Александр Дугин - Геополитика постмодерна Страница 45

Оказавшись на родной земле и имея опыт наблюдения за экономическим и геополитическим развитием англосаксонского мира, Лист открыл важнейшую закономерность, соединяющую принцип государственности с принципом свободного рынка.

Проанализировав применение либеральной теории на практике, Лист открыл следующий закон: «повсеместное и тотальное установление принципа свободной торговли, максимальное снижение пошлин и способствование предельной рыночной либерализации на практике усиливает то общество, которое давно и успешно идет по рыночному пути, но при этом ослабляет, экономически и политически подрывает общество, которое имело иную хозяйственную историю и вступает в рыночные отношения с другими, более развитыми, странами тогда, когда внутренний рынок находится еще в зачаточном состоянии». Безусловно, Лист имел в виду наблюдения за катастрофическими последствиями для слаборазвитой, полуфеодальной Германии некритического принятия либеральных норм рыночной торговли, навязываемых Англией и ее немецкими лоббистами. Лист поместил либеральную теорию в конкретный исторический и национальный контекст и пришел к важнейшему выводу: вопреки претензиям этой теории на универсальность, она на самом деле отнюдь не так уж научна и беспристрастна, как хочет казаться: рынок — это инструмент, который функционирует по принципу обогащения богатого и разорения бедного, усиления сильного и ослабления слабого. Таким образом, Лист впервые указал на необходимость сопоставления рыночной модели с конкретными историческими обстоятельствами, переведя проблематику из абстракций научной сферы в область конкретной политики. Лист предложил ставить вопрос следующим образом: мы не должны решать «рынок или не рынок», «свобода торговли или несвобода торговли». Мы должны выяснить, какими путями можно развить рыночные отношения в конкретной стране и конкретном государстве таким образом, чтобы при соприкосновении с более развитым в рыночном смысле миром не утратить политического могущества, хозяйственного и промышленного суверенитета, национальной независимости.

И Ф. Лист дал ответ на этот вопрос. Этим ответом явилась его знаменитая теория «автаркии больших пространств». Лист совершенно справедливо посчитал, что для успешного развития хозяйства государство и нация должны обладать максимально возможными территориями, объединенными общей экономической структурой. Только в таком случае можно добиться даже начальной степени экономической суверенности. Для этой цели Лист предложил объединить Австрию, Германию и Пруссию в единый «таможенный союз», в пределах которого будут интенсивно развиваться интеграционные процессы и рыночные отношения. При этом он настаивал на том, чтобы внутренние ограничения на свободу торговли в пределах союза были минимальны или вообще отменены. Но по отношению к более развитому и могущественному англосаксонскому миру, напротив, должна существовать гибкая и крайне продуманная система пошлин, не допускающая зависимости «союза» от внешних поставщиков и ориентированная на максимально возможное развитие промышленно-хозяйственных отраслей, необходимых для обеспечения полной автаркии. Вопрос экспорта был предельно либерализован и полностью соответствовал принципам «свободы торговли», импорт же, напротив, подчинялся стратегическим интересам стран «таможенного союза» (второстепенные и не обладающие стратегическим значением товары и ресурсы допускались на внутренний рынок беспрепятственно, а пошлины на все, что могло привести к зависимости от внешнего поставщика и создавало бы тяжелые условия конкуренции для отечественных отраслей, напротив, искусственно и централизованно завышались).

Учение Листа получило название «экономического национализма». Очень показательно, что смысл доктрины Кейнса сводится приблизительно к той же самой концепции: его теория «экономической инсуляции» так же ставила во главу угла не абстрактную доктрину «свободы рынка», но стратегические интересы государства и ориентацию на автаркию и суверенитет.

Наложение двух планов анализа — геополитического и экономического — является крайне рискованной операцией. Во-первых, привычное оперирование с двумя, а не с тремя, экономическими парадигмами делает общую схему в самой экономической науке неполной, если не сказать пристрастной. И вопреки исторической и научной очевидности семейство экономических доктрин, не вписывающихся в нормы двух основных «экономических идеологий», признанных «ортодоксальными» (либеральной и марксистской), продолжает оставаться за кадром магистрального развития экономической дискуссии. Это порождает превратную перспективу в постановке базовых вопросов экономической теории, поскольку за норму и «ортодоксальную научность» принимается нечто заведомо аномальное. Для того чтобы исправить положение, утвердив экономические модели «третьего пути» как нечто самостоятельное и научно когерентное, необходимо еще проделать серьезную и масштабную работу. Лишь после этого тройственная модель экономических парадигм, с которой мы оперируем в данном тексте, будет до конца понятна и обоснованна.

Во-вторых, в отношении геополитики до сих пор распространено мнение, что эта дисциплина не является строго научной и представляет собой лишь систему пост-фактумного объяснения определенных особенностей Realpolitik, не связанных с какой-либо строгой научной теорией. Если добавить к этому всеобщее невежество в области базовых геополитических текстов, находившихся под идеологическим запретом в нашей стране и даже на Западе подвергнувшихся серьезному изучению в академических сферах лишь в середине 1980-х годов, то наша задача становится еще более сложной. Нам предстоит наложить друг на друга две модели, каждая из которых является в глазах научного сообщества более чем спорной.

С другой стороны, очевидно, что само научное сообщество, в той стадии, в которой оно пребывает сегодня, не может претендовать ни на соблюдение ортодоксии в какой бы то ни было сфере, ни на утверждение нового ее понимания. Марксистский подход, доминировавший в советской науке, был совсем недавно отвергнут, неумолимо подверглись контестации и сами критерии научности, особенно в тех областях, которые имели отношение к социальным дисциплинам, а также к макроидеологическим конструкциям. Отныне невозможно отрицать геополитику только на том основании, что она является «буржуазной». Точно так же невозможно утверждать безусловную научность коммунистической парадигмы в ущерб всем остальным экономическим теориям. Таким образом, складывается ситуация, когда «научность» становится довольно бессодержательным критерием, не обеспеченным серьезной методологической базой, а плюрализм возможных подходов исключает само представление о «научности» или «ненаучности». Этот вопрос был поставлен Джоном Хорганом на международной конференции под выразительным названием «Конец Науки?». Большинство ученых согласились с выводом, что «наука» в классическом (позитивистском) ее понимании более не существует как нечто самостоятельное и беспрепятственно переходит в иные, смежные с ней области — искусство, политика, коммуникативная сфера и т. д.

Как бы то ни было, в такой ситуации неординарные подходы напрашиваются сами собой, а рискованность конструкции становится не только ее отрицательной, но и положительной стороной. Возможно, именно совокупность неординарных, «гетеродоксальных» методологий и станет базовым определением «новой научности» в той динамично меняющейся ситуации, в которую мы все глубже погружаемся.

Сопоставление принципа геополитического дуализма с тремя моделями в экономике сразу дает крайне заманчивую картину. Атлантический полюс, или остов талассократической (морской) цивилизации (Запад), явно соотносится с либерализмом, с классическим капитализмом, с Адамом Смитом и наиболее ортодоксальной линией его последователей — вплоть до Чикагской школы. Сухопутная цивилизация, евразийский континентальный ансамбль, напротив, в экономической области соответствует противоположной, антилиберальной традиции, связанной с социализмом и марксизмом.

Хотя основатели геополитики формулировали свои теории задолго до Октябрьской революции, когда еще невозможно было предугадать победу коммунистических движений в Евразии, последующее историческое развитие показало удивительную проницательность геополитиков, отождествлявших Запад и талассократию с «торговым строем», с карфагенским типом цивилизации. И хотя Римский цивилизационный полюс в начале ХХ века ассоциировался более с реакционными монархическими режимами типа царской России, события показали, что антикапиталистическая ориентация Советской власти привела к еще более радикальному противостоянию Востока и Запада, атлантистов и евразийцев, чем при царизме.