Станислав Аверков - Где родилась Русь – в Древнем Киеве или в Древнем Великом Новгороде? Страница 40

Поэтому царские власти быстро издали указ об изъятии I тома «Русской истории с древнейших времен» из учебных библиотек и уничтожения V тома.

Жизнь Великого Новгорода в древние времена – это «сплошной базар», то есть «достал – продал», на вырученные деньги снарядил дружину на Север, собрал дань с северных народов, дань продал на Западе и так далее. В каких суммах заключались процессы преобразования поборов, то есть дани, в товар – деньги?

Ни где более вы не найдете данные о новгородской купеческой торговле, кроме как у М.Н. Покровского:

«У Новгородской Руси была обширная колониальная область, захватывавшая все южное побережье Ледовитого океана, до Оби приблизительно. Здесь был практически почти неисчерпаемый запас наиболее ценных предметов тогдашнего обмена, на первом месте – мехов. Недаром меховая торговля первая приобрела в Новгороде оптовый характер».

Свое утверждение М.Н. Покровский основывал на интереснейшей работе доктора исторических наук, профессора Варшавского университета А.Н. Никитского (1842–1886), посвятившего жизнь исследованию истории Новгорода и Пскова XI–XV веков, уделяя большое внимание социально-экономической тематике.

М.Н. Покровский привел в своей «Русской истории с древнейших времен» из публикации А.Н. Никитского «История экономического быта Великого Новгорода» (журнал «Чтения московского общества Истории и Древностей Российских», 1882 год, тома I и II) следующие показатели торговой деятельности купеческого Великого Новгорода:

В Новгороде «меха обращались в торговле обыкновенно большими количествами – тысячами, полутысячами, четвертями, сороками, дюжинами, десятками и пятками; отдельными же единицами встречались редко. Более ценные меха шли в продажу обыкновенно меньшими единицами, больше всего сороками; менее же ценные – тысячами и даже целыми десятками тысяч.

…Из числа первых в источниках специально упоминаются меха собольи и бобровые, куньи и лисьи, хорьковые, горностаевые и ласковые, шкурки норок или речных выдр и рысей. Из числа вторых, менее ценных мехов, в торговле встречались медвежьи, волчьи, заячьи меха и в особенности в больших количествах беличьи шкурки.

Последние нужно подразумевать, кажется, во всех тех случаях, когда в источнике говорится просто о пушном товаре, вроде «Sehon werk, Russen werk, Naugaresch werk».

Покровским привел и другие отрасли новгородской торговли:

«Почти монопольное господство на меховом рынке одно уже обеспечивало Новгороду прочное место в системе обмена, складывавшейся ко второй половине средних веков вокруг Балтийского моря.

Но что было еще важнее по тогдашним условиям – в новгородских колониях был едва ли не единственный на всю Россию источник драгоценных металлов.

«Закамское», т. е. уральское, серебро попадало и в Западную Европу и в Москву, пройдя через форму новгородской дани, собиравшейся Новгородом с Югры и других уральских племен, унаследовавших богатства древней Биармии, так соблазнявшей еще скандинавских витязей.

Здесь еще в конце XII века возможны были экспедиции, напоминавшие походы за данью Игоря (киевского князя, из-за требования чрезмерной дани убитого древлянами – С.А.) и его современников. В 1193 году целое новгородское ополчение стало в Югорской земле жертвой собственной жадности и коварства туземцев, «обольстивших» новгородского воеводу, говоря ему:

«Копим для вас серебро и соболей и всякие иные узорочья: не губите своих смердов и своей дани».

Воевода поверил, а на самом деле Югра копила воинов. Когда все было готово, его с «вячышши мужами» – все начальство новгородской рати – заманили в засаду, где они и погибли. После этого Югре нетрудно было справиться с лишенными руководителей и вдобавок истомленными голодом дружинниками.

Всего 80 человек вернулось домой:

«И печаловались в Новгороде князь, и владыка, и весь Новгород (но тем не менее новгородцы не были такими кровожадными, как княгиня Ольга, не сожгли югорчан – С.А.)».

Но отдельные неудачи не мешали тому, чтобы, в общем и целом, закамское серебро правильно поступало в новгородскую кассу. И недаром Иван Данилович Калита (московский князь – С. А.) так добивался уступки ему именно этой разновидности новгородской дани. Большая часть столового серебра и его, и даже еще его внуков и правнуков была новгородского происхождения, с именами новгородских владык и посадников.

