Живой Журнал. Публикации 2016, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин Страница 40

Всё нетвёрдо, неточно, и, кажется, мемуаристы разбегаются от запаха тления.

Между тем, именно Алексею Кручёных русская литература благодарна за сохранение множества рукописей.

Молодость Кручёных была стремительной — он дружил с Хлебниковым (один раз они даже выступили соавторами) и Северяниным, а потом ругался с ними, его ценил Малевич.

Кручёных заполнял всё пространство вокруг себя не только знаменитыми «дыр бул щыл», но и множеством критических заметок.

В заметках было много задора, в те годы Кручёных писал, что «всего «Евгения Онегина» можно выразить в двух строчках:

ени — вони

си — е — тся

Сонный свист торжествует!

Слякость ползет!

— но бедный читатель уже в школе так напуган Пушкиным, что и пикнуть не смеет и до наших дней «тайна Пушкина» оставалась под горчишником!» и затем Кручёный приводит счёт из прачечной, который, как он провозглашает, выше Пушкина.

Согласно воспоминаниям: за ним, были приверженцами классической, в первую очередь пушкинской, поэзии, а когда спросили тринадцатилетнего Кирсанова: “А кто ваш любимый поэт?” — он пробасил: “Крученых!” Все остолбенели — это был моветон. На что Багрицкий подумал и сказал: “Ну хорошо, будете за продуктами бегать». Продуктов тогда не было никаких, но Кирсанову поручали обязанности факельщика — стоять с горящим жгутом старой бумаги над тем, кто читает в данный момент стихи, когда отключалось электричество».

Сергей Третьяков, поэт и драматург, именовал его «букой русской литературы» в 1923-м, а десятью годами раньше модный критик Корней Чуковский обозвал его «свинофилом», обыгрывая одну цитату из Кручёных. Вдобавок критик писал: «Но странно: бунтовщик, анархист, взорвалист, а скучен, как тумба. Нащелкает еще десятка два таких ошеломительных книжек, а потом и откроет лабаз, с дёгтем, хомутами, тараканами — все такое пыльное, унылое. (Игорь Северянин открыл бы кондитерскую!) Ведь бывают же такие несчастно рожденные: он и форсит, и кривляется, а скука, как пыль, налегла на все его слова и поступки. Берёт, например, страницу, пишет на ней слово шиш, только одно это слово! — и уверяет, что это стихи, но и шиш выходит невеселый. Хоть бы голову себе откусил, так и то никому не смешно».

Но при этом Чуковский всё же сравнивал его с Игорем Северяниным!

Маяковский называл его «книжонки» «дурно пахнущими и говорил, что он «Есенина политграмоте так, как будто сам Крученых всю жизнь провёл на каторге, страдая за свободу, и ему большого труда стоит написать шесть(!) книг об Есенине рукой, с которой ещё не стерлась полоса от гремящих кандалов».

А Павел Флоренский писал: «Мне лично этот “дыр бул щыл” нравится: что-то лесное, коричневое, корявое, всклокоченное, выскочило и скрипучим голосом “ р л эз ” выводит, как немазаная дверь».

Кручёных умер в Москве в восемьдесят два года.

Писатель в России должен жить долго.

Тогда он успевает написать мемуары и стать вновь интересен.

Кручёных мемуаров не написал, а лет сорок вовсе не печатался.

Так бывает — сперва человек эпатирует общество, развешивая пощёчины его вкусу, а потом общество сперва травит его, а потом забывает.

Его миновали репрессии — для их невода он оказался слишком мелким, и легко миновал смертельные ячейки.

Платой за это было одиночество и то, что полжизни он умирал с голода. Лабаза с хомутами не вышло.

Он, как странный священник неизвестного культа, хранил в своей комнатке ключ от пирамиды — на всякий случай. «Он был верен своему прошлому. И это сказывалось во всем. Прошлое во всем — в быту, в воспоминаниях, в сборе книг, рукописей — окружало Крученых».

Пришло время спроса на русский авангард — потому что искусство идёт волнами — сперва оно пахнет кумачом и трепещет на ветру, а потом приходит время строгого имперского классицизма, запаха бархата и казённого сукна, затем снова приходит авангард — и так до бесконечности.

Что-то было там, кроме запаха пыли, в этой комнатке, заваленной рукописями.

Какой-то исчезающий запах.

Видимо, консервированный запах времени.

Вознесенский А. На виртуальном ветру. — М.: Вагриус, 2006. С. 27.

Кручёных А. Кукиш прошлякам. Сдвигология русского стиха: Трахтат обижальный, — М. 1923. С. 30.

Владимирский Б. Венок сюжетов. — М.: Контент-прим, 1994. С. 96/

Бука русской литературы. /Д. Бурлюк, С. Третьяков, Т.Толстая, С.Рафалович; Обл. Нагорской, заставки Клюна. — М.: Тип. ЦИТ, 1923. 44 с.

Маяковский В. Полное собрание сочинений в 13-ти томах, Т.12. — М. Художественная литература, 1959. С. 97.

П. А. Флоренский, pro et contra: личность и творчество Павла Флоренского в оценке русских мыслителей и исследователей. — М.: РХГИ, 2000, С. 674.

Нечаев В. Вспоминая Крученых… // Минувшее: Исторический альманах. № 12. — М., 1993. С. 378.

Извините, если кого обидел.

28 февраля 2016

История про то, что два раза не вставать (2016-02-29)

Извините, если кого обидел.

29 февраля 2016

История про то, что два раза не вставать (2016-02-29)

Ну, как и обещал, написал про попаданцев-пропаданцев.

А то мне уже начали пенять, что обещал-обещал, а не рассказал, а задние тоже хочут.

Вот она полная скорби и печали, но с хорошей кодой.

На фоточке смотрю на попаданцев как на говно.

Поделом им.

Вообще-то я ещё хотел рассказать про несколько забавных мотивов — это то, как человек попадает в прошлое.

В будущее — понятно, туда, по завету классиков, лезут либо отмороженные (в буквальном смысле), либо эйнштейновские космонавты.

Споткнувшись об арматуру, от удара молнии, от просто удара.

В этом смысле куда остроумнее создатели "Дня Сурка" — во-первых потому что выкинули из фильма объяснения причин, во-вторых, потому что поставили в кадр гостиничные часы с радио.

И, кстати, есть, конечно уже типизация — неожиданно сам попал в прошлое или по службе, и есть типизация — попал в прошлое, попал в петлю времени (Как в "Дне сурка") и попал в будущее.

Извините, если кого обидел.

29 февраля 2016

История про то, что два раза не вставать (2016-03-01)

"Если раскололась крышка фарфорового чайника, не огорчайтесь".

Не огорчайтесь, не расстраивайтесь — это вечный зачин "Маленьких хитростей".

Вообще, ну его нахуй.