Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты Страница 48

Вспоминая развлечения на базе в ожидании формировки («Вадим, скажем, ни с того ни с сего орал на всю столовую: «Капитан! Принимаю решение сбросить хвостовую часть и уходить в подпространство!» — на что какой-нибудь другой остряк немедленно откликался: «Ваше решение одобряю, капитан! Не забудьте головную часть, капитан!» — и так далее»), Стась вспоминает еще и такие фразы: «У меня заклинило органику бортового поворота!», «Уходя в подпространство, не забудьте погасить свет!» — и поясняет: «Конечно, не бог весть какие шуточки, каменный век, я бы сказал, но нам тогда здорово надоело ожидать назначения, да и всем ребятам тоже, так что к нам относились снисходительно. Но мне бы и в голову не пришло, что Вандерхузе способен заниматься чем-либо подобным». Это Стась думает по поводу услышанного разговора Вандерхузе и Дика, который на самом деле имитирует Малыш. И позже, когда Стась приходит к Дику, разговор их в рукописи более длительный:

Дик приподнял голову.

— А, это ты, — произнес он с неудовольствием. — Ты чего?

— Просто так зашел, — сказал я бодро. — Ты за мной заходил?

— Нет, — сказал Дик, отбирая у меня бутылку. — Чего ради я буду за тобой заходить?

— А погулять?

— Погулять? — произнес Дик. — Ты знаешь, Стась, я сегодня, пожалуй, не пойду. А то вчера вечером я не работал, накопилось тут кое-что…

Я ощутил смутное беспокойство.

— Э… погоди, — сказал я и замолчал.

Дик подождал немного и сказал извиняющимся тоном:

— Знаешь, давай сегодня не пойдем. Так хорошо работается, у меня сначала все не ладилось, а потом пошло, пошло… Я за эти два часа знаешь сколько сделал…

Он говорил еще что-то в свое оправдание, но я уже почти не слышал его. Я уже все понял. У меня все пошло перед глазами, свет померк, и Дика я слышал будто издалека. Но несмотря на все это, у меня хватило выдержки не задавать прямых вопросов, и я только сказал:

— А я думал, что ты с Вандером уже выходил прогуляться…

— Да что ты, — произнес Дик озабоченно. — Сижу все время, как проклятый. — И тут он заметил, что со мной что-то неладно. — Ты что, обиделся? — спросил он испуганно. — Ну, если ты так уж хочешь — пойдем… конечно…

Я встал. Я пробормотал что-то такое: не надо, мол, не стоит поздно уже — не помню, что я там бормотал. Каким-то образом я очутился в коридоре, потом у себя в каюте, погасил зачем-то верхний свет, включил зачем-то ночничок, которым никогда не пользуюсь, лег на койку и повернулся лицом к стене. Меня опять трясло.

Рассказ Комова-Тендера о последних трех днях перед явлением Малыша тоже в рукописи отличается от окончательного варианта:

 <…> Так вот, послушайте, что было со мной на протяжении последних трех суток.

Оказывается, ему пришлось пожалуй еще хуже, чем мне. Правда, слуховых «галлюцинаций» у него не было совсем, но зато зрительные начались на другой же день по прибытии. Он как раз запускал мальков в озеро, когда краем глаза заметил вдруг что-то неладное. Конечно, он лучше всех нас знал, насколько безопасна эта планета, да и глайдер носился над рощами неподалеку, но нервы у него были напряжены точно так же, как у всех нас — пустота и тишина давили даже на его натуру. И вот в десяти шагах от себя он увидел в кустах это чудище. Оно было ярко-красное, оно колыхалось, дрожало, через него просвечивали кусты — в общем, Тендеру было нелегко. Но в отличие от меня мысль о галлюцинациях и тем более о сумасшествии ему и в голову не пришла, для этого он был слишком уверен в крепости своего духа, да и виды он повидал в отличие от меня. Поэтому следующее появление призрака, на этот раз зеленого, на высоте двенадцать он встретил во всеоружии и сфотографировал его. Фотография получилась плохая, но это было неважно. Тендер понял, что на планете действуют какие-то еще не обнаруженные силы. Он стал предельно внимателен, он начал собирать материал. На песчаном берегу озера он обнаружил какие-то следы, которых раньше наверняка не было, он заметил камни и сучья на стройплощадке и рядом с кораблем, он заметил мое возбужденно-подавленное состояние, он догадался, почему только я и он подвержены таинственному воздействию — Вандерхузе и Дик никогда не разлучались, и это, по-видимому, играло какую-то решающую роль. По моему поведению он сделал вывод, что неизвестное существо способно проникнуть в корабль, и стал ждать этого проникновения, дождался его этой ночью, а затем и утром.

Обсуждение фактов присутствия аборигенов на планете иногда отличается от окончательного. К примеру, высказывание Комова-Тендера (приводятся первый и последний варианты):

— В том числе и внешний облик, — сказал Тендер. — Вспомните, до сих пор мы не встретили ни одной гуманоидной расы которая не была бы разумной. Но дело не только в анатомии. Камни, которые они сюда натаскали, ветки… Камни под маяком расположены в явном порядке, это какие-то знаки. Я не хочу ничего утверждать категорически, но то, что мне известно очень хорошо вписывается в картину, характерную для первой стадии попыток войти в контакт, осуществляемых гуманоидами с первобытной культурой. Тайная разведка и одновременно не то дары, не то предупреждение.

— Дело не только в анатомии, — сказал Комов. — Камни под маяком расположены в явном порядке, это какие-то знаю Камни и ветки на посадочной полосе… Я не хочу ничего утверждать категорически, но все это очень похоже на попытку войт в контакт, осуществляемую гуманоидами с первобытной культурой. Тайная разведка и одновременно не то дары, не то предупреждение…

После объявленного запрета выходить из корабля без разрешения Комов добавляет: «Прошу отнестись к этим моим слова с максимальной серьезностью».

Несколько отличается и разговор Комова-Тендера с Сидоровым.

— Прежде всего, имей в виду, Атос, — сказал Тендер, — я не знаю и не понимаю, откуда Горбовский узнал об аборигенах. Мы сами начали понимать, что к чему, всего два часа назад, подготовил для тебя информацию, начал ее уже кодировать, И тут все так запуталось, что я просто вынужден просить тебя потерпеть еще некоторое время и не требовать от меня подробностей. Я хочу все-таки окончательно разобраться.

— Понимаю, — сказал Сидоров. — Но сам факт существования аборигенов достоверен?

— Абсолютно, — сказал Тендер. — Два часа назад один из них проник в корабль… и мои мальчишки сгоряча устроили за т погоню.

— Гуманоид? — спросил Сидоров.

Тендер снова помедлил. — Да, — сказал он.

Отличается и спор Стася и Дика-Майки о контакте с разумными существами.

Вот сейчас мы в тринадцатый раз сталкиваемся с чужим разумом. Предположим даже, что контакт получится, и они объяснят нам, почему так хорошо живется в пещерах и как отвратительна им мысль жить в великолепных светлых зданиях, которые мы готовы для них построить. Не в этом дело. Понимаешь ли ты, в чем состоит главная задача всякого контакта? Понимаешь ли ты, почему человечество вот уже двести лет стремится к контактам, радуется, когда контакты удаются, горюет, когда ничего не получается? Я, конечно, знал. Изучение разума, сказал я. Исследование высшего продукта деятельности природы. Это, в общем, верно, сказал Дик, но это только слова, в которые мы тщимся облачить истинную суть дела, потому что на самом-то деле нас интересуют не проблемы разума вообще — это такая же пустопорожняя постановка вопроса, как и изучение проблем природы вообще — звучит красиво, а содержания никакого не имеет, как и всякая чрезмерно обще поставленная проблема. Нет, брат, нас интересует прежде всего наш, человеческий разум. Мы уже пятьдесят тысяч лет пытаемся понять, что мы такое, но, глядя изнутри, эту задачу, брат, не решить, как невозможно поднять себя самого за волосы. Надо посмотреть на себя извне, чужими глазами, совсем чужими, а вот это-то и не получается…

На фразу Вандерхузе о Тендере («Я бы на его месте целый день радовался, что я такой догадливый…») в рукописи есть ответ Дика: «Что вы, Тендера не знаете?» А на недоумение Дика («Машинной цивилизации здесь нет, — сказал он. — Негуманоидов здесь тоже нет…») отвечает Вандерхузе: «Не ломайте себе голову, мальчики, — мягко сказал Вандерхузе. — Ведь вы же никогда не попадали в настоящее крушение. Вы не знаете, что такое агония. Я тоже не знаю, но однажды я это видел. — Он покачал головой. — Но как же это надо было знать старинные своды!»

Отправляясь в первое наблюдение, Комов требует не только известить его при появлении аборигенов, но и «непрерывно ин формировать меня об их передвижениях».

После осознания, что Малыш — не абориген, а землянин, Стас думает: «Что ж тут было не понять! Можно было только удивляться, что мы не поняли этого раньше. Вот Тендер — он, конечно, понял это давным-давно. Может быть, еще до того, как мы здесь появились. И конечно, он был в восторге от своей сообразительности. Как всегда, всех обогнал, всех удивил, всех посрамил. Кроме Горбовского, впрочем. А может быть, в данном конкретном случае и самого Горбовского».