Александр Хинштейн - Какого цвета страх Страница 45

— Вы правы. Это был простой разговор.

— Почему же вы пошли к Березовскому?

— Поначалу мы ещё не понимали, в какую историю втягиваемся. В марте 98-го Литвиненко пригласил меня и Понькина в дом приемов ЛогоВАЗа на Новокузнецкой. Пригласил как бы случайно: «Пойдемте, мол, пообедаем». Мы, правда, отказались, но Литвиненко сказал, что Березовский хочет с нами встретиться, и мы подумали: чего здесь такого? Тем более Литвиненко очень хитро сделал: дескать, Березовский — не коммерсант, а должностное лицо.

— Вы знали до этого об отношениях Литвиненко с Березовским?

— Об этом знали все. Литвиненко никогда не скрывал своей связи с Борисом Абрамовичем, напротив, открыто говорил: «Вы знаете, с кем я дружу?» Фактически он использовал эти отношения в своих интересах, чтобы влиять на руководство управления и даже руководство ФСБ. Из-за этого Литвиненко многие боялись как провокатора, потому что он сразу же сдавал всю информацию Березовскому…

Их дружба началась ещё в 94-м, когда на Березовского было совершено покушение. Они сошлись. Даже вместе ездили за рубеж.

Березовский был для него идолом. Помню, как во время работы в УРПО он приносил какой-то труд БАБа — что-то связанное с рыночной экономикой, — распространял среди нас: «Вот, ребята, ознакомьтесь».

— Итак, вы приходите в дом приемов ЛогоВАЗа. И что там?

— Литвиненко познакомил нас с Борисом Абрамовичем. Вот, мол, сотрудники, которые были свидетелями, когда Камышников отдавал преступный приказ. Мы начали обсуждать эту беседу.

— Зачем?

— Попросил Литвиненко. Он ведь провокатор: мол, не будешь говорить, сам попадешь под статью… Я подтвердил Березовскому: да, такой разговор был.

— Очевидно, вы думали, что на этой беседе все и закончится?

— Честно сказать — да. Кто же мог представить, что это была заранее продуманная комбинация Березовского и Литвиненко. В тот день, когда мы пришли в ЛогоВАЗ, в газете вышло интервью Березовского, где он обвинял в убийстве Листьева спецслужбы. Конкретно — Коржакова и Барсукова. Наши слова как бы подтверждали, что спецслужбы способны на преступления. Борису Абрамовичу это было выгодно — позже я понял, что он хотел снять руководство ФСБ. Ковалева, других.

— Вас не удивляло, что разговор с Камышниковым был в декабре, а к Березовскому вы пошли в марте? Почему Литвиненко молчал три месяца?

— Я его спрашивал, но он утверждал, что не мог найти Бориса Абрамыча.

— Однако есть и другое объяснение. Литвиненко узнал, что попал в разработку Управления собственной безопасности ФСБ. И именно для того, чтобы обезопасить себя, решил организовать скандал.

— Потом мы узнали, что да, УСБ работало по нему в связи с возможными злоупотреблениями, которые он совершал. Литвиненко стало об этом известно как раз в начале 98-го.

— Вы были в курсе его — назовем их так — коммерческих дел?

— Я — нет. Мы никогда не были друзьями, хотя знали друг друга ещё с 93-го года. Свои дела он всячески утаивал, однако по его поведению было видно, что он использует служебное положение в каких-то личных целях, прикрывает своих коммерсантов. Правда, Литвиненко делал все очень грамотно — составлял справки, проводил как бы официальные мероприятия.

— Что произошло после похода в ЛогоВАЗ?

— Через несколько дней нас пригласили в администрацию президента к Евгению Савостьянову — он был тогда замглавы по кадрам. Предварительно ему позвонил Березовский, и мы вчетвером — Литвиненко, Понькин, Латышонок и я — поехали на Старую площадь.

Перед этим Литвиненко спросил у Борис Абрамыча: а Савостьянов — надежен? «Да, — ответил Березовский, — Такой человек нож в спину не вставит».

Савостьянов попросил рассказать, как было дело, потребовал написать рапорта. Мы написали, оставили у него.

— Зачем вы писали рапорт? Можно ведь было отказаться?

— Так вопрос не стоял. Савостьянов отвечал за всю кадровую политику президента. Как законопослушный гражданин, я не мог проигнорировать его требования…

Проходит ещё немного времени, и всех участников похода, а также начальника нашего отдела Гусака вызывает директор — Ковалев. «Литвиненко, зачем ты подставил ребят?» Мы удивились: как это? «Вот, — говорит Ковалев, — кассета, на которой вы все записаны в ЛогоВАЗе». Естественно, наше возмущение было беспредельным. Он не имел права негласно записывать своих же коллег.

