Клод Дюфрен - Великие любовницы Страница 46

Эти слова еще раз подтверждают то, что Антуанетта никогда не переставала испытывать к любовнику все ту же любовь и все ту же преданность. Король был в этом уверен, о чем свидетельствует в своем «Дневнике» герцог де Люин: «Король снова стал вести привычный образ жизни, и мадам де Помпадур – тоже. Весь двор и все иностранные послы бывают у нее. Король так же частенько к ней наведывается».

Хотя приговоренный к смерти Дамьян и был казнен после адских (с нашей точки зрения, но вполне заурядных по тем временам) пыток, его поступок имел политические последствия. Хотя Помпадур и утверждала, что не имела намерения мстить, она «отыгралась» на двух главных своих противниках: военном министре д’Аржансоне и министре юстиции Машо. Одновременно, с привычной для нее ловкостью и диалектическим складом ума, она сумела загасить конфликт между королем и парламентом. Государство нуждалось в гражданском мире, поскольку война против Англии и Пруссии становилась мало-помалу катастрофической для французских войск. Но маркизе опять стала грозить новая опасность, то есть новая любовная страсть Людовика. Решительно, сей монарх был неутомим в своем мужском естестве, и у «королевы сердца» никогда не было времени на то, чтобы перевести дух.

Новая страсть короля, маркиза де Куален, была красивой особой с манерами великосветской дамы, но душа ее оставляла желать лучшего. Поскольку король имел неосторожность поселить ее в выкупленном у маркизы замке Бельвю, мадам де Куален уже решила, что стала «королевой сердца». Будучи уверена в своем неизбежном триумфе, она стала публично оскорблять Помпадур. Та, находясь на пределе сил, решила уже было уступить свое место. И в очередной раз ее смог отговорить от этого ее друг де Берни. Став министром иностранных дел, аббат использовал свое новое назначение и написал королю письмо, в котором изложил серьезные последствия ухода мадам де Помпадур для дел государства и для репутации самого короля. Это предостережение открыло глаза Людовику, и тот решил незамедлительно прогнать прочь интриганку де Куален. «Отдавшись, как простая девка, маркиза была изгнана, как простая девка»[91].

В истории иногда случаются происшествия, которые кажутся второстепенными, но которые в не меньшей степени оказывают свое влияние на развертывание событий. Помпадур удалось сделать своим преданным слугой королевского камердинера Лебеля. Среди прочих своих обязанностей сей Лепорелло занимался поставкой для хозяина прелестниц, до коих тот, как мы знаем, был большой охотник. Однажды ночью Лебель привез в замок некую юную особу, чей «пыл к созиданию» намного превосходил способности мадам де Куален. Настолько, что неизвестно, обязана ли была Помпадур устранению соперницы королевскому министру или его камердинеру…

Но маркиза де Помпадур не имела возможности почивать на заслуженных лаврах: чувственные перипетии, которым ей приходилось противостоять, сменились другими, намного более серьезными проблемами. Война против Пруссии и Англии, получившая в истории название Семилетней войны, столь удачно начатая, обернулась катастрофой. Эта катастрофа была по большей частью следствием неспособности командующих французскими армиями. Это относилось как к протеже маркизы маршалу де Субизу, не умевшему принимать оперативных решений, так и к ее врагу маршалу де Ришелье, занятому лишь получением выкупа с захваченных им городов, равно как и к другим военачальникам, которые менялись с частотой проигранных ими битв, а именно: к маршалу д’Эстре, графу де Клермону, старому маршалу де Бель-Илю. Никто из них не обладал качествами, столь необходимыми для полководца. Нерешительность, промедления, незнание местности и вражеской тактики – не с такими составляющими можно было привести войска к победе. Кроме того, австрийцы, союзники Франции, оказались никудышными солдатами, а те, кто ими командовал, были еще менее способны побеждать, чем их французские коллеги. Однако самого худшего можно было бы избежать, если бы аббат де Берни не проявил достойного сожаления пораженческого настроения. Он думал лишь о том, чтобы заключить мир любой ценой, пусть даже ценой поражения Франции. Он только тем и занимался, что советовал оставить захваченные позиции, отвести войска на французскую территорию: мол, иначе катастрофа неизбежна. А больше всего он желал, чтобы его освободили от исполнения обязанностей, которые ему были явно не по силам.

Оставшись почти в одиночестве среди этих пораженцев, маркиза де Помадур проявила непоколебимую волю к сопротивлению. В написанных ею письмах, в инструкциях, направленных командующим армиями она показала волю к победе и патриотизм, которым позавидовали бы многие мужчины-современники. Она также доказала способность к стратегическому мышлению – это женщина-то, никогда не учившаяся военному искусству! Надрессированная на использование своих прелестей, откуда маленькая Антуанетта Пуассон находила такие ресурсы характера? Когда вокруг нее все выступали за прекращение борьбы, когда каждый новый успех врага с удовлетворением воспринимался противниками короля в лице судейских, парламентариев или клерикалов, «королева сердца» прикладывала все свои силы для того, чтобы найти новые средства, противостоять любому компромиссу, который нанес бы ущерб Франции.

Поистине маркиза вела себя тогда… как настоящий мужчина! Однако несправедливость того времени привела к несправедливой оценки ее роли потомками, которые, вместо того чтобы высказать ей признательность, сделали ее ответственной за военные неудачи и неправильные решения, принятые правительством. Конечно, дружба с Субизом не дала ей возможности оценить уровень его непригодности, равно как и неспособность ее друга и протеже Берни. Но когда она поняла, что его роль стала вредна для страны, она незамедлительно ему об этом сказала и высказалась за его замену на посту министра иностранных дел постоянным ее другом герцогом де Шуазелем.

Не были ли та поддержка, которую маркиза многие годы оказывала новому министру, возвышение, которому она поспособствовала после назначения его послом в Риме, следствием их дружбы и не служили ли они их общим интересам? По мнению некоторых историков, между ними были отношения другого порядка… Нельзя ничего утверждать с уверенностью. Протестуя против любви к женщине, на которой он женился и которая была очень богата – что не являлось недостатком, – Шуазель не стеснялся часто изменять ей. А почему бы в этом случае ему было не изменить жене и с Помпадур? Но это мнение опровергает Жак Леврон, написавший:

«Когда он[92] вернулся в Париж в ноябре 1758 года, мадам де Помпадур уже была женщиной, подавленной физиологически. Она поддерживала свою элегантную и приятную внешность только силой воли, эффективностью кремов и духов. Когда она, оставшись одна, снимала на несколько часов свою маску, то становилась в свои тридцать семь лет постаревшей измученной женщиной, харкающей кровью, худой, пожелтевшей. Ее темперамент никогда не отличался чувственностью; она стала хрупкой, как никогда, и утешалась тем, что перестала быть любовницей короля…»

Правда в том, что многочисленные задачи, которые она взваливала на себя в течение тринадцати лет в конце концов подорвали здоровье фаворитки. Она держалась только своим чудесным упорством, но никогда с губ ее не слетело ни малейшей жалобы, а короля она всегда встречала в веселом настроении.

Несмотря на то что силы стремительно покидали ее, маркиза продолжала проявлять чудеса во всех направлениях политики. Когда опустела государственная казна, она бросилась искать пути ее наполнения, упросила своих друзей банкиров Пари-Дюверней, заложила или продала большинство своих драгоценностей, отдала из своих средств миллион ливров на оборону Канады, посодействовала оснащению нескольких военных судов, умножила усилия по заделыванию брешей в стене дома, чье имя Франция. Эта преданность национальному делу очень разнится с репутацией, которую приписала ей история. Конечно, у фаворитки были слабости, удивительные для женщины ее закалки: она позволила надуть себя шарлатану, который назвался графом де Сен-Жерменом, вначале поддержала, а потом выступила против энциклопедистов, обвинив их в том, что они сеяли в умах людей дурные семена. Но если она и совершила ряд ошибок, то никак нельзя сомневаться в искренности ее чувств. Письмо, которое она направила герцогу д’Эгильону, отважно защищавшему бретонское побережье от набегов англичан, свидетельствует об этом намного лучше любых комментариев:

«Я нахожусь в отчаянии, поскольку нет ничего страшнее, чем избыток унижения. Поражение всего лишь несчастье, отказ от борьбы – вот позор. Что сталось с нашей нацией? Когда не хватает принципов, чтобы перестать признавать божественность и владыку, люди вскоре становятся отбросами естества, и это сейчас происходит с нами. Наше унижение я переживаю в тысячу больнее, чем потерю всей нашей эскадры…»