Что было бы, если бы смерть была - Николай Иванович Бизин Страница 44

Которая явится в образе Дульсинеи и предложит ему её спасти (или сразу же, или когда-нибудь). Более того, которая вполне может (здесь и сейчас) опять его «встретить» (якобы случайно – в одной из своих прижизненных реинкарнаций – встретиться, просто проходя мимо) при выходе из ресторации на Невский проспект.

Итак (итог) – Перельман бежит (насколько избитому Перельману возможно, то есть едва-едва) по коридору под-вала!

Как на картине Айвазовского: предвестником девятого вала.

Как на картине Нестерова: явление святого старца отроку Варфоломею.

И что характерно: от этого самоопределения – относительно ли женщины, относительно ли прочих жизней и смертей; от этого самоопределения – точно так же (как во времена преподобного Сергия) зависит выживание его родины.

И здесь не существует вопроса: возможно ли для Перельмана (человека бесполых прозрений) – быть патриотом, то есть человеком частичным, а не всеобщим, как Максим Карлович Кантор?

Нет такого вопроса.

Вот поэтому Максима Кантора и нет в украинском застенке, а Николай Перельман – есть. И вот Николай Перельман – пробует из застенка Украины сбежать: уже добегает – доплетается словесами-версификациями (аки лоза, из коей плетутся корзины) до лесенки, ведущей из подвала.

И вот Николай Перельман уже прижимается всей ладонью к дверной ручке и дергает дверцу, которая (естественным образом) – оказывается за-перта… Которая (не-естественным образом) – оказывается на месте пустоты… Ты – это твои черты… Ты – это твоя за-черта… Твоё за-пределье.

Ибо: когда ты (продвинувшись по позвоночнику к мозжечку) выглядываешь уже за-глаза, ты становишься (о-становливаяешься – в во-сторге и во-здухе) – словно красивая стрекоза, что замерла перед красивым Богом… Ты останавливаешься, ибо ты сам – дорога, которая становится всё дороже… И не важно, была ли дверь заперта.

Но она (эта дверь) – отворилась.

Перельман вышел на свет Божий.

Там его естественным образом встретилась женщина. Больше во дворе большого частного дома (естественным образом реквизированного у местных сепаратистов) никого в этот миг не было.

Ибо и другого мира не было, был лишь мир сиюминутного Перельмана…

Эта женщина (за-видно отличаясь от санкт-ленинградской Хельги) была красива. Эта женщина была уверена в себе.

Эта женщина была – у-веренно в себе.

Всё у неё (и в ней) – было. Не было лишь некоей тонкости. Понять о прежнем существовании которой было возможно, лишь напрочь её утратив. Эта женщина была прекрасной иллюстрацией такой утраты.

Ибо эта женщина была высока. И грудь её была высока. И талия её была тонка. И бедра её были широки. И была она такой, каких турки называли луноликими. И я сразу же узнал её имя: Роксолана.

Турецкая Дульсинея, положившая начало краху Великой Порты.

Женщина в своём праве: дщерь Евы, верить которой нельзя. И не-верить нельзя, ибо без неё нет жизни внешней, жизни во плоти. Потому я сказал сразу: эта женщина у-веренно в себе, она и у-веряет в себе – любого, да и сама в себе у-веряется (как до-верие, то есть до-веры).

Поэтому Перельман, едва из подвала вый-дя и сразу же её встре-тя, тотчас спросил:

– Вы Украинка?

Она высокомерно взглянула: такое детство мужчины, те-те-те и тя-тя-тя! (конечно же, цитата А. С.)

И только потом она начала понимать, откуда он вышел.

– Ты ватник? – спросила она вполне по русски. – Это тебя привезли с мешком на голове?

– Меня, – скромно признался он.

Ему (бы) – следовало поспешить от застенка. Следовало (бы) – поискать дорогу прочь от этого дома. Это было первым, что следовало сделать сразу после своего выхода из украинского застенка.

Но (конечно же) – он не спешил и разговаривал с женщиной, которая вот-вот могла собраться позвать кого-нибудь из «свидомитых» со-ратников, дабы его вернуть на положенное колораду и ватнику место.

Но (конечно же) – он опять разговаривал с женщиной. Пожалуй, это было неизбежно.

– Если ты ватник, ты колорад и пидарас, – сказала она.

Перельману бы – её не понять. Но душа Перельмана (та, что у монитора) – ощутила присутствие неподалеку от себя (на кухне и с принесенной водкой) пьяной и даже галлюцинирующей ипостаси Перельмана.

Ипостась (галлюцинируя) – пребывала в счастливой алкогольной нирване, но – явно оказывалась колорадом и ватником.

В глубине души Перельман (один из Перельманов) – поморщился. Все эти определения (колорад, ватник, пидарас, свидомитые патриоты Украины) не имели отношения к его частной (перельмановой) истине. Впрочем, ему могло бы захотеться, чтобы за происходящим понаблюдал Максим Карлович Кантор.

А ещё ему могло бы захотеться определить, как именно оказался он в данном месте и времени?

Не затем ли, чтобы в результате познакомиться с Украинкой по имени Росксолана?

– Познакомиться? – вопросила у него(!) его же карма. – Так вот тебе знак.

– Эй, хлопцы, где вы? – тихонько крикнула красавица Роксолана.

Почти что шутливо крикнула. Немного даже кокетливо и очень кичливо: он был явно слаб и надломлен (внешне), а она – выглядела и казалась (внутренне) статной и сильной. То, что он покинул темный подвал-позвоночник украинского застенка и вышел на белый свет из подземлья, дабы встретить её, прекрасную Украинку, впечатления не произвело.

– Сладко ли тебе было у нас, колорад? – спросила она Перельмана.

– Мне вообще славно, – ответил тот, не задумавшись.

Он ничуть не имел в виду свою всемирную (как математического, оторванного от жизни гения) славу, тем более что Роксолана понятия не имела о его отказе от аналога (для оторванных от жизни математиков) Нобелевской премии (как бишь она называется? Здесь и сейчас сие не важно).

Тем более он не имел в виду Роксолану.

Или её возможно называть Дульсинеей. Или даже решительной Хельгой, женщиной в своём праве.

– Так ты, колорад, сбежал? – догадалась Роксолана.

Перельман заметил, что женщина явно обрадовалась. Скорее всего, тому, что её простофили-соратники, упустившие не-до-человека-ватника из застенка, опростоволосились, и над ними (какими бы внешне они не казались гарными хлопцами) стало возможно долго и сладко насмешничать.

Душа Перельмана (в Санкт-Ленинграде) – улыбнулась и двинула стрелку курсора.

Тогда на Украине (по воле курсора) – сквозь прекрасную дивчину Роксолану проглянула (аки