Массимо Ливи Баччи - Демографическая история Европы Страница 45

Следует, наверное, заметить в заключение, что к началу XIX в. снижение смертности из-за следующего за ним ускорения прироста почти повсеместно сделало невозможным поддержание традиционных показателей рождаемости. Ограничивающие возможности брачности к тому времени исчерпали себя; эмиграция сдерживалась способностью принимающих стран абсорбировать излишки населения; таким образом, контроль за числом рождений был единственным барьером для демографической экспансии. Процесс уменьшения числа рождений во многом следовал географии и градиентам развития экономики и снижения смертности, но с многочисленными исключениями и отклонениями, которые можно объяснить культурой и традициями, религией и установлениями, случайностями и закономерностями, которые поддаются анализу лишь на более конкретных уровнях исследования.

За пределами Европы

Какой была бы Европа без Америки, а Америка без Европы? Такой вопрос, разумеется, не вправе ставить перед собой ученый, но искушение очень велико: настолько важной была трансмиграция, на протяжении XIX в. связывавшая эти два континента. Мы уже говорили о том, что до начала XIX в. эмиграция за океан была незначительной в абсолютных величинах. Однако она имела серьезное демографическое значение (ее политическое и социальное значение очевидно) еще и потому, что представляла собой немаловажный выход для некоторых народонаселений (Британских островов, Пиренейского полуострова), — благодаря «эффекту основателя» и в силу того, что она создала базы для приема последующих эмиграционных потоков, основанные на общности языка, сходстве культуры, аналогиях в семейных и общественных структурах.

В XIX в., особенно после 1840 г., эмиграция из Европы приобретает массовый характер. Подсчитано, что с 1840 по 1932 г. за океан отправились 18 млн чел. из Великобритании и Ирландии, 11,1 млн чел. из Италии, 6,5 млн чел. из Испании и Португалии, 5,2 млн чел. из Австро-Венгрии, 4,9 млн чел. из Германии, 2,9 млн чел. из Польши и России, 2,1 млн чел. из Швеции и Норвегии, если указывать только крупнейшие пункты отправления. Этот поток эмигрантов — навстречу ему, разумеется, течет встречный поток возвращающихся — направляется в Соединенные Штаты (34,2 млн чел.), Аргентину и Уругвай (7,1 млн чел.), Канаду (5,2 млн чел.), Бразилию (4,4 млн чел.), Австралию и Новую Зеландию (3,5 млн чел.), на Кубу (0,9 млн чел.), если указывать только самые значительные пункты прибытия. За первые 15 лет XX века поток эмиграции из Европы превысил 3 ‰ в год, что составляло почти треть естественного прироста. Как показано на рисунке 6.2, эмиграция достигает максимума в первой половине века. Первая мировая война и последовавшее за ней ограничение иммиграции, введенное в Соединенных Штатах, куда направлялись основные потоки, сильно уменьшают ее масштабы. Та же самая эмиграция в Северную Америку, приблизительно втрое превышающая выезд в другие части континента, в последние два десятилетия века меняет состав: если прежде в ней преобладали люди британского, германского и скандинавского происхождения, то теперь начинают преобладать выходцы из средиземноморских стран во главе с Италией, а также из Восточной Европы и с Балкан. Эта «новая» эмиграция дальше отстоит — и географически, и культурно — от «старого» потока: возможно, такая перемена состава вместе с изменившимися требованиями рынка и характеристиками американского общества и вызвали к жизни законодательные меры 1920-х гг.

Источник: Ferenczi I., Wilcox W. F., International migrations. 2 voll., NBER, New York, 1929–1931, vol. I, pp. 230–231.

Но вернемся к нашей попытке описать зарождение и развитие великой эмиграции. В ее основе, как и в основе всех явлений подобного рода, лежит формирование предложения потенциальных мигрантов на континенте, богатом человеческими ресурсами, но не имеющем достаточных материальных средств (вспомним недостаток земли) и спроса со стороны континента, где человеческих ресурсов мало, а материальных средств много. Попытаемся понять, как это происходило, сосредоточившись на аспекте предложения и в очередной раз пожертвовав анализом ради синтеза и объяснениями на микроуровне ради определения механизмов макроявлений. Здесь следует обратить внимание на три основных элемента: первый — это чисто демографический фактор: ускорение прироста трудоспособного населения. Второй фактор состоит в увеличении производительности сельского хозяйства и образовании излишков рабочей силы. Третий касается спроса на труд со стороны индустриального и городского сектора.

