Сергей Беляк - Адвокат дьяволов Страница 42

Сравнительно новый и относительно комфортабельный следственный изолятор № 6 «Печатники» считается женским, хотя сидят в нем и некоторые мужчины. Но это так называемые социально близкие — не уголовники, о которых писал в советские времена Александр Солженицын, а бывшие менты, прокуроры и чекисты. Все те, кто, как хорошо известно, бывшими не бывают. В общем, не геи, но педерасты.

В конце 2004 года в женской части СИЗО-6 оказалась целая группа девушек из Национал-большевистской партии, которые вместе со своими партийными товарищами 14 декабря того года заняли один из кабинетов общественной приемной президента России, требуя отставки Путина.

Продолжение кровопролитной чеченской войны; неспособность правоохранительных органов эффективно противодействовать боевикам-террористам, в том числе в школе Беслана и в театре на Дубровке в Москве, но усиление репрессий в отношении политической оппозиции; монетизация льгот, повлекшая за собой массовые выступления пенсионеров по всей стране и громкую акцию нацболов по захвату кабинета идеолога этой реформы — министра здравоохранения и социального развития Зурабова, все участники которой были приговорены к длительным срокам лишения свободы; фантастический рост коррупции; фальсификация выборов; лишение граждан России избирательных прав; передача Китаю российских территорий; закрытие независимых телеканалов; дружба с диктаторским режимом Туркменбаши Ниязовым в Туркменистане и наглое, бездарное вмешательство во внутреннюю политику братской Украины…

Перечислять можно долго. И как результат — обращение к президенту, листовки и транспарант на окнах его общественной приемной с надписью: «Путин, уйди сам!»

Сорок с лишним участников этой акции были задержаны ОМОНом.

Оказавшихся среди задержанных несовершеннолетних вскоре отпустили к родителям, а под стражей остались 39 человек, восемь из которых — девушки. Две из них — Марина Курасова и Наталья Чернова — были в числе организаторов акции, а Алина Лебедева приехала для участия в ней из Латвии, что также, в глазах правоохранительных органов и российских властей, ставило ее в один ряд с организаторами.

— Непрошеный гость хуже татарина, к тому же если этот гость начинает качать нам свои права! — ворчал следователь, когда я принес ему заявление от матери Алины с просьбой разрешить ей свидание с дочерью. Судя по фамилии, он сам был татарином, поэтому, наверное, знал, что говорил. — А как бы латыши поступили, если бы, например, к их президенту с такими требованиями заявились мы? — продолжал он возмущаться уже больше по-отцовски, чем из солидарности с нашими западными соседями. — Такое впечатление, что для многих из них это игры…

— Нашим латыши уже впаяли за нечто подобное такие сроки, что мама не горюй! — вынужден был согласиться я, имея в виду дело по захвату нацболами в 2000 году собора Святого Петра в Риге.

— Вот-вот, — подхватил следователь. — А теперь и мы впаяем…

— Но не за захват же власти, как вы понаписали!

Следователь посмотрел на меня внимательно.

— Думаете, я очень хочу упрятать их за решетку? Думаете, я не вижу, кто из них кто и чего творится вокруг?… Думаете, я сам тут сижу и от нечего делать придумываю им статьи? Какие пострашнее. Надо мной тоже полно всяких умных сидит…

— Ну, если они умные, то объясните им, что инкриминировать ребятам статью о захвате власти — это совсем не умно. Весь мир смеяться будет: власть в России могли захватить мальчишки и девчонки, да еще несовершеннолетние! Что это за власть такая?! И что это за стратегический объект такой — общественная приемная президента? Кремль, что ли? Генштаб?…

— Ладно, хватит меня агитировать. — Следователь с недовольным видом еще раз взглянул на заявление матери Алины Лебедевой и отложил его в сторону. — Небось шум хотите поднять в прессе в связи с ее приездом в Россию?…

— Нет, обещаю, никто об этом не узнает.

— А как же пиар? — недоверчиво ухмыльнулся следователь. — Ладно, пусть приезжает. Дату согласуем…

Спустя какое-то время я встретил на Рижском вокзале маму Алины, отвез ее вначале к следователю, а затем в СИЗО «Печатники», где она повидалась с дочерью. Но ни один журналист так и не узнал об этом событии, которое действительно при желании (и повышенном интересе к этому делу со стороны прессы) можно было превратить в настоящий спектакль, да еще и в нескольких частях.

