Ираклий Вахтангишвили - Клуб любителей фантастики, 2009 Страница 4

— Что тебе, человече, от меня ещё надо?

— Пока ничего, — ответил я и улыбнулся.

— Ты мне зубы не скаль! Не боюсь я тебя.

Интересно получается. Планета, на которой я повелеваю чертями. Больше всё это напоминало бред обкурившегося наркомана.

— Чёрт, я в здравом уме?

— Да.

— Я не сплю и не брежу?

— Нет.

— Чёрт, стань табуреткой. — Я сам ошалел, когда себя услышал. Было интересно, какая из чёрта табуретка выйдет, с бородой или без. Я даже глупо хихикнул. В голове явно представилась ворчащая тренога с бородой. И снова ничего визуального. Никаких эффектов. Чёрт был на месте.

— Человече, я не умею, — жалобно пискнул он.

— Не пищать, чёрт. А то снова буду драть. — Старший зло зыркнул на младшего. Чертяга с трезубцем пискнул и замолк.

И всё-таки. Первый раз чёрта я вызвал. Потом заставил исчезнуть. Потом снова вызвал. Не с первого раза, но всё-таки. Ответ напрашивался сам собой — проблема формулировки. Черти придираются к словам.

— Младший чёрт, стань табуреткой.

С младшим ничего не произошло. Он продолжал разглядывать свой трезубец. А вот старшего не было. На его месте стояла табуретка. С бородой. О трёх ногах. Красного цвета.

— Чёрт, кто из вас двоих выше чином?

— Кому годков меньше, тот и старше, — чёрт указал когтистой лапой на место, где недавно был «старший» чертяка. — Он, это как так? Почему он табуретка? Он же не умеет. Никто же не умеет, кроме Люцифера… Меня драл сам Люцифер!

Чёрт упал на колени.

— Чёрт, это Люцифер перед тобой?

— Нет.

— А кто?

— Табуретка.

— А до этого кем он был?

— Чёртом, который всех драл.

— Так почему, если он не Люцифер, а табуретка — ты ему поклоняешься?

— Эээ… — чёрт замолчал. Поднялся с колен. Почесал бороду. Плюнул близ табуретки и отвернулся от бывшего младшего.

— Младший, стань чёртом, — скомандовал я.

Ни-че-го. Снова проблема с формулировкой. А что если:

— Табуретка с бородой о трёх ногах. Стань чёртом, коим была ранее.

— Прибыл сюда, чтобы драть! — Младший снова стал самим собой. — Кто тут хочет по спине? — плётка, вспарывая воздух, зашипела раненой кошкой.

Я начинал понимать, что здесь происходит. Или мне только казалось. Так или иначе, но проверить это не мешало.

— Стол, появись! — как всегда с первого раза ничего не произошло.

— Деревянный стол, появись!

Он появился. Деревянный. Не знаю, кто это всё делает, но стол был с моей кухни.

— Чёрт, это мой стол?

— Да.

— С Земли?

— Нет.

— Откуда он?

— Отсюда.

Никогда не верь чёрту. Нужно было проверить. Я подошёл к столу. Перевернул его. Так и есть. Под крышкой неровными буквами, детской ручкой было накалякано «СЛАВА».

— Чёрт, этот стол с Земли?

— Нет.

— Но тут же сына надпись! Его рукой написано! Я сам видел, как он это писал! — Я посмотрел чёрту в глаза. Говорят, в глазах отражается душа. У чёрта там было пусто. Как у табуретки. Просто бусинки-глазки словно у мягкой игрушки. Ничего у него за душой не было. Да и применимо ли это слово к чёрту?

— Да. Но стол не с твоей планеты, человече.

— А откуда же, чёрт тебя… — я оборвал фразу на полуслове. Ну его, ведь снова старшему попадёт.

— Отсюда.

— Жена, появись!

— Привет, где это я? — Жена была в своём домашнем халате и тапочках. Голову венчало полотенце, наверняка, мыла голову.

— Ну что, чёрт, она тоже не с Земли?

— Нет.

— Но она же дома была, понимаешь, дома! Или она раньше меня сюда попала?

— Нет. Она отсюда.

— Докажи.

— Легко! — Чёрт подбежал к жене, схватил её за полотенце и сильно дёрнул. На её плечи упали ещё не высохшие волосы. — Смотри! — Чертяка что есть мочи дунул на неё огнём, который, как ни странно, боли ему не причинял.

— Стой, стой, чёрт! Ты что делаешь!

Чертёнок продолжал дышать огнём на жену.

— Чёрт тебя дери! — Выкрикнул я единственное известное мне заклинание против этого поганца.

— Готов драть! — Младший хлестнул плёткой. — Чёрт, живо на землю.

— Не надо, не надо-о-о ой! — первый удар пришёлся по шее.

— На землю, живо! Рога спилю!