Об ускорении прироста мы уже говорили; естественный прирост намного превышает 15 ‰ в некоторых странах Европы (Соединенное Королевство, Германия) и повсеместно заметно увеличивается по отношению к традиционному типу воспроизводства. На протяжении всего XIX в. средние значения данного ускорения возрастают в сельской местности, где рождаемость остается довольно высокой и ограничение рождений отстает от снижения смертности. Связь между естественным приростом (разницей между рождениями и смертями) и течением миграционного потока, запаздывающим на 25 лет (средний возраст эмигранта), довольно тесная: функция эмиграции состоит в облегчении демографической нагрузки, выражающейся в притоке на рынок новых, более многочисленных отрядов рабочей силы. Значимость для эмиграции различий в естественном приросте как по периодам, так и по странам подтверждают экономико-математические исследования, в которых вводятся и другие переменные величины, например различия в заработной плате между странами отправления и странами прибытия. Прекрасная иллюстрация результатов демографической нагрузки приведена у Джонсона: «Знаменательный случай представляет собой Рум, один из Гебридских островов. Владелец острова в 1825 г. обнаружил, что сумма невыплаченной ренты достигла 300 фунтов стерлингов. Посетив остров, он убедился, что его обитатели не могут расплатиться не из-за отсутствия предприимчивости, но из-за перенаселенности, которая мешает им достойно зарабатывать на жизнь. Поняв, что положение не улучшится, он простил все долги, разделил между жителями 600 фунтов стерлингов, снабдил их скотом и оплатил им проезд до Канады. Впоследствии стало известно, что этот владелец вновь заселил остров, но уже не так плотно, и получал ренту 800 фунтов стерлингов в год». Этот случай — который нельзя назвать общим по причине особой предусмотрительности владельца и потому, что речь идет о крайнем севере Европы, — похож на мальтузианскую притчу, но сходные механизмы работали во многих зонах континента.

Второй сопутствующий феномен, обозначенный на первых страницах данной главы, состоит в повышении производительности труда в сельском хозяйстве и образовании, таким образом, избытка рабочей силы. Согласно Байроху, повышение производительности труда в Европе (за исключением России) составило порядка 0,6 % с 1800 по 1850 г., 0,9 % с 1850 по 1880 г. и 1,2 % с 1880 по 1910 г. Речь идет о значительном повышении, хорошо согласующемся с ростом эмиграции за этот период. Двойная нагрузка ускоренного демографического роста и повышения производительности привела к непредсказуемым последствиям: это и негативное влияние на реальную заработную плату, и дробление земельных владений, и обнищание мелких собственников, и увеличение числа безземельных семей. Другой земли для обработки нигде, кроме России, больше не было: Григг подсчитал, что площадь обрабатываемой земли с 1860 по 1910 г. увеличилась всего-навсего с 140 до 147 млн га. Таким образом, усиливается импульс к эмиграции, чему — не нужно забывать — способствует совершенствование путей сообщения и снижение платы за проезд: пресловутое «сужение» мира.

Хотя импульс к эмиграции из деревень на протяжении века имеет тенденцию усиливаться, демографическая нагрузка не всегда преобразуется в эмиграцию за пределы Европы или даже собственной страны. Немалая часть сельского населения поглощается процессом индустриализации. В конечном итоге те же силы, что стимулируют развитие сельского хозяйства и рост его производительности, вносят свой вклад и в промышленную революцию. Индустриализация и, соответственно, рост городов, где увеличивается количество рабочих мест, представляет собой немаловажный выход для оттока сельского населения. Если три четверти трудоспособного населения Европы (вновь за исключением России) в начале века были заняты в сельском хозяйстве, то эта доля убавилась до половины в 1850 г. и до одной трети в начале XX в. До 1850 г. абсолютная численность трудоспособного населения, занятого в сельском хозяйстве, неуклонно возрастала, затем стабилизировалась и стала постепенно снижаться. Континент все более утрачивает свой сельский облик; появляются мануфактуры, расширяется добыча полезных ископаемых, производятся строительные работы; растет и так называемая сфера обслуживания. Процесс урбанизации проходит интенсивно: 39 европейских городов, которые в 1850 г. имели более 100 тыс. жителей, увеличили свое население с 6,1 млн чел. в 1800 г. до 11,2 млн чел. в 1850 г., 29,5 млн чел. в 1900 г. и 34,4 млн чел. в 1910-м, то есть почти в шесть раз; развивалась также сеть средних и маленьких городов — и попутно появлялись новые рабочие места в администрации, на транспорте, в торговле, в сфере услуг.