Журнал Русская жизнь - Понаехавшие (апрель 2008) Страница 40

- А в чем разница между тут и там? - спросил Алексей Семеныч стоявшего в дверях молодого грузина в строгом, дешевом и старомодном двубортном костюме.

- Совершенно никакой разницы, - ответил грузин, сцепив маленькие руки на уровне груди и сжав их. После секундной задержки он улыбнулся гостеприимно и слегка снисходительно и переместился с пяток на носки, а потом с носков на пятки. Стоявший у него за спиной здоровенный русский детина в бурке и сванской шапочке широко осклабился и жестом пригласил нас войти.

Мы вошли. Маленький грузин шел впереди, заведя правую руку за спину, а левую с некоторой неловкостью неся перед собой в полусогнутом положении, как сухорукий Джугашвили на кинохронике, хотя слегка торопливая пластика придавала ему большее сходство с дирижером, пробирающимся сквозь оркестр к своему пульту.

Нам было указано место за столиком в углу битком набитого зала, после чего грузин удалился в той же дирижерской манере, высоко задрав подбородок, будто бы под гром оваций.

Два столика слева от нас были сдвинуты, за ними пировала бухгалтерия: четыре разновозрастных дамы и двое мужчин. Один мужчина погасил бычок в бокале с вином и сказал: «Б…» За столиком справа сидели две подруги, одна в красном свитере, другая в белом. Та, что в белом, курила длинные сигареты More, вынимая их изо рта жестом, каким шпагоглотатель вынимает шпагу. «Нет, ты понимаешь, - говорила ей вторая, - я уже устала ждать». Первая вынимала сигарету изо рта, кивала, но глаза у нее были, как у человека, сидящего перед зеркалом. В зале был полумрак, с деревянных потолков свисали острые перцы чили, связки чеснока и какие-то еще колониальные товары - непременный атрибут всех без исключения московских ресторанов кавказской кухни. Подошла официантка. Я попросила минеральной воды «Боржоми», Алексей Семеныч сделал глаза, официантка рассмеялась. Мне стало неловко.

- Тогда «Рычал-Су», - исправилась я.

Потом мы с Алексей Семенычем стали ерзать на стульях и оглядываться по сторонам.

И тут в зал вошли трое мужчин с серьезными лицами. На них были одинаковые черные костюмы. Один мужчина, самый пожилой, был усат, карикатурно длиннонос и напоминал крестьянина из грузинской короткометражки, второй, помоложе, был лощеным и пухлым, как мелкий бюрократ из этой же короткометражки, а третий был похож на Хосе Каррераса, и уже этого было вполне достаточно. На полшага позади них остановились еще двое мужчин, в белых рубашках, с гитарами на ремнях. Они быстро оглянулись по сторонам, как люди оглядываются на автобусной остановке, после чего заиграли и запели. Во время пения они не приплясывали, не размахивали руками и не заглядывали в лица посетителям. Они просто открывали рты. Когда песня закончилась, они удалились так же, как и вошли.

Тем временем к нашему столику подошел молодой парень с бейджиком «Котэ» на форменной жилетке. В руках у него было две бутылки минеральной воды «Рычал-Су» и два бокала. Он разлил воду по бокалам, поставил бокалы перед нами. Все это он проделал, ни разу не взглянув на нас, с деловитым полупрезрительным лицом, потом удалился и, вернувшись с едой, расставил ее в правильном порядке. Пошевелив в воздухе длинными белыми пальцами, он опять пошел прочь, и даже спина его, казалось, излучала презрение.

- Гмадлобт, - сказала я в эту спину. Что по-грузински означает «спасибо».

Котэ повернулся. По-моему, он сделал это очень медленно, как поворачивается подстреленный киногерой. Его тонкие губы разъехались в счастливой улыбке. Мне показалось, что во рту у Котэ никак не меньше шестидесяти зубов. Он кивнул головой, приветственно поднял правую руку, слегка пританцовывая от радости. И пошел дальше.

- Все было нормально? - медленно, тоном, уверенным в ответе, спросил маленький грузин, когда мы выходили на улицу.

- Да, да, большое спасибо, - закивали мы.

Детина в сванской шапочке распахнул перед нами дверь.

- Почему он сказал «нормально», а не «вкусно» или «хорошо»? - спросила я Алексей Семеныча.

Но Алексей Семеныч загадочно молчал в ответ.

Грузинская кухня в советские времена была всенародно любимой, как и грузинские короткометражки, грузинское вино и грузинская поэзия, которую переводили на русский самые тонкие, самые талантливые поэты советской эпохи. Сами грузины - от академиков до таксистов - любили повторять, что Ромен Роллан, приехав по приглашению Горького в СССР, сказал, что Грузия - это советская Италия. Возражать этому историческому факту в грузинском пересказе было нельзя. Иначе вас никогда не пригласили бы в ресторан «Арагви». Но какое-то подобие средиземноморского изобилия и витальности Грузия и грузинская кухня в СССР и в самом деле являли. С тем лишь уточнением, что граждане СССР - как питавшиеся люля-кебабом в привокзальной шашлычной работяги, так и рефлексирующая интеллигенция, мотавшаяся в Тбилиси в творческие командировки, - не имели ни малейшего представления о средиземноморской кухне, нравах и народах. «За Пиренейскими горами лежит такая же страна; Богата разными дарами, но без порядка и она», - к словам, сказанным поэтом Колошиным полтора века назад, советскому человеку добавить было нечего. С Грузией он был знаком значительно лучше, и грузины, зная это, не зря «цитировали» Роллана.

Сегодня грузины чаще, чем в советские годы, любят придираться к качеству грузинской кухни в Москве. «Мамалыга была чуть теплая, а я с детства помню, что она должна быть горячая, сулугуни должен таять, таять в ней прямо у тебя на глазах!» Недоумеваешь поначалу, а после видишь, что это громкое недовольство есть маркетинговый ход. Зов из прошлого. Грузины немного ревнуют с тех пор, как открылись границы, и постсоветскому человеку стали доступны Испания, Италия и весь романский мир. Вспомните, намекают грузины, когда до Тбилиси можно было долететь самолетом «Аэрофлота» за 35, что ли, советских рублей, и там, в старом городе, во дворах, стоял густой запах свежеиспеченного хлеба пури, а вечерами к нему примешивался терпкий запах грузинского вина - вам, прилетевшим с сизой аэрофлотовской курицей в желудке, вам что, было плохо?

Не было. И вот теперь, в московских ресторанах кавказской кухни мы видим этих вчерашних командировочных; они собираются довольно большими группами, человек по десять-двадцать, старомодно одетые, некоторые с женами, а некоторые нет, позволяют себе лишнего. «Ах, какая чача!» Пьют и едят они с теми, к кому возили чертеж детали двадцать пять лет назад, с теми, с кем подписывали договор на новую партию румынских колготок по линии универмага «Военторг», и в чем-то они похожи на ветеранов 9 мая, потому что этот ресторан с прохладной мамалыгой и фальшивым хачапури, вместо соленого грузинского сыра щедро напичканный пресным адыгейским, - и есть их Советский Союз, их крупнейшая, выражаясь словами Путина, геополитическая катастрофа ХХ века. Остальные посетители - нетипичны. Им не плохо, но и не хорошо.

Они попали сюда почти случайно. У них уже есть своя Италия, своя Испания и вообще Европа. В студенческие годы у них была пицца размером с небольшую оладью в ларьке у метро, сейчас у них есть пицца в итальянском ресторане на Садовом кольце. «Попробуйте фирменное блюдо от нашего шеф-повара ресторана La Strada Маурицио Франческини!» - гласит меню, и человеку, хоть раз побывавшему в Италии и попробовавшему настоящую итальянскую кухню, сразу приходит в голову, что Маурицио Франческини - мошенник, недостойный сострадания, в отличие от персонажей феллиниевского фильма, давшего почему-то название убогому ресторану, ударяющему по сознанию звуковой дорожкой, на которой соревнуются Тото Кутуньо и Адриано Челентано. В заведении с французским уклоном это будут Джо Дассен или Шарль Азнавур, возможно, даже Мирей Матье и Эдит Пиаф, а то и «Шербургские зонтики» Мишеля Леграна. То есть европейский московский стандарт тоже взывает к какой-то ностальгии, но исключительно кинематографической.

Складывается впечатление, что все эти «Елисейские поля», «Миланезе» и La Strada существуют за железным занавесом, и посетители их знакомы с западной (восточной) жизнью исключительно по телефильму «ТАСС уполномочен заявить», где црушник Вахтанг Кикабидзе пьет кампари со льдом. В голове посетителя Кикабидзе лучше и прочнее соотносится с мамалыгой, такого посетителя обмануть нетрудно, он и сам обманываться рад. И его нещадно обманывают. За десять лет европейской кухни в Москве изменились лишь названия заведений: от напыщенных Bellissimo публика постепенно стала привыкать к аллегорическим Tavola di Milano или псевдоинтеллектуальным La Strada. Модный когда-то ночной клуб Fellini не имел - и справедливо не имел - ни малейшего отношения не только к итальянской кухне, но и к итальянскому кинематографу, и тем выиграл. Все же вариации на тему spaghetti alla carbonara обречены на полный, хоть и крайне высокобюджетный провал. Spagetti alla carbonara в Италии никогда не готовится со сливками, но всегда - с яичным желтком. В Москве - это всегда сливки и никогда желток. В Италии спагетти будут черны от перца (отсюда название carbonara - угольная), в Москве - никогда.