Но в деле «39 декабристов», как окрестили его журналисты, и без того было столько всего наносного, лишнего, показушного, истеричного и лживого, что это дело, чуть ли не с первых его дней, превратилось в дурную, любительскую постановку с множеством актеров и режиссеров, их родственников и знакомых, которые лезли каждый со своими советами, идеями и инициативами, собирали собрания у дверей суда, похожие на собрания обманутых вкладчиков или членов жилищного кооператива. В итоге весь этот «цирк-шапито» легко мог рухнуть на головы присутствующих и похоронить их под своими сводами.

Я понял это, еще не участвуя в деле, а находясь в Иркутске, где готовился к большому судебному процессу по делу братчанина Михаила Скрипника и его земляков.

Вначале мне дозвонилась туда из Латвии мама Алины Лебедевой.

— Сергей Валентинович, помогите! — чуть не плача просила она.

Я ответил, что нахожусь в пяти тысячах километров от Москвы и вряд ли смогу вести на таком расстоянии одновременно два крупных дела. Но после этого мне позвонила из Москвы коллега по музыке — известная исполнительница русского рока Анна (Умка) Герасимова.

— Сергей, там, среди арестованных нацболов, моя невестка Женя Тараненко. Ее били при задержании. А она социолог, аспирант РГГУ и находилась среди ребят, проводя социологические исследования…

Эти звонки заставили меня задуматься. Я нашел в Интернете пару статей Лимонова на данную тему, интервью приглашенных им в дело трех-четырех адвокатов из тех, что до этого защищали ребят, захвативших кабинет Зурабова, а также комментарии нескольких наиболее активных родителей обвиняемых. Лимонов писал, что все парни и девушки — безусловные герои, осмелившиеся заявить в лицо всевластному правителю, чтобы тот уходил подобру-поздорову, но о попытке захвата власти не может быть и речи. «Адвокаты партии» (именно так они называли себя), вторя Лимонову, подчеркивали, что акция прямого действия нацболов носила исключительно мирный характер, и тем не менее предрекали: наказание за эту акцию будет, вероятно, таким же суровым, как и за акцию в здании Минздрава. А вот в комментариях обезумевших от горя родителей, за их мольбами о пощаде, обращенными к властям, слышалось еще и плохо скрываемое недовольство Лимоновым, «подтолкнувшим» хороших, честных и чистых «мальчиков и девочек» на эту акцию и не сумевшим, как они полагали, обеспечить ребят надежной защитой. Чуть позже родители, под влиянием своих действительно героических детей, стали меньше обращаться к властям с призывами к милосердию, но их негативное отношение к Лимонову сохранялось еще долго.

Почитав и обдумав все, я отправился в иркутскую тюрьму к своему подзащитному Скрипнику.

— Миша, — сказал я ему, — ко мне обратились родственники двух девушек, арестованных в Москве по делу о захвате приемной Путина. Просят, чтобы я взялся за их защиту.

— Валентиныч, а ты сможешь и там и здесь?… — осторожно спросил Михаил, над которым нависала угроза получения «пыжа» (пожизненного срока заключения). Почти все время следствия и суда (а это более двух лет!) он просидел в подвале Иркутского централа в нечеловеческих условиях — практически без дневного света, в камере, затопляемой водой по щиколотки, напротив той самой «исторической» камеры, где когда-то содержался адмирал Колчак. Если вам доведется когда-нибудь побывать в музее, недавно открытом в Иркутском СИЗО, и вы посетите там камеру Колчака, то знайте: рядом с ней, чуть наискосок, но в еще гораздо худших условиях и куда более длительное время сидел Михаил Скрипник. И это было почти сто лет спустя после гибели Александра Колчака — в наш гуманный, продвинутый, айфонно-андроидный век!..

— Я постараюсь, Миш, — пообещал я. — Помогу им немного, поддержу. А ездить буду, когда здесь перерыв…

Прощаясь, Михаил попросил привезти ему какую-нибудь новую книжку Лимонова:

— Скажи, что тут вся тюрьма его книги читает…

И это была правда, — книги Лимонова, с автографами и без, гуляли по всему Иркутскому централу и, думаю, продолжают гулять там и поныне.

В следственном изоляторе № 6 «Печатники», где я до этого бывал неоднократно (а последний раз — буквально за месяц до посадки туда «декабристок»), по сравнению с мрачным Иркутским централом, радовали глаз и просторные кабинеты с большими чистыми окнами, и стены, выкрашенные в оптимистичный салатный цвет.