Дэвид Макфадьен - Русские понты: бесхитростные и бессовестные Страница 45

Такой избыток — объект и желания, и страха одновременно: он проявляется виртуальностью за пределами романтической или революционной риторики. Далекий от веселого общения на YouTube или Second Life,[278] он обнаруживается не только в романтических комедиях, но и в ТВ-драмах о революции и ее эксцессах. Например, сериал «Завещание Ленина» Николая Досталя, снятый по мотивам «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. Этот сериал — попытка восстановить политическую истину, на этот раз в солидной драме о документированном прошлом. О «настоящем».

В 1929 году Шаламов был арестован за распространение письма Ленина соратникам по партии, в котором многим из них (в том числе и «грубому» Сталину) была дана очень негативная характеристика. Шаламов, другими словами, не разделяет представления о партии как о «единственной, всегда правильной партии», для него полную, абсолютную значимость имеет революция. Он в нее просто верит: не в идеологию, а в революцию как в непредсказуемое событие, нарушающее навсегда обычный, знакомый порядок вещей. Его революция нигде не останавливается, поэтому не имеет ни пределов, ни конкретного образа, ни вождя — ведь дать имя такой «безобразности» невозможно. А когда речь идет о революционной политике как об абсолютной, децентрализованной и центробежной любви «ко всему» или необузданном потенциале, то прагматичные политики (со своим здравым смыслом и всяческими «планами» на будущее!) сильно обеспокоены. Хочется утешения вместо постоянной подрывной деятельности. В конце концов перед лицом виртуальности, где может случиться абсолютно всё(!!), хочется правил.

Сегодняшнее отношение к виртуальному бескрайнему общению или, точнее, к взаимодействию бесконечного множества коллективных культур формируется под воздействием привычных, традиционных стереотипов. Как было сказано в ТВ-сериале «Вепрь»:

— А вот такой момент… «Временные трудности».

— А знаешь, как наши временные трудности называются?

— Ну?

— Постоянные.

Постоянное возвращение к одним и тем же проблемам порождает повторяющиеся темы, приводя к неожиданным совпадениям романтических комедий и политических драм. Если считать, что такое слияние разных жанров объясняется коллективной реакцией на недавние разочарования или травмы даже, то полезно кое-что отметить по поводу аналогичного развития советского кино после смерти Сталина. Тогдашняя ситуация — похожая.

Режиссеры, осмысливая политические, общественные и психологические перспективы в свете дискредитации сталинских заветов, переписали биографии многих киногероев и героинь. Сценаристы обратились к более молодым, неоперившимся действующим лицам, часто изображая их в групповой активности (в школе, спортивной команде и т. д.). Фильмы о молодежи показывали новые потенциалы нового общества, и вместе с этими более дерзкими, если не понтовыми, героями постсталинского кино зрители эпохи оттепели тоже определяли границы новых, неожиданных сфер деятельности, даже новой реальности. Так формировались «ключевые образы [пересмотренного, взрослого] национального сообщества».[279] Новые герои формировали новый романтизм. Только потом, во времена «застоя», как часто бывает, опыт и крепкие напитки победили молодость и веру. Вернулись более взрослые и более циничные персонажи. И «утешительное» кино.

Та же интерпретация молодой виртуальности задает форму самых популярных телевизионных сериалов сегодня с точки зрения их кинематографических и музыкальных тенденций. Который раз из оркестровой ямы (из-за пределов ТВ-экрана) доносятся ритмы и звуки, выражающие нечто такое, что слишком красиво или слишком страшно для прозаической речи. Вечный, безбрежный потенциал юности — когда еще далеко до взрослых разочарований и запоев — сегодня рассматривается сызнова в кино и ТВ-шоу, часто спонсированных государственными деньгами. Они обращаются к теме виртуального / возможного через призму уже сложившихся форм и традиционных жанровых правил! Эти повествования стремятся как-то совмещать ограниченное (традицию / изображения по квадратному экрану) и неограниченное (вездесущий потенциал / «за-языковую» музыку). Всем так спокойнее.

