Владимир Федоров - Бойцы моей земли: встречи и раздумья Страница 48

Сын Гурьяна Савкина — Андрей, побоявшийся в открытую выступить против гордого, независимого Михаила, тайно, как вор, покушается на молодой сад. Но гроза местных крестьян бессилен перед упорством и светлой мечтой Михаила. И сад зацвел…

Непростой это сад. Он олицетворяет лучшие надежды трудового крестьянства и всего русского народа, а образ великана Михаила, патриарха рода Харламовых, пронесшего свою мечту сквозь тяжелые испытания разных времен, вырастает до большого обобщения.

Жестоко отомстил Харламову Андрей Савкин: надругался над любимой Михаила — красавицей Улькой, которую скуповатый отец насильно пытался выдать замуж за Андрея. Во время венчания непокорная Улька сходит с ума.

Да и мог ли найти счастье правдолюбец Михаил в темном запуганном селе конца прошлого века, где все трепетало при имени ненасытных Савкиных? Единственная утеха молодого великана — молодой сад. Он подрастал. В нем поселились птицы. Первая песня соловья, облюбовавшего колючий куст крыжовника, заставляет Михаила обливаться горькими и радостными слезами. Писатель светло рисует облагораживающее влияние природы на душу человеческую.

Подросший сад стал свидетелем многих памятных событий. Здесь прячется от царских ищеек большевик Федор Орланин. Здесь зародилась любовь сельского паренька Ивана Полетаева и певуньи Фроси–Вишенки. Но их чистым чувствам, описанным с таким неподдельным лиризмом, грозит участь горькой любви Михаила и Ульки. Таковы жестокие обычаи старого села, такова суровая жизнь.

Не может забыть своей первой любви Михаил Аверьянович, с тоски пьет его старший сын Петр, вернувшийся калекой с японской войны, а младший неказистый сын Николай женился па Вишенке, которая его не любит. Даже сам мудрый Михаил Аверьянович не в силах переступить вековые сельские устои, не в силах помешать этому несчастливому браку.

Символична сцена гибели Гурьяна Савкина, выслеживающего большевика Орланина и беглых солдат. Старого мироеда запорол рогами бык по кличке Гурьян, которого когда–то тот лицемерно подарил «опчеству». А вскоре после похорон сельского царька Гурьяна Савкина в село пришла добрая весть: свергли царя.

Две части романа — две эпохи. В муках рождался новый мир. Его ровесником стал маленький Мишка Харламов, незаконный сын Фроси–Вишенки, живая память первой несчастливой любви. Старый мир еще долго будет показывать свои когти. Легче посадить на месте мрачного болотистого леса у Вишневого омута молодой колхозный сад, чем выкорчевать из людских душ проклятые пережитки… Но люди упрямо тянутся к счастью. Недаром даже цвет Вишневого омута, окруженного садами, изменился.

Характерна судьба сельского балагура, философствующего чудака — неудачника Карпуши. Не сумел он ни вырастить сада, ни создать семьи и лишь в конце жизни в колхозном саду почувствовал себя человеком. Нельзя без волнения читать о колхозