Борис Ложкин - Четвертая республика: Почему Европе нужна Украина, а Украине – Европа Страница 42

Сценарий «заморозки» конфликта по образцу Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии, возможно, был бы наиболее приемлемым для России и части стран Евросоюза. По Горбулину, для Украины это будет означать торможение евроинтеграции и необходимость нести издержки на содержание «пострадавших» регионов без окончательного снятия напряженности в отношениях как с Донбассом, так и с Россией.

Сценарий «сателлитности» означает капитуляцию перед всеми требованиями Москвы: отказ от суверенитета над Крымом, признание автономии Донбасса, разрыв союза с Западом. Его проблематичность заключается не только в том, что это малореалистичный сценарий (если не случится катастрофы, украинское общество и политический класс никогда не согласятся на капитуляцию), но и в том, что его осуществление превратит Украину в соучастницу новых имперских авантюр, заставит ее нести издержки заведомо проигрышного противостояния с Евроатлантическим сообществом.

Сценарий «ни мира, ни войны» (или «ограниченной войны и перманентных переговоров») видится Горбулину наиболее желательным для Украины: «Он делает возможным достижение максимального результата с наименьшими жертвами и издержками, хотя и требует немало времени, умения и терпения для своего воплощения». Вот основные характеристики этого сценария: ограниченная сдерживающая война с Россией и коллаборационистами с целью нанесения противнику крупных демотивирующих потерь; постоянный переговорный процесс без окончательной фиксации его результатов; наращивание военно-технологического потенциала вооруженных сил и постепенный переход от пассивной к активной обороне; усиление интенсивности международных санкций и изоляции России; последовательное и коренное реформирование украинского общества; сближение с НАТО и Европейским Союзом, формирование оборонительных альянсов с некоторыми постсоветскими и центральноевропейскими странами.

Минский процесс — это мирный эквивалент военного «сдерживания России и коллаборационистов», о котором говорит Горбулин, входящий, кстати, в одну из переговорных групп. В этом процессе Украина идет не только на компромиссы, но и одерживает победы. Одна из недавних — отмена выборов, назначенных сепаратистами на 18 октября 2015 года. Вместе со своими западными партнерами мы настояли на том, что выборы без международных наблюдателей, без участия общенациональных партий, без контроля со стороны украинского Центризбиркома, наконец, без украинского флага над участками являются нарушением мирных соглашений. И конечно же, до вывода с территории Донбасса иностранных вооруженных формирований никакие выборы там невозможны.

Как и Горбулин, я исхожу из того, что Украина должна строить свою политику, исходя из наиболее пессимистичных гипотез относительно поведения и мотивов российского руководства. Я полагаю, что «партия мира» и «партия войны» в Кремле — понятия условные. Цель у обоих течений одна — получить контроль над Украиной, привести к власти в Киеве политиков, которыми можно управлять из Москвы. Просто кто-то в Кремле предлагает более изощренную тактику, с меньшим акцентом на насилие, без излишнего кровопролития. Эта «партия» предпочитает делать акцент на политические и финансовые методы подрыва украинского суверенитета.

Скатывание России в авторитаризм тем поразительнее, что в количественном и качественном отношении она, пожалуй, больше, чем любая другая из постсоветских республик, за исключением стран Балтии, была готова к модернизации. Человеческий капитал, аккумулированный в центре империи, обильные природные ресурсы, традиции государственного управления (в большинстве других республик или вовсе отсутствовавшие или искорененные империей) — все это делало Россию желанным членом клуба развитых держав. К сожалению, вместо модернизации российская элита выбрала во второй половине 2000-х путь ресоветизации.

Вскоре после инаугурации Петра Порошенко настало время налаживать контакты с Москвой. Мой первый разговор с главой администрации российского президента 61-летним Сергеем Ивановым состоялся в конце июня. Мы не обсуждали глубоких проблем, просто познакомились.

— Если необходимо, я в любое время на связи, — сказал я тогда. — Давайте решать все проблемы мирным путем, не стоит поддерживать незаконные вооруженные формирования на территории Украины.

В одном из следующих разговоров Иванов затронул тему Соглашения об ассоциации:

— Соглашение нанесет серьезный ущерб российской экономике, поэтому мы убедительно вас просим не подписывать.

— А можно в цифрах? — уточняю у него.

Он называет какую-то запредельную сумму — что-то вроде 10 миллиардов долларов (чуть позже, в августе 2014 года, Путин назвал более скромную цифру — меньше 3 миллиардов долларов). В ответ прошу Иванова представить нашим экспертам более подробные расчеты:

— Возможно, мы увидим, что какие-то оценки некорректны, или найдем какие-то компенсаторы.

Расшифровки — откуда берется ущерб, о котором говорил Иванов, — нам так никто и не представил. По оценкам наших экспертов, от подписания Соглашения Россия оставалась бы даже в выигрыше, поскольку доступ на украинский рынок был бы облегчен и для ее компаний. Потери возникли бы у наших соседей лишь в том случае, если бы они ввели санкции против украинских производителей.

Позиция Иванова — все равно ничего не подписывайте:

— Вы перейдете на европейские технические стандарты.

— Давайте вместе будем переходить, России так тоже будет удобнее.

Эти беседы убедили меня в том, что в России всерьез не анализировали последствия более глубокой экономической интеграции Украины с Евросоюзом. То ли эксперты, услугами которыми пользуется Кремль, схалтурили, то ли перед ними изначально ставилась задача назвать как можно более впечатляющие цифры, чтобы, так сказать, рационально подкрепить иррациональное стремление не допустить сближения Украины с Европой.

2013 год Россия закончила с ВВП в два триллиона 79 миллиардов долларов. По итогам 2016 года, прогнозирует МВФ, размер российской экономики сократится до одного триллиона 179 миллиардов долларов. Минус 43 % по сравнению с 2013-м годом. Конечно, сыграло свою роль и падение цен на нефть, но вряд ли будет преувеличением сказать, что агрессия в Украине обошлась Москве в десятки миллиардов долларов.

Мои контакты с Ивановым активизировались осенью 2014-го — после Иловайской трагедии и подписания 5 сентября 2014 года первого Минского соглашения.

Хрупкое перемирие привело к возобновлению диалога по экономическим вопросам. Москву беспокоило, не будет ли блокировано железнодорожное сообщение с Крымом, нас — судьба четырех с лишним миллиардов гривен, зависших в симферопольском хранилище Нацбанка[77].

Другой постоянной темой разговоров были нарушения режима прекращения огня.

— Ваши стреляют там, — сообщал я Иванову.

— А ваши — там, — отвечал он.

— У нас нет такой информации.

— У нас есть.

После обмена такими сведениями мы подключали к разговору представителей генштабов, которые уже между собой выясняли, что к чему. Практическое решение экономических вопросов передавалось правительственным чиновникам.

После Минска-2 Иванов на несколько месяцев дистанцировался от украинской проблематики. Диалог возобновился летом 2015-го, когда дело шло уже к более устойчивому перемирию.

Что могу сказать о своем собеседнике? Сергей Иванов — человек обязательный и аккуратный, всегда оперативно выходил на связь — если только не уезжал куда-то далеко из Москвы.

Нынешние руководители России, как мне кажется, живут представлениями тридцати-сорокалетней давности, когда СССР был, по крайней мере внешне, на пике могущества. Отсюда — синдром «осажденной крепости» и стремление вернуться к моделям, которые показали свою жизнеспособность во время «холодной войны».

Некторые западные наблюдатели тоже ищут ответа на современные вызовы в недавнем прошлом. Но те, кто рекламирует «финляндизацию» как оптимальную модель взаимоотношений Украины с Россией, забывают, что мы живем во времена информационного общества. Ссылки на авторитет Збигнева Бжезинского[78] и Генри Киссинджера[79] тут ни при чем. В эпоху интернета, социальных сетей и Wikileaks никакая финляндизация невозможна (в отличие от балканизации или сомализации). Кстати, и для Бжезинского, и для Киссинджера «финляндизация» — не более чем метафора дружественного сосуществования стран с разными политическими системами. При внимательном рассмотрении ситуации мы легко убедимся в том, что в реальности такая стратегия невозможна. По большому счету, Украина уже была «финляндизирована» во времена Януковича, и именно это обстоятельство стало одной из причин Революции достоинства.