Совесть в кармане - Виктор Ефимович Ардов Страница 4

Отвечаю: «Прекрасные биточки; каждый день я их ем с  у ж а с н ы м  удовольствием… Тьфу! — думаю даже в приказе благодарность отдать повару, чтобы всю жизнь помнил бы, бродяга!»

А он — опять: «Может, еще скушаете?»

Я думаю: «Черт с ним. Все равно лечиться. Пока хоть кухню уберут».

— Да, — говорю, — охотно повторю эту пытку… попытку пообедать с вами…

И что же вы думаете, товарищи? Пока я с ним ел эти биточки, пришел настоящий обследователь. То есть Клава меня пустила по ложному следу…

А настоящий обследователь сел в большом зале. Там официанткой — Тамара… Дура-дурой и болтушка страшенная… Она у него прямо из под рук тянет скатерть и приговаривает:

— Позвольте!.. Дайте убрать!.. Руки уберите — я кому говорю?!

Обследователь спрашивает:

— Что это вам приспичило скатерть менять?

— Да вот ведь ждем еще обследователя — носят их дьяволы!

— А разве пришел?

— Притащился уже. Вон — видите — с нашим заведующим биточки рубают…

И после этого берется Тамара за пальму: спокон веку у нас в большом зале пальма стоит. А Тамара плачется:

— Ну, как я эту пальму приведу в какой-нибудь вид, когда в нее окурков насовано еще с царского времени!

Обследователь тогда говорит: «Дайте я вам подсоблю эту пальму вытащить на кухню — целиком, с кадкою…» Тамара обрадовалась и говорит: «Давайте!».

И потащили. А на кухне — суматоха… Выносят все, что можно вынести… а запах-то невыносимый. Пол моют с двух сторон, и прямо волны по полу ходят… Надумали еще вытирать пыль с короба над плитой… И от этой пыли расчихались все на разные голоса, как в опере «Фауст»… А судомойки со страху посуду бьют, как в барабан играют… И кто как может поносят этого обследователя. А он, пока тащит пальму, все видит, все слышит, все нюхает…

А тут я привожу на кухню этого человека, которого мне Клава выдала за обследователя. Ну, сам я иду немного сзади, чтобы на почве биточков не икать ему прямо в лицо… Иду и докладываю:

— Это у нас — ик! — кухня. Персонал здесь исключительно — ик! — в чистых халатах. — И вдруг вижу постороннего человека без халата, спрашиваю:

— А вы, товарищ, — ик! — кто такой?

Он говорит:

— Я — обследователь из райисполкома.

— Шутить, гражданин, пожалуйте — ик! — в общий зал! А тут у нас — кухня, так сказать, — ик! — святая святых нашего производства!

— Да, — он говорит, — я видал, какая у вас святая святых»… Вот вам мое предписание…

Ну, я как взял предписание в руки, так и сел, где стоял. А там аккурат — тазик с горящими угольями. Вот я почему говорю, что я — раненый… Чувствую сразу: какая-то дрянь горит. Оборачиваюсь: это я горю…

Сотрудники кинулись ко мне, поднимают, кричат:

— Что с вами, Иван Харитонович?! Вы же горите!

— Чего уж там? — считаю, что я уже погорел — ик! — целиком и полностью…

Так оно и вышло: с тех пор я ни одной точки не возглавляю — поставили на мне на самом… точку!

ПЕРСОНАЛЬНЫЙ НЕУДАЧНИК

— Простите, вы не знаете, где здесь комната № 8 — кабинет помощника прокурора товарища Степановой?.. Ах вот! Вижу…

— Только она сейчас занята — товарищ Степанова: у нее кто-то на допросе… Обратили внимание? — конвойный в коридоре дожидается.

— Лучше я тут обожду… Ага. Вызвали меня повесткой. Ага. По какому делу?.. Ох, дело тяжелое… Я, если хотите знать, — персональный неудачник.

— Из-за чего?

— Из-за того, что сперва мне чересчур везло в жизни… Так и быть: пока меня примет товарищ Степанова, я успею рассказать вам, как говорится, как дошел я до жизни такой…

Папаша у меня был из ученых. Мамаша — образованная домашняя хозяйка. Любит она меня до умопомрачения, хотя злые языки говорят, что помрачаться ей особенно нечем: ума, дескать, маловато. Но во всяком случае она десятилетку целиком и полностью кончила… мною. Именно — она, и именно — мною, поскольку мамаша и уроки за меня делала, и сочинения писала, и плакала перед каждым учителем в отдельности и перед педагогическим советом в целом ревела как белуга. В общем, за тринадцать лет интенсивной маминой работы, я прикончил десять классов на круглые тройки с минусами. К этому времени из меня уже получился ведущий стиляга нашего микрорайона. В марках вин и ликеров я разбирался не хуже дегустатора на хорошем винзаводе. Пока был модным клеш — нижняя окружность моих брюк была 48 сантиметров. Вошли в моду брюки-«дудки», я перешел на 16 сантиметров в том же месте. Галстук у меня свешивался до колен, а что на нем было изображено, это я передать вам не могу, поскольку здесь, я вижу, сидят женщины… Ну и все прочее было у меня соответствующее. И на всех окрестных танцплощадках я «стилевал» в первой десятке исполнителей самых модных танцев — там шейк, фрут, ма́нки… Вы, наверное, о таких и не слышали?.. Я так и думал!..

Ну, поступил я в высшее учебное заведение. В какое? В КПУ. Нет, нет! Это не Конструкторское промышленное училище. И не Кировоградское пехотное училище… КПУ означает: Куда Папа Устроит. А он меня устроил в очень приличный институт. Но, видите ли, у нас произошла семейная катастрофа. Ну как же? Папа у меня — не дурак. И секретарша ему попалась, хотя и молодая, но тоже не дура. Так что в дураках остались мы с мамой. Ясно? Папочка быстро-быстро сорганизовал себе вторую семью — и предусмотрительно в другом городе.

А я? Маме не может же хватить знаний на институтскую программу… И тут ей вообще стало не до меня. Зачеты я должен был сдавать сам… Вам известно такое выражение: студенческий «хвост»?.. Ну, несданные экзамены и зачеты называются в вузах «хвостами». Да… Повисел я у деканата с моими семью «хвостами», потом обрубили все «хвосты» и меня вместе с ними.

Надо было зарабатывать деньги: на папины алименты я право потерял по возрасту, а также в виду характера новой папочкиной жены… Маме тоже больше удавалось тратить, особенно — на меня, чем зарабатывать.

Но и меня с детства обучали тратить, а не… В общем, ясно. Тут я должен вам рассказать о моем друге и учителе на поприще стилевания по имени Альфред Бабашкин. Для меня он с пятнадцати лет был жизненным идеалом. Начать с того, что воровать деньги у родителей Альфред Бабашкин научился на три года раньше меня. И тянул настолько крупные суммы, что мне за ним никак не удавалось угнаться… При том он не стеснялся носить такие пиджаки и туфли, в которых даже я не прошелся бы