Перехватыванье новгородских «данников» с закамским серебром для врагов Новгорода было таким же излюбленным средством борьбы (с Новгородом – С.А.), как для английских корсаров XVI века перехватыванье испанских галлионов с золотом, шедших из Нового Света. А когда Иван Васильевич (царь Иван IV Грозный – С.А.) наносил смертельный удар Новгороду, он прежде всего другого поспешил отрезать восточные колонии своего противника, заняв Двину».

В первые годы советской власти исторические труды Покоровского приветствовались. Он был даже наречен главой «исторической школы Покровского – ленинской». В этой «ленинско – покровской школе» творцами истории признавались трудовые массы.

Имея такое признание в партии, Покровский не мог не занимать в советской стране различные высокие посты.

Умер он в 1932 году, был похоронен в Москве, на Красной площади, возле Кремлевской стены.

Но через пять лет в стране изменилась атмосфера. Вновь потребовалась история монархов.

Разоблачение Покровского началось с программной статьи Емельяна Ярославского в «Правде» и завершилось двухтомником «Против исторической концепции М. Н. Покровского» (Москва-Ленинград, 1939–1940 годы).

Труды Покровского были не только публично осуждены, его ученики подверглись репрессиям, их вынуждали публично отрекаться от учителя.

Разгром «школы Покровского», умершего за пять лет до 1937 года, принял характер масштабной идеологической кампании. Теория Покровского была приговорена к исчезновению не только из учебных программ, но и из общественной памяти. Историка обвиняли в том, что его концепция «лишена чувства родины», а его труды отличает «игнорирование ленинско-сталинских указаний по вопросам истории». Клеймили его также за недооценку роли Сталина в событиях 1900-х годов (когда будущий вождь народов был рядовым активистом социал-демократической партии).

Стали усиленно издаваться труды классиков отечественной исторической науки от Карамзина до Соловьева и Ключевского. В советское время они переиздавали неоднократно. И отсутствие их трудов на прилавках магазинов связано было не с запретами, а с общим «книжным голодом» в позднем СССР, когда любые стоящие книги сметали с прилавков моментально (как, впрочем, и все другие товары, считавшиеся дефицитом). Покровского же переиздали всего один раз – в самый разгар хрущевской оттепели – малым тиражом только для специалистов и тут же снова наложили на него негласное «вето». Основная масса читателей просто не знала, что существовал такой знаменитый историк. О Покровском забыли не только у нас, но и за рубежом.

Не была восстановлена научная репутация Покровского и в горбачевское перестроечное время.

Неприязнь, с которой к Покровскому относились идеологи сталинского призыва, вполне понятна. Но почему же, отношение к историку не изменилось в новую эпоху, когда, казалось бы, существовал спрос на все в советское время запрещенное, а критика патриотических мифов стала ключевым принципом либеральной культуры? Да потому что у новых либералов цель была не восстановление понятия «исторической материальности общества», а построение нового либерального государства, опутанного те ми же, как и ранее, меркантильными ценностями для руководства.

Для российских научных кругов и читателей, не знавших о Покровском, было полной неожиданностью переиздание «Русской истории с древнейших времен». Произошло это только в 2005 году. Отважились на это издательства «АСТ» (Москва) и «ПОЛИГОН» (Санкт-Петербург).

Прочитав отрывок из «Русской истории с древнейших времен», читатель уже, вероятно, понял, что таких богатств, как у Великого Новгорода, у Киева, отродясь, не было и не могло быть. Поляне, древляне и иные степные племена не могли предоставить Византии такого количества меха, серебра и золота, как подвластные Великому Новгороду северные народы. Поэтому и стоял во главе «пути из варяг в греки» Великий Новгород. Правили им варяги.

Смысл торговой деятельности – накопление капитала.

НОВГОРОДЦЫ СТАЛИ РОДОНАЧАЛЬНИКАМИ ТОРГОВОГО КАПИТАЛИЗМА.

Князь Святослав учуял тот самый торговый узел на Дунае, что привел бы его к владению миром. Недаром он говорил своей матушке княгине Ольге (повторюсь):

«Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае – ибо там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли – золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы».