Владислав Петров - Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый Страница 48

— Только и делов!

Все присутствующие на несколько мгновений потеряли дар речи и окаменели. Наверное, это зашлись их сердца, сердца ценителей и знатоков всего совершенного.

— Проклятая наша действительность, — сказал Самуил Иванович, первым нарушая трагическое безмолвие, — бегите из нее, Борис Арнольдович, как говорится, спасайся, кто может!

— Что вы! — вспыхнула Нинель. — Одумайтесь, разве можно при всех!..

— Ах!.. Устаешь бояться, изнемогаешь от высосанных из пальца уложений и заповедей! — Самуил Иванович словно не услышал ужаса в словах женщины. — Все правильно вы сделали, Борис Арнольдович, жить можно и в лачуге, жизнь дороже любой красоты. Но до каких же пор выбирать между жизнью и красотой, до каких пор?! Почему нет гармонии между главными категориями?!

— Да бросьте, я, если захочу, еще лучше сплету! — стал успокаивать его Борис Арнольдович. — А что касается освобожденных зодчих, так что ж, я действительно не должен пытаться их превзойти. У меня же руки, а у них?

Стали успокаивать расходившегося Самуила Ивановича и другие, хотя другим тоже было жаль порушенной красоты. Успокоили. Никто посторонний еретических слов, кажется, не расслышал. А тут уже и зодчие подоспели. Комбайнелли и Гремучий. Оба два.

— Ну-ка, ну-ка!..

Постояли, похмыкали и, никого не удостоив словом, ускакали. Продолжать бесконечно улучшать свои личные апартаменты. Единственные свои объекты. Выходит, тревога была обоснованной. Вот народ, уже капнули…

В этот вечер, как и в предыдущие вечера, было мероприятие. Борису Арнольдовичу не хотелось в нем участвовать.

— Культурное мероприятие, а потом кого-ни-будь потянут на лобное место! — кричал Борис Арнольдович шепотом.

— А так потянут вас! — неотразимо аргументировала Нинель.

— Ну хоть изредка у вас бывают дни без мероприятий?! — восклицал он трагически, но по-прежнему шепотом.

— Только в сезон дождей. В сезон дождей, как я уже говорила, не будет вообще никаких мероприятий. Но не дай вам Бог узнать, что это такое! Узнать, как невыносимо иногда хочется принять участие хоть в чем-нибудь, а не в чем!..

Театр в джунглях был устроен так. Зрители сидели кружком в середине, а, если можно так выразиться, сцена располагалась со всех сторон. Актеры без всяких костюмов скакали вокруг зрителей, перелетали с дерева на дерево, планируя на лианах, и это означало, что персонажи куда-то бредут по Синайской пустыне, а во время перехода разворачивается некое действо, за которым нужно следить, безостановочно вертя головой.

Сперва такое театральное новаторство показалось Борису Арнольдовичу не очень удобным для зрителя, но постепенно он о неудобствах забыл, принял предложенные правила игры и даже к концу спектакля немного подзабыл, где находится. Так переживал за героев.

Оказалось, что его душа прямо-таки распахнута навстречу сценическому искусству, а он за тридцать лет жизни впервые узнал про это. Не попал бы на Остров, может, и никогда бы не узнал. Так бы и помер, недополучив своей доли эстетического наслаждения. А ведь перед ним был лишь любительский спектакль.

Борис Арнольдович хотел спросить насчет освобожденных артистов, что-то ведь такое ему Мардарий говорил, глянул вокруг, но знакомых рядом ни одного не было. Они все играли роли в спектакле. Нинель — деву Марию, Роберт — Иакова, Жюль — Павла. Самуил Иванович играл, конечно же, Иуду, а Мардарий, конечно же, — Иисуса Христа. Небезызвестная Фанатея изображала Понтия Пилата и была демонически великолепна в этой роли.

Даже девочки Калерия и Елизавета были заняты в спектакле. Они по очереди играли маленького Иисусика, без слов, но с большим, что называется, подъемом…

Все-таки Борис Арнольдович не удержался и обратился за разъяснениями к постороннему человеку. Хотя сомневался, удобно ли. Оказалось — ничего. Незнакомец объяснил не только насчет освобожденного театра, но и ответил на другие несущественные вопросы.

Выяснилось, что освобожденный театр находится в упавшем самолете, а потому никто, кроме оберпредседателей, не может его посещать. Потому они сами там и играют. И называют себя освобожденными артистами. Поскольку неловко таким большим людям быть хоть в чем-то несерьезными любителями…

Еще Борис Арнольдович узнал, что роль Пилата в спектаклях играют разные люди. Постоянно играть эту роль никто не хочет. И сегодня так совпало, что Фанатея, а она вообще-то на сцене Вирсавия, изображает мужчину. Ничего, искусство — вещь условная. Главное, что у Фанатеи неплохо получается.

— Вы не находите?

Хорошо, что как раз заканчивался антракт и Борис Арнольдович не успел ничего ответить незнакомцу, а лишь неопределенно пожал плечами. Не отдавая себе в этом отчета, Борис Арнольдович опасался Фанатеи и потому предпочитал ничего про нее не говорить. Ни плохого, ни хорошего.

После спектакля Борис Арнольдович поделился своими новыми знаниями с Нинелью и Самуилом Ивановичем, а также высказал им свое восхищение.

Однако, пропустив комплименты мимо ушей, они заставили его повторить разговор с незнакомцем еще раз и подробней. Пришли к выводу, что ничего страшного не произошло. А могло произойти. Ибо незнакомец со своей словоохотливостью весьма напоминал провокатора. Самодеятельного или освобожденного — не важно.

— И все-таки вы были великолепны! Все! — повторил Борис Арнольдович.

— Ерунда, — неожиданно раздраженно отозвался Самуил Иванович, — вся наша жизнь — спектакль, который кончается одним и тем же. Одиннадцатой заповедью.

— Что это с ним? — удивился Борис Арнольдович, когда бывший Иуда Искариот удалился.

— У Мардария была реплика: «Не ругайте Иуду, он несчастен и безобиден…» — но Мардарий вместо нее сказал совсем другие слова: «Не ругайте Иуду, ибо вы не знаете, что сделает он для вас…» У Мардария великолепная память, он не мог оговориться случайно…

— Ну и что? Какое до этого дело Самуилу Ивановичу?

— Может, и никакого. Однако он очень боится всего необъяснимого. Вот и расстроился…

И Нинель удалилась в свой кокон, всем видом давая понять, что разговор окончен и не стоит пытаться его продолжать. Борису Арнольдовичу осталось только недоуменно пожать плечами, глядя ей вслед.

«Не ругайте Иуду, ибо вы не знаете, что сделает он для вас». «Не ругайте Иуду, он несчастен и безобиден…» «Он несчастен и безобиден, ибо вы не знаете, что сделает он для вас…» Это Борис Арнольдович уже начал производить со словами из библейской пьесы чисто инженерные операции. Но все равно ничего не понял. И махнул рукой. Тоже отправился спать. На новое место.

И тут увидел, что ради спокойствия освобожденных зодчих испорчена не только форма жилища, но и нарушены некоторые его эксплуатационные качества. Кровля, оказывается, разъехалась, чего нельзя заметить снаружи, и теперь сквозь нее проглядывали звезды. Вот досада! Надо поправлять.

А характер у Бориса Арнольдовича был такой, что ему довольно часто не давал покоя некстати замеченный непорядок. Так получилось и в этом случае. Стоило закрыть глаза и приказать себе заснуть, как тут же перед мысленным взором оказывалась дырка в кровле. И так повторялось несколько раз. Не сцены из спектакля, который произвел сильнейшее впечатление, а дырка.

Пришлось вылазить и среди ночи устранять ненавистный дефект. Самому своими слабыми зубами заготавливать материал, вплетать его при неверном свете ночных светил.

Борис Арнольдович чувствовал себя ночным вором-домушником, но не мог ничего с собой поделать. Раз такая натура. Зато после удалось уснуть без сновидений, а утром подняться вместе со всеми, причем совершенно самостоятельно. Позавтракав, опять отправились на прогулку по Острову.

— Пойду впереди, — решил Борис Арнольдович, — у меня сегодня с утра такое чувство, что я могу самостоятельно выйти туда, где был лишь однажды. А также и туда, где не был ни разу.

— Что ж, — одобрила решение Нинель, — уверенность, достойная мужчины. Мне остается только следовать за вами не рассуждая!

Последняя фраза прозвучала как-то по-особенному, кокетливо, что ли, и она непостижимым образом подзадорила Бориса Арнольдовича, даже, пожалуй, вдохновила. Он бросился вперед резво, плохо разбирая дорогу, так что Нинели, несмотря на сказанное ею минуту назад, пришлось осаживать Бориса Арнольдовича, напоминать ему о правилах техники безопасности. Но после краткого внеочередного инструктажа мало что изменилось, он по-прежнему пер вперед, как какой-то летающий бульдозер, а Нинель лишь качала головой укоризненно да старалась быть наготове, чтобы при случае подстраховать.

Конечно, ноги и руки Бориса Арнольдовича еще продолжали по утрам побаливать, но эта боль исчезла после самой незначительной разминки.

— Вы мне хоть скажите, куда направляемся? — как бы между прочим полюбопытствовала Нинель.