридцать три копейки... Вы не оставите мне, сударыня, барыша ни одной копейки...

Стой!.. так это моя жена.

Я бегу к дверям, из которых исходят эти звуки; опрокидываю на пороге мальчика, который уже под моими ногами допевает начатую в честь мне песню: «Ситцы, материи, штофы, бурдесы, гра-грени!..» Беру лавку приступом и проникаю в заднее отделение. Я не ошибся: это она — о, я никогда не ошибусь!..

— А, ты здесь, Иван Прокофьевич?

— Здесь, душенька, Дарья Кондратьевна. Пришел сюда потолковать с тобою окончательно об этом деле...

— Ах, мой дружок бесценный!.. а мне теперь недосуг. Вот я обещала помочь Марье Михайловне сделать некоторые покупки. Она совсем не умеет торговаться.

— Хорошо. Я подожду, пока вы кончите...

— Не дождешься, друг любезный! После того я должна ехать к Наталье Ивановне, с которою тоже отправимся покупать разные вещи. Потом опять приеду сюда с Катериною Антоновною, а потом я дала слово Матрене Николаевне приторговать кое-что для ее свояченицы... Я теперь очень занята.

В самом деле, она теперь занята чрезвычайно. Жаль, что я так далеко сходил понапрасну!.. но я найду случай потолковать с нею окончательно: я приду сюда сегодня после обеда. Она, может статься, тогда будет посвободнее.

Бедная моя Дарья Кондратьевна! Вы сами видите, что у нее почти даже не остается времени позавтракать, ни пообедать. Во всей нашей части ни одна иголка, ни один аршин черной ленточки не покупаются без ее содействия и совета. Все тащат ее в Гостиный двор, потому, что она мастерица торговаться, не то она тащит всех туда, чтоб другие видели, как она умеет приводить цены к их настоящей точке. Боюсь только, чтоб когда-нибудь не случился с нею удар, ежели кто-либо скажет ей хоть в шутку, что он купил ту же вещь дешевле, нежели она. Ради бога, не говорите ей этого!..

Ежели вы скажете и она умрет, то со слезами искреннего сожаления похороню ее в Шелковом ряду, в котором-нибудь окошке, и сооружу ей памятник, чтоб и по смерти ее заставать ее в том же месте, куда привык ходить в продолжении счастливого нашего супружества для дружеских с нею свиданий. Тут я буду еще толковать с нею окончательно, об этом деле... не если она скончается внезапно, кто тогда приторгует мне надгробный для нее памятник!.. И как дорого я заплачу за него?.. Я огорчу бренные ее останки в их вечном успокоении, и холодный труп ее в состоянии еще выскочить из окошка в коридор, на переторжку с каменщиком. Прошу вас всепокорнейше, не делайте с нею подобных шуток: Вы разрушите мое супружеское счастие.

Теперь, любезный читатель, ступайте к своим занятиям, а я ворочусь домой. Ежели, дочитав эту статью, вы усмотрите, что вашей супруги пет дома, то не беспокойтесь: она, наверное, уехала в Гостиный двор с моею Дарьею Кондратьевной. Когда вам угодно, приходите ко мне после обеда — пойдем вместе в Шелковый ряд искать наших сожительниц.

Впервые: Северная пчела. — 1833. — № 152.

АРИФМЕТИКА

Как бы то ни было, я, хотя, по званию моему, промотавшийся помещик, люблю, однако ж, все, что относится к счетам, отчетам, расчетам и расчетливости, люблю точные науки, люблю точных людей и даже самую точность. Пусть говорят, что угодно; пусть приводят в пример продажу моего имения с молотка, чтоб доказать мое незнание счёта — а я говорю, что люблю!.. И по мне первая добродетель на земле — точность; первая наука в свете — арифметика; наука, научающая смертных знать и ведать с точностью, что дважды два — четыре, что когда сумма минус превосходит сумму плюс, то в кармане волки воют; что если кто-нибудь занял 10, а отдает только 3, скрывая 7 под именем почтеннейшей своей супруги или расточая их по пустякам, тот прямой плут и обманщик и должен идти в тюрьму, а не в судьи или начальники... Всем этим истинам учит нас арифметика.

В наш просвещенный век стыдно было бы доказывать пользу или необходимость арифметики. Известно, что без этой науки нельзя быть ни судьею, ни управляющим, ни исправляющим, ни коллежским асессором, ни просителем, ни подсудимым, нельзя даже быть порядочным уездным предводителем. Когда придется делать расписание подвод или рабочих для починки дорог, какая точность исчисления нужна тогда человеку, чтоб неприметно облегчить мнения свои и своих приятелей и распределять следующее с них количество повинности на чужие души!.. Когда случится разбирать чье-нибудь дело и решить, кто прав и кто виноват, как надо уметь не только считать, рассчитывать, но и пересчитывать!..