— Вы уверены, что Литвиненко знал об этой записи?

— Отлично знал. Это было ещё одним звеном в комбинации: они отрезали нам путь к отступлению, потому что кассету Березовский отдал Ковалеву.

Директор назначил разбирательство. Кстати, должен сказать, все комиссии работали очень объективно.

— Как скоро вы поняли, что коллеги изменили свое отношение к вам?

— Сразу же. Может, в открытую никто своих чувств не выражал, но холодок я почувствовал. Началось постепенное отторжение.

Одновременно по нам начали работать оперативные службы. «Наружка», прослушка — весь комплекс мероприятий. В первую очередь «вели», конечно, Литвиненко, но контроль шел и за остальными. Все это вместе взятое создавало жуткое психологическое состояние. Не с кем было даже поговорить, посоветоваться. Литвиненко же всячески этот психоз раздувал. Постоянно давил, угрожал. Пугал, что скоро всех нас арестуют, подбросят наркотики или патроны. Что лично меня должны убить руками МВД.

— Вы оказались загнаны в угол?

— Именно так — пристать было некуда. Но Литвиненко нас успокаивал. Говорил, что Боря хочет расставить своих людей. Были разговоры, что начальника нашего управления Хохолькова снимут, его место займет Гусак. В общем, никого не забудут.

— Вы этому верили?

— Допустим, мне никаких должностей не обещали… Я просто уже оказался в этой группе, пошел до конца. И пришел — к тому, что оказался фактически опозорен…

Центр Костромы совсем не похож на городской. Маленькие двухэтажные домишки, разбитые узкие улицы. Правда, в этом и заключается костромской шарм: стоит отъехать чуть в сторону — и ты попадаешь в царство ширпотребовской типовой застройки, где сквозь одинаковые шторы мерцают одинаковые люстры «каскад» — верх мечтаний советского человека (25 рублей, как сейчас помню)…

Улица Шагова — из разряда таких «каскадов». Сплошь утыкана осточертелыми пятиэтажками. Но именно ей было суждено сыграть главную роль в нашей истории.

Когда человек попадает в экстремальную ситуацию, ему обязательно врезается в память какая-то деталь — сущая ерунда. Все остальное со временем стирается, притупляется — даже самое важное, но деталь эта запоминается навсегда. Я знаю это по себе.

Помню, как меня арестовывали. Уже позабылись лица тех, кто приезжал за мной, разговоры, которые мы вели. Но огромный рекламный щит газогенераторов, который высился над моей машиной, припаркованной у обочины Волоколамки, остался в памяти навсегда. И стоит мне закрыть глаза, первое, что я вижу, — этот щит, давно уже заклеенный-переклеенный новой рекламой.

Я специально поехал на улицу Шагова. Мне хотелось представить, на чем сфокусировался взгляд 22-летнего Вячеслава Бабкина, когда его в наручниках запихивали в «Волгу». Может, на этом торговце семечками? Или на стайке подростков, галдящих у пивного ларька? Или на железных дверях парикмахерской? А может, на неизменной люстре «каскад», горящей в доме напротив? Хотя нет — было утро, начало двенадцатого. Люстры ещё не зажигали…

…В изготовлении СВУ костромские чекисты подозревали троих горожан. Главным подозреваемым был Бабкин — сын командира полка внутренних войск. По версии УФСБ, именно в отцовском полку преступники собирали бомбы. Но одно дело — подозревать, и совсем другое — знать наверняка. Было решено провести оперативный эксперимент.

Литвиненко, прикинувшись уголовником, должен был выйти на Бабкина и купить у него СВУ. Грубо говоря, спровоцировать. И тогда бы в момент этой сделки Бабкина задержали и отправили за решетку. Главное — получить доказательства.

Однако у Литвиненко был иной взгляд на уголовно-процессуальное право.

«Каждое дело должно начинаться с признания», — глубокомысленно изрек он накануне операции. Следователь УФСБ Симонов даже поперхнулся. Прямо какой-то Вышинский — признание есть царица доказательств.

«Чего же вы не одернули Литвиненко?» — спрашиваю я у Симонова. Он усмехается:

«С такими, как Литвиненко, спорить бесполезно. Я просто сделал выводы».

Литвиненко тоже сделал выводы. 25 июня 1997 года примерно в 11 часов 15 минут на служебной «Волге» он подъехал на улицу Шагова. «Наружка» сообщила, что Бабкин находится у дома № 197. Ждет своего приятеля, который сидит в парикмахерской.

Литвиненко подошел к бабкинской «восьмерке». Наверное, он спросил что-то вроде «где продается славянский шкаф?». Наверное, Бабкин ответил, что гражданин ошибся и он себе таких паскудных штук не позволяет.