— Не-е-ет, только не их! Всё, всё, уже лежу… Плохой ты, ой! Чело, ой, вече — не добрый, ой!

— Всё нормально, — я подошёл к жене. — Не больно?

— Всё нормально. Не бойся, — она начала меня утешать. Вот так всегда. Чуть что случится — утешает всех мама. Я прильнул к ней. Зарылся лицом в её мокрые волосы.

Всё как всегда. Минуточку. Волосы мокрые?

— Старший чёрт, иди сюда.

— Что надобно, человече.

— Какая температура твоего пламени? В градусах Цельсия, — поспешно уточнил я.

— Триста ровно.

— Можешь сделать тридцать?

— Могу.

— Давай, делай тридцать. И с этой же температурой мне в лицо дунь.

Чёрт начал дышать на меня огнём. Тепло чувствовалось достаточно хорошо.

— А теперь давай на «это» дунь, увеличивая постепенно температуру до сотни.

Чёрт дул. Лицо жены не изменилось ни при тридцати, ни при сотне градусов.

— Всё, хватит, — чёрт прекратил дуть.

Я потрогал волосы «жены». Они были влажными.

— Чёрт, она настоящая?

— Да.

— Она моя жена?

— Теперь — да.

— А потом?

— А потом, может, нет.

— Почему «это», — я указал на образ своего любимого человека, не горит?

— Ты этого никогда не видел. И не представлял, — ответ чёрта меня порадовал.

Он перестал отвечать односложно. Возможно, удастся выудить у него что-нибудь полезное.

— Невозможно то, что нельзя представить.

Кажется, я всё понял… и закрыл глаза.

В Минске снег кончился. По улицам машины носятся. Дети в школу идут, утро ещё, темно, Соседи собак выгуливают. Славка с Гротом по площадке носятся. Снегири на ветках сидят. С крыши соседнего подъезда сосулька свисает. Большая. По стадиону старики бегают — закаляются. А вдалеке блестит вышка космодрома. Ввысь поднимается очередная звезда — корабль стартовал.

Я открыл глаза. Планета не соврала ни разу. Всё было, как оно есть на Земле. Вот только люди не настоящие. Пусто у них в глазах. Всё это космическая пыль. Космические атомы, собранные воедино каким-то сверхразумом в порядке, продиктованном моим голосом и воображением. Ведь мы, люди, та же пыль, собранная кем-то воедино. Космическая пыль, как и всё вокруг. Пройдёт ещё несколько десятков или сот лет. И придумают!

Придумают учёные способы собирать из атомов любое вещество и существо. Никогда мы не останемся одни. Пока есть в этой вселенной пыль — надежда остаётся.

№ 3

Андрей Малышев

НЕВИДИМКА

Толик и Сергей сидели на балконе самого верхнего пятого этажа и думали о том, как это преступно бесцельно прожигать последние деньки. Каникулы заканчивались. Через две недели начинался новый учебный год. Сергею повезло больше, чем другу. В отличие от него, у Марченко был балкон. Старший прапорщик Терёхин получил квартиру на первом этаже, из-за чего Толик очень страдал. На первом этаже пятиэтажки строители балконы не предусмотрели. Толик с тайной завистью ходил в гости к своему новому другу, чтобы в очередной раз с высоты пятого этажа окинуть взглядом округу.

Дом был новым, стены отдавали сыростью и пахли обойным клеем. Эта новостройка для офицерских семей выросла на окраине города. Пятиэтажку ещё не полностью заселили, и несколько квартир ждали своих хозяев.

Парни сидели на балконе на армейском ящике и пускали, как они называли, «десантников», а попросту говоря, от безделья плевали вниз. Балкон Серёги Марченко выходил на северную сторону. С верхнего этажа прекрасно были видны рытвины от строительной техники, куски арматуры, куча битого кирпича, старый бревенчатый дом с яблонями, за ним ещё два, но уже брошенные, полуразвалившиеся с гнилыми крышами, с поваленными заборами и заросшими участками — всё, что осталось от частного сектора. За ними начинался лес.

Те два перекошенных и развалившихся дома парни уже исследовали, Ничего интересного. Гнилые доски, битый шифер, осколки стёкол, куски рубероида, да бурьян до пояса. Уцелели только печные трубы.

— Даже не верится. Серый, что уже десятый класс. Как ты думаешь, училка нас посадит вместе, если попросим? — спрашивал Толик. Он плюнул вниз и наблюдал за полётом капли.

— Вряд ли, — ответил Сергей и тоже плюнул.

— Почему так думаешь?

— У нас в школе мальчишек всегда сажали с девчонками.

— Вдруг здесь не так, — Толик снова выдавил слюну и собирался пустить ее в свободное падение. Только у него это не получилось. Мутная, пузыристая кайля потекла по подбородку.

— Блин, — ругнулся Толик и с брезгливой миной вытер лицо рукой.