Сергей Валянский - Армагеддон завтра: учебник для желающих выжить Страница 42

Однако научно-техническая революция не сводится только к увеличению безработицы. Падает реальная заработная плата и у тех, кто остаётся работать! В США свыше четверти всех работников уже трудятся по временной схеме, получая, разумеется, более низкую зарплату. Понятие «работающий бедняк» — новое слово глобализма; оно обозначает людей, которые, имея рабочее место, всё же недостаточно зарабатывают для покрытия элементарных жизненных потребностей.

Одновременно происходит значительная интенсификация труда, растёт утомляемость трудящихся всех категорий, причём их усталость не физическая, как раньше, а нервно-психическая, связанная с изменением самого характера труда. И при этом производительность не выросла! Если в статистике сравнительной производительности в Европейском союзе и США не учитывать производительность собственно информационно-технологического сектора, то выработка за человеко-час окажется выше в ЕС, чем в США. Почему-то об этом не так уж часто упоминает международная финансовая пресса, МВФ или кто-либо другой.

Так что, к сожалению, приходится расстаться с надеждой, что американская экономика сильна и конкурентоспособна. Но есть опасность куда более неприятная. Мы имеем в виду проблемы с надёжностью фондового рынка США.

Экономисты не любят употреблять слово «кризис» в разговорах о США. Говорят: рецессия. Не любят намёков на перегретость их фондового рынка; говорят: американский фондовый «пузырь» не столь уж и спекулятивен, и вообще его нет. Но вот весной 2000-го этот рынок обвалился; произошло падение индекса NASDAQ (отражающего как раз состояние дел в сфере высоких технологий) на 30–40 %. Известный финансист Джордж Сорос вследствие этого потерял три четверти своих активов. Тогда он и произнёс свою знаменитую фразу: «Музыка кончилась, а они всё танцуют», имея в виду участников рынка.

К середине 2000 года проявился и другой «негатив». В июле сильно упал индекс PMI, очень показательный индекс, характеризующий будущую активность реального сектора экономики. Его падение комментировалось специалистами не просто в тревожных тонах — речь пошла о макроэкономических проблемах, о том, что импульс, заданный мировой экономике внедрением новых информационных и телекоммуникационных технологий, исчерпан, что впереди — затяжной и болезненный спад. Начиналось бегство частных капиталов из США.

В ноябре 2000-го правительство впервые заявило о прямой поддержке фондового рынка. В январе 2001 года ФРС США начала резко снижать учётную ставку в расчёте на то, что удастся поддержать фондовый рынок, но из этого ничего не получалось.

Теперь курс акций принял типичный для рецессии (кризиса, скажем прямо) характер. То есть за стремительным провалом курса следует медленный, постепенный подъём, который не успевает достичь прежнего уровня, как следует новый спад. Сначала думали, что рецессия затронет в основном сектор «виртуальной», высокотехнологичной экономики; год спустя стало ясно, что это кризис действительно структурный, затрагивающий и средне-, и низкотехнологичные звенья американской экономики, в которой идёт сокращение рабочих мест.

Росли процентные ставки, отчисления в резервный фонд и доходность, а снижалась стоимость корпоративных бондов. В результате промышленность начала испытывать нехватку денег, и процесс двинулся с положительной обратной связью, то есть проблемы нарастали как снежный ком по схеме: падение кредитования — падение потребления — падение производства — неплатежи.

Так закончился успешный деловой цикл США, который начался в 1982 году при Рейгане. Этот период, за исключением небольшого спада начала 1990-х годов, имел высокие темпы роста экономики, низкую инфляцию, характеризовался небольшим уровнем безработицы.

Если анализировать, что принесло такой успех, то среди прочего на первый план выходит кредитная экспансия, которую осуществляла ФРС. Инструмент денежной «накачки» был применён при кризисе недвижимости конца 1980-х и при кризисе сберегательных банков начала 1990-х, при кризисе мексиканского песо в 1995 году. Аналогичное поведение ФРС можно было наблюдать во время азиатского кризиса 1997-го, российского дефолта и девальвации 1998-го. Экономика в результате такой политики просто расцвела. А мы и всегда говорили, что для развития экономики нужно только средство обмена, а портит ее исключительно процентная составляющая.

И всё было бы хорошо, но уровень корпоративных долгов быстро пошёл в гору. Потерялось представление о том, какой уровень корпоративных долгов вообще допустим, а какой нет. То же самое произошло и с персональными долгами. В 1990-е пользоваться кредитными карточками смогли категории населения, которые до этого никогда не могли бы и мечтать об этом, чем был очень мощно подкреплён потребительский спрос; в 2000 году американцы («мировые челюсти») потребили на 700 млрд. долларов больше, чем заработали.

Сегодня долги максимальны на уровнях домашних хозяйств, на уровне корпораций и на уровне федерального правительства. А у ФРС по-прежнему нет других инструментов, кроме повышения или понижения кредитной ставки и допечатки денег. В целом эта стратегия, хотя и воспринимается рынками как естественная, кажется очень рискованной. Если стратегия не сработает и снижение стоимости денег не приведёт к оживлению экономики, начнётся сильный рост безработицы и дальнейшее сокращение потребительских расходов. Если же, наоборот, окажется удачной и потребительские расходы начнут расти, экономика «оживёт», но все присущие ей дисбалансы сохранятся. Ничем хорошим это кончиться не может.

Не менее остры проблемы со стабильностью доллара. Его сила и слабость кроются в том, что он выступает в роли мировой резервной валюты. Сила — потому что всякий субъект мировой экономики, страхующийся от валютного риска покупкой доллара, кредитует США. Слабость — потому что отказ этого «всякого субъекта» от доллара обрушит доллар. Мировой монополист по страхованию валютных рисков, США не могут застраховать от риска сами себя!

Америка, толкая развивающиеся страны к предельно жёсткой финансовой политике, сама проводит политику сверхмягкую. Темпы роста денежной массы здесь очень высоки, и удержать инфляцию на низком уровне удаётся только благодаря постоянному «сбрасыванию» излишков долларовой массы за пределы США. Так Америка оставляет себе все преимущества мягкой финансовой политики, а недостатки, в первую очередь инфляцию, «отдаёт» менее развитым странам. Иначе говоря, эти страны, принимая долларовую массу, импортируют себе инфляцию и экономическую нестабильность в целом.

Отсюда и угроза, постоянно висящая над США, — возможное снижение привлекательности доллара как мировой валюты. Если появится другая, более привлекательная для прочих стран валюта, то долларовая масса, обслуживающая потребности всего мира, станет избыточной по сравнению с потребностями самих США. Результат предсказуем: резкое обесценение доллара и экономический крах. Отсюда и неприязнь американских стратегов к любым проектам создания региональных валют для международных расчётов.

Первая попытка создания региональной валюты была сделана в Европе в 1992 году. Тогда европейский валютный союз был разрушен спекулятивной атакой Джорджа Сороса, похоронившего в сентябре 1992 года первую единую валюту объединённой Европы — ЭКЮ. Эффективность удара вызвала подозрения, что, помимо личных спекулятивных интересов, Сорос выступил в роли орудия американского государства, желавшего погубить ЭКЮ как конкурента доллару.

Этот урок пошёл впрок. Европейцы потратили шесть лет на расширение и углубление интеграции и в 1999 году перешли-таки на единую валюту — евро, создав реальные предпосылки для вытеснения доллара из мирового оборота. В этом случае США отказались от услуг финансовых спекулянтов типа Сороса (чем, возможно, и было вызвано его разочарование в современном капитализме) и сосредоточились на прямом воздействии на Европу.

Вспомним войну в Югославии. Такое впечатление, что Европа своими руками создала источник нестабильности для себя. Но не забудем, что непосредственно военные действия начинали и вели не сами страны Европы, а их военное объединение с США-НАТО.[47]

Дело в том, что для внутренней политической жизни объединённой Европы одним из ключевых и наиболее остро стоящих вопросов было определение органа, который будет главным вождём и координатором европейской интеграции. Вариантов всего два: ЕС и НАТО.

В первом случае интеграция была бы в основном экономической и объективно ориентированной на конкуренцию с США.

Во втором случае интеграция шла бы в рамках не только Европы, но США и Канады, носила бы преимущественно не экономический, а военно-политический характер и ориентировалась на интересы доминирующей в НАТО Америки.