Возьмем, например, сериал «Кадетство». Действие происходит в Суворовском училище города Твери: подобные военные школы были созданы при Сталине в 1943 для обучения и воспитания детей советских солдат и партийных работников. В сериале мальчики исследуют пределы новой реальности, уверенности, если не наглости, и поэтому (потенциально!) постоянного, ничем не ограниченного понта. Пресс-релиз сериала звучит так:

Мальчишки четырнадцати лет оказываются в Суворовском училище — кто-то благодаря семейной традиции, кто-то ради высоких идеалов, а кто-то даже не по собственной воле. Поступив в Суворовское, ребята поначалу не представляют всей степени нагрузки, а главное — ответственности, которая окажет глубокое влияние на их последующую жизнь. Издавна, начиная с XVIII века, из стен кадетских корпусов выходили благородные офицеры, цвет нации, защитники Отечества, опора и гордость высшего общества…

Продюсер Вячеслав Муругов сказал военной газете «Красная звезда», что сериал повествует «обо всех нас, о нашем обществе, о любви. Сейчас особенно нужны хорошие фильмы. Народ подделкой не возьмешь. Настало время, когда затертое, обескровленное слово “патриотизм” снова стало востребованным. Я искренне ждал этого часа, когда чистота помыслов возьмет верх над сиюминутной мишурой пустых устремлений».[280] Поэтому мальчики-герои неспешно устанавливают свой новый мир и все его возможности в рамках консервативных традиций.

«Кадетство» удивляет по-разному: первое — своей длиной. В бесчисленных сериях в течение трех сезонов и потом еще в продолжении «Кремлевские курсанты» делаются попытки найти равновесие между (почти) бессвязным форматом, не имеющим заранее предусмотренных ограничений, и линейным рассказом о медленном движении всех мальчиков к получению одного и того же — диплома. Вторая причина удивляться этой «драмедии» заключается в ее отношении к озвучиванию. Сериал почти полностью лишен дублированного диалога: мальчикам, очевидно и к счастью, давали право перешучиваться между собой экспромтом на съемочной площадке. Переозвучивать такую скорую речь было бы сложно: поэтому «Кадетство» — лучший телевизионный за последнее время образец живой речи и бойкой молодежной болтовни. Такой слегка понтовой речи в сериале противопоставлена более сдержанная, традиционная манера офицеров-воспитателей.

Несмотря на возникающую в итоге атмосферу общего уважения, однако, любая драма нуждается, ну… в драме. Автоматически поэтому возникает дополнительная дилемма: снят ли сериал по государственному заказу или, может быть, частая критика в сценарии таких проблем, как несправедливость, блат, дедовщина и т. д., намекает на обратное? А как насчет настойчивого обращения к музыке, предложенной группой «Ранетки» и другими артистами московского лейбла «Мегалайнер»? И последний вопрос: зачем вообще в этом сериале поп-музыка? Это циничное использование сентиментальной, «океанической» музыки для узкой политической цели? Может быть, это то, что, по словам одной зрительницы, «раньше называли “лакировочное кино”, которое к жизни не имеет никакого отношения»?[281]

Группа «Ранетки» написала новую песню для сериала помимо старых треков, которые слышатся на фоне действия каждый раз, когда кадеты оказываются на диско. Бесконечно. (Был бы я кадетом, давно убрал бы диджея.) Она называется «Мальчишки-кадеты»: «Первый день новой жизни настал. Первый раз в жизни ты не опоздал. Вернешься, не вернешься в детскую мечту. Главное впереди, верь и иди… Понял вдруг, без друзей нет потерь. Понял вдруг, стал взрослей — и что теперь?» Проблемы настоящего, правдоподобного самоопределения Майи из нашей романтической комедии остаются, даже когда речь идет о реконструкции взрослых, советских связей. Надо якобы «верить». И все!

В СМИ долго не было конкретной или надежной информации о том, спонсирован ли сериал Министерством обороны. В конце концов оказалось, что да. Эта неуклюжая государственная поддержка на самом деле имеет смысл, особенно с точки зрения кастинга. Главный герой «Кадетства» — Александр Головин, выпускник «Ералаша». В том же образе шального, если не бесконтрольного мальчика Головин теперь играет роль Макарова, избалованного и очень «эмоционального» сына местного политика. Как Муругов говорит, «в нашем сериале он хоть и “папенькин сынок”, но далеко не сволочь. В нем — здоровое зерно. У него есть характер. Он входит в коллектив, заслуживает уважение».[282]

Стремление Макарова заслужить положение в коллективе называется «комедией», добавляет Муругов, так как «смеяться, согласитесь, лучше, чем плакать». Три тысячи новичков погибают в России ежегодно от дедовщины. Невеселая реальность уступает место безопасной иронии, такому же печальному осознанию неоправданности слова «комедия». «Кадетство» — очень развлекательный и высококачественный продукт, но не надо делать вид, что «комедия» тут смеется над чем-то: смех здесь скрывает суровую реальность, ту, которая, как и в эстраде, делает уверенный понт малодопустимым.