Александр Горбачев - Песни в пустоту Страница 48

Петр Глухов

У меня ощущение, что он все из космоса брал. У кого я ни спрашивал, все говорили, что он особо ничего не слушал и не читал.

Полина Литвинова

Он был абсолютный незападник. Ну, просто всего этого для него как бы не было. Музыки он не слушал, хотя снимал всех моментально и знал все – Шевчука, Кинчева и так далее. А читал… Я помню, он как-то приехал и сказал: “‘Чапаев и пустота’ – круто. ‘Москва – Петушки’” – круто”. Ну и все. Я вот все время читала, а он – ему это было не нужно. Он все время был занят.

Ярослав Гребенюк

Про книги я у него все-таки спросил. Он честно признался, что не читает вообще, хотя в песни вставлял и буддийские термины, и имена каких-то элитарных писателей – игрой это не было, потому что вряд ли кто-нибудь круче Дранти врубался в сущность буддизма.

(Из статьи в газете “Луганчане”)

Юрий Рыданский

Человек с золотой медалью школу окончил! Естественно, было образование, в том числе и в литературном отношении. А дальше было все вообще. И фэнтези, и Герман Гессе, и обэриуты. Мы с Лешей Кудаковым были сторонниками аналитического кубизма и долго тянули его в эту сторону – к Хлебникову и так далее. Тяжело он к нему шел, скептически принимал, но в итоге есть все-таки песня “Было”, сделал конфетку.

Владимир Кожекин

Я понял основную тему всех его песен. У него все время присутствует конфликт между сказочной, волшебной, очень теплой реальностью – и такой натурой. Примеров масса. Там, “Куда же делась Темза?”: раз – контраст. Или там “Светлейший князь”: вы пропадали за вином. То есть человек готовился к тому, что какая-то сказка будет, творчество, счастье, свобода, улыбки, а это все раз – и на такую реальность серенькую с вот этой водочкой.

Вероника Беляева

Водочка как раз расслабляла. Реальность – это Украина, Свердловск, вот это реальность. А водка – это значит петь, это отдушина. А после отдушины вот это – надо ехать домой, мама, папа, работа в школе, сын…

Ольга Денисова

Он как-то сам о себе сказал: “Я очень невезучий”. Это было сказано один на один – на народ-то он не производил впечатление человека унылого, или грустного, или закрытого. Наоборот, очень живого и светлого. В нем это, видимо, могло сочетаться – с одной стороны, такая мощная жизненная сила, а с другой… Вот у него есть песня “Безнадега” – может быть, это слово к нему лучше всего и подходит, и с точки зрения творчества, и с точки зрения жизни. Мне кажется, в нем было очень много страхов. Когда мы познакомились, ему было двадцать семь, и теперь уже мне кажется, что он тогда подходил к какому-то этапу. Потому что был уже очень большой творческий багаж, и он не был переведен во что-то серьезное. А мысль такая была, и сделать это коммерческим проектом в том числе. Но все было очень сложно – ну, вы представляете, что такое 90-е годы, а тем более на Украине. И вот все эти страхи – они чувствовались, притом что это человек, у которого все время были какие-то байки на устах, по каждому случаю рождались какие-то анекдоты – в то же время было впечатление, что куда-то вглубь заглянуть страшно. Даже ему самому.

Александр Литвинов (Веня Дркин)

На это будет спрос. И мы прокормимся. Конечно, речь не идет ни о каких лимузинах, домах в Подмосковье… То есть если будет там каких-нибудь 200 гривен, 150 (потому что и семья, и дите растет), крыша какая-нибудь над головой – этого достаточно. А то за четыре года семейной жизни восемь мест жительства поменяли, сейчас восьмая квартира. Словом, мадня какая-то страшная.

(Из интервью в Алчевске)

Владимир Кожекин

Он просто ничего не успел. Бэнд собрался в 97-м, сыграли пару десятков концертов, все это с перерывами на то, чтобы содержать семью, – поехать на стройке поработать, потом обратно. Время жесткое было. Я ему говорю: “Веня, бля, ты болен, давай я тебе покупаю билет до Воронежа, а пацаны твои едут, как вы собираетесь, на электричках”. Он говорит: “Ты чего, как это? Я с пацанами должен, я не могу”. И так во всем.

Если попытаться составить график перемещений Вени Дркина по стране (по странам, точнее) в 97-м году, получится сложная, суетливая, нервная линия, складывающаяся в замкнутый круг, – так мечется тот, кто попал в клетку. В 97-м Дркин был уже другим – осознавшим, что он может и чего он хочет, собравшим силы, взрастившим талант, и Москва, к которой его влекла все та же центростремительная сила, была для него уже не пространством надежды, но необходимостью – нужно было идти вперед. Нужно было записывать настоящие альбомы. Нужно было делать настоящее дело. К тому же появились и люди, готовые этому делу способствовать, – за Дркина взялась хиреющая Московская рок-лаборатория, и сейчас уже не разобрать, кто там для кого мог бы стать спасательным кругом.

Дркин даже не уперся в собственный потолок, а ударился о него со всей силы – до боли, до зубовного скрежета.

Анастасия Тюнина

Он очень боялся Москвы, боялся, что его кинут, – у него это была почти навязчивая идея. Он настойчиво хотел записываться и все время искал такую возможность. Все, что рождалось, немедленно пытался зафиксировать. В этом плане он молодец, что за этим следил. Он все время что-то рисовал, сочинял, все время разводил какую-нибудь деятельность. На месте вообще не сидел. Только когда спал – и то я сомневаюсь. Алкоголизм, конечно, здорово мешал планам – хотя, если бы он не пил, это был бы, мне кажется, совсем другой человек.

Александр Литвинов (Веня Дркин)

Честно сказать, есть такая мысль [найти продюсера и раскрутиться]. Может быть, и получится, но только подход такой очень странный. Где начинаются деньги, там рок-н-ролл заканчивается. То есть нам надо как-то не потеряться… В общем-то, есть у нас продюсер, то есть устроитель скорее. Вот сейчас она приезжала, говорила о том, что в Москве в следующем году 200 лет со дня рождения Пушкина. Придумай, говорит, что-нибудь про Пушкина. Сейчас там прет все, бандиты всякие вкладывают деньги в это мероприятие – там своя схема именно отмывки денег. Придумай, говорит, мультик там какой-нибудь по Пушкину или рассказик, все напечатаем, за все заплатим. Она хорошо все устраивает. То есть, я думаю, она будет нам помогать, но мы должны для этого просто сыграться, а сыграться у нас никак не получается: все приходится где-то мотаться, по Воронежам, по Москвам. В общем, ничего толком не выходит, сарай. От этого весь на нервах, перед концертом нажираешься как свинья. В общем, некрасиво все…

(Из интервью в Алчевске)

Валерий “Лерыч” Овсянников

Он хотел как-то вырваться, кем-то стать. Ну а как? Он ведь только этим и занимался. Так и говорил: у меня есть талант, покупателя нет.

Петр Глухов

По поводу Дранти всем казалось, что ему не надо ничем помогать, потому что он уже сам по себе настолько крут… Было понятно, что он здесь с нами ненадолго и его взлет – вопрос времени исключительно. Не было ощущения, что ему какая-то помощь вообще нужна. Сейчас-то понятно, что была нужна на самом деле.

Ярослав Гребенюк

Разумеется, сразу было понятно, что Дрантя не из числа звезд ДК железнодорожников. Для себя я подсчитывал, что там есть процентов двадцать Чижа, десять – Башлачева, пяток – БГ, но остальное-то его, Дрантино. И – сейчас почему-то интересно это вспоминать – как-то не ставился даже вопрос о раскрутке, о том, что ему нужно выходить на большую сцену. Дранте было лет двадцать шесть, и подразумевалось, что все у него впереди. Даже не возникала мысль, пробьется он или нет. Я думал себе, что славы, равной известности Чижа, Дрантя заслуживает, и она обязательно придет, и он добьется всего, чего захочет, хотя бы потому, что все у него уже есть… Сам Дрантя на эти темы тоже никогда не говорил.

(Из статьи в газете “Луганчане”)

Петр Глухов

В Москве много людей, которые могли ему в то время помочь, они мне потом говорили: “Ну где он был в 97-м?!” Но он попал на Синякова, на людей из Рок-лаборатории – они заключили с ним какой-то контракт, пообещали денег, но в результате… Про альбом “Все будет хорошо” у него была запись в блокноте – мол, не уберег. Когда он там сидел, у него стояли над душой – мол, давай быстрей, у нас студийное время дорогое. Я вообще не представляю, как можно девятнадцать песен с накладками физически записать за три дня. Ну и студия “Колокол” потом еще кассету убила. И была еще эта дурная идея у Дранти увеличить немножко скорость – типа инструментал становится повкуснее и голос как у Гребенщикова. Дрантя этот альбом жутко не любил, всегда говорил, чтобы его не покупали.

Игорь Бычков

С записью “Все будет хорошо” было недопонимание, но в порядке рабочего момента. Др сделал запись, и ему не понравилось, что ему не дали ее переделать. Это ведь был реальный эксперимент – он никогда ничем подобным не занимался. Писался внакладку, все писал сам – и инструменты, и голоса. И случился такой казус, что человек, который все это записывал, просто не смог окончательный продукт сделать профессионально. Конечно, этот альбом нельзя было выпускать. Др это понимал, но его уже никто не слушал: бумажку он подписал, качество студию “Колокол” устроило, и они кассету выпустили. Ну и с деньгами тоже – получил он за все долларов двести, которые в период записи были пропиты.