Журнал Русская жизнь - Возраст (март 2009) Страница 42

С такими вот удивленными чувствами я и отправился на встречу с Еленой Юдановой, прекрасной участницей прекрасной группы «Колибри». Несколько лет назад мы с Леной незабвенно пили коньяк в культовом московском стояке «Аист», сегодня я тайно надеялся на что-нибудь столь же романтичное.

Встретились на приснопамятной улице Рубинштейна, у дома 13, бывшего рок-клуба. Ностальгия обломилась: ремонт, во двор не пускают, хотя в подворотне - прежние граффити: «НОМ - короли Петербурга», «Цой жив». Вот, говорю, Лена, а некоторые люди сказывают, что мифический Цой существовал на самом деле…

- Да кто ж знал тогда - молодой парень симпатичный, скромный. В гости к кому придешь - там Цой сидит, поет, ну поет и ладно.

Мы неспешно идем в сторону Пушкинской улицы, сворачивая в переулки, вглядываясь в темные арки подворотен. В одном из дворов надпись большими буквами: «Защити свой дом от сноса». Рядом к стене притулилась кирпичная сарайка, поросшая березками.

- Деревья на стенах - очень типично. А еще есть много таких крыш и балконов, люди живут, а на балконе у них березы. У нас же скверов мало, и застраивают их постоянно. Вон тот скверик, на углу Дмитровского переулка, отстояли. Тут такой митинг был, нас тоже приглашали, но мы проспали.

Мы заходим в безымянную поилку на Стремянной улице - крохотный стояк без закусок, в пластмассовые стаканчики разливают водку, 72-й портвейн и шампанское (!), очень приятная атмосфера. Потом еще в какое-то славное заведение, где подают изящнейшие канапе с аналоговой черной икрой, по 8 рублей штука. Северная Пальмира пленяет меня все больше и больше. И, наконец, выходим к довольно основательному заведению по имени «Двадцаточка».

- Вот это место теперь даже модное. С тех пор как газета «У метро» обнародовала атлас дешевых рюмочных, такая разная публика здесь стала появляться, молодежь с гитарами, явно приезжая, иностранцы. Приличные люди, приходят и спят, как полагается, на столиках. С этого места как раз и начинается Коломенская, очень бомжовая улица. Вот здесь дорогие магазины и прочее, а шаг вправо-влево и я тебя уверяю… Жителей, которые запирают воротами знаменитые прежде проходные дворы, я понимаю в принципе. Но я не могу назвать это трущобами - просто реальный, живой мир. Причем это еще вполне приличные дворы, а на Васильевском вообще, будто мхом покрыто. Ты не был на улице Репина? Это уникально, потрясающе, вот там настоящий старый город, еще не тронутый реконструкциями.

На следующий день я поехал на улицу Репина и действительно остался доволен. На Репина мне вспомнилась Новая Голландия, заколдованный остров без набережных, неокультуренные берега, печальнейший из объектов грядущей реконструкции. Доводы сторонников радикальных преобразований вполне понятны: ваша романтика дурно пахнет и грозит обрушением, все эти острова, дворы, крыши подлежат ликвидации, потому что они хрупкие, дряхлые и грязные.

- Одно дело хрупкие, другое - грязные, - говорит Лена. - Голландия - место какое, просто волшебство. Эти заросшие берега, стены - как будто ты попал в другой город. Новоголландский проект Фостера, как и Мариинка - вообще кошмар и издевательство, больше похожие на какие-то акции для отмывания денег, и я надеюсь, они этого все-таки не построят. Точно также я не боюсь и газпромовской бандуры, ее не будет просто потому, что это невозможно. Они выбрали самое неудачное место с точки зрения технических параметров. Я читала, что даже если башню «Газпрома» выстроить до половины высоты, уже начнутся катаклизмы. Там же, как говорят, сверху глина, а под ней вода под офигенным давлением, как в пушке снаряд. У Нострадамуса написано, что город на севере рухнет в столпах воды и пламени. Пламя это, наверное, аллегория Газпрома. Короче, 333 года город простоит, немного осталось.

Теперь мы идем по Кузнечному переулку. Перед нами дом Достоевского…

- Как тебе такие имена? А вот мансарда, а под ней три окошка, здесь я прожила 10 лет. Сначала окошка у нас было два, а третье занимал авторитет Багратион Углава, про него даже в «Бандитском Петербурге» отдельно рассказывали. Мы с моим тогдашним спутником жизни Серегой Кагадеевым подъедались из его холодильника. Как-то утром Серега пошел на кухню ставить чайник, а там Багратион, а по стенам сидят на корточках такие классические ребята, а на столе куча долларов и он их делит, кого-то мирит, решает судьбы. Ребята встают, говорят нам: «Здравствуйте»… Сам жил при этом в коммуналке, да, авторитет не имеет права иметь собственность и семью, а то ты не знаешь! Это уже потом они стали: «А че, мы хуже всех что ли». В общем, комната в результате отошла к нам, потому что соседа зарезали в Голландии, 19 ножевых ранений.

Владимирская площадь, центр композиции - бессовестная новостройка «Регентхолла». К ней прилепился отбитый общественностью дом пушкинского товарища Дельвига, но теперь уже не понятно кто из них выглядит пришитым не к тому месту рукавом.

- Хотела завести тебя в этот двор позади торгового центра, да не буду. Заходишь, думаешь: блин, как Озерки - ну это у нас спальный район такой. А вот здесь, справа была шикарная круглосуточная разливуха, мы тут очень много времени проводили с Серегой.

Сергей Кагадеев - один из вышеупомянутых королей Санкт-Петербурга - теперь живет в Москве. А мы, проходя по Загородному проспекту, встречаем его брата Андрея. Настоящий Король, прется совершенно запросто по тротуару, тащит картонную коробку с надписью НОМ. Те, кто помнят 93-й так, как помню его я, разделят мою тихую радость. Мы с Кагадеевым договорились о встрече на Невском, на выставке великого русского художника Копейкина.

II.

Галерея, в которой проходит выставка, надежно спрятана во дворе какого-то распонтованного банка: шлагбаум, охрана, потом налево, в подвал без вывески, звонить три раза. Тем не менее, зрители подтягиваются. Николай Копейкин автор, безусловно, культовый. Последние годы работает над художественным циклом «Слоны Петербурга», потому и говорит охотнее всего именно о слонах.

- А я вот про слонов по радио слушал, Запашный Эдгар рассказывал о злопамятных животных. Вот самые злопамятные - это слоны. Они могут десятки лет помнить об обиде, которая им была нанесена человеком, а в один прекрасный момент этого человека убить, причем очень коварно. Например, когда их перевозят в поезде, дрессировщик заходит в клетку, а слон делает вид, что его просто качнуло, и давит, и таких случаев много. А сам стоит: «Ой!… как же это могло случиться». У нас в городе слонов нету. Была Бетти, которую во время войны убило бомбой. И был один слон, который пережил блокаду, в 78-м, кажется, умер. Его, конечно, могли съесть, но показали характер: вот, даже слона сберегли.

Мы выходим на улицу, встречаемся с Андреем Кагадеевым и отправляемся вверх по Невскому. В паре кварталов отсюда, в доме, также выходящем прямо на проспект, скрывается мастерская и репетиционная база НОМа. Довольно трудно представить что-нибудь подобное на нынешней Тверской, равно как и вышеозначенную галерею в столичном банковском здании.

- У нас пока старая система мастерских на льготной аренде, - объясняет Кагадеев. - Время от времени совершаются попытки перевести это дело на коммерческие рельсы. Я сам участвовал два раза в демонстрациях по этому поводу, но вообще все сейчас сидят и ждут, когда эта халява кончится.

Мы, кстати, с Копейкиным как-то попали в один из первых маршей несогласных. Лимонова сразу арестовали и увезли в кутузку, остальные стояли маленькой группкой с флажками, а вокруг десятки броневиков. Они митинговали, митинговали, тем временем много любопытных пришло. Видимо, ментам не было дано команды мочить, они просто стояли и не пускали. Вдруг эта маленькая группа прорвала оцепление и пошла по Невскому. И все зеваки ломанулись, и скоро все превратилось в огромную демонстрацию, орущую, и только за Домом книги ее встретил кордон с автоматами и щитами. Вот это действительно была общественная жизнь. И с художественной жизнью в Петербурге как-то проще, чем в Москве, - попробуй у вас выставиться в Манеже, а мы со своим творческим объединением «КОЛХУИ», то есть Колдовские художники, уже много лет выставляемся в здешнем Центральном выставочном зале, там нормальные руководители, никакой практически коммерции. Хотя, конечно, Петербург очень отличается от европейских городов, где богатая неформальная жизнь. Там, например, очень много всякой наружной клубной рекламы и прочего. Вот в 90-е мы оказывали культурную помощь городу - выпустили листовки «Правильно-неправильно», сами расклеивали.

Мы идем по Невскому, он прекрасен. Но здесь-то, собственно, я бывал и прежде. «Скажите, - говорю, - есть ли в округе еще что-нибудь столь же фотогеничное как Апраксин двор, заветное как улица Репина и задушевное, как „Двадцаточка“?» Кагадеев призадумался.

- Не знаю, мы вообще-то как коллектив практически все из Пушкина. Он, к сожалению, в последние десять лет стал типа престижным районом, а вообще это провинция такая, хотя и всего 20 минут езды от центра. А в Питере хорошие нетронутые районы - Петроградская, Васильевский остров, всякие линии. Или взял роман «Преступление и наказание» и пошел вон туда от Сенной, и там все точно так и осталось, как оно описано, пошел от Сенной сюда - тоже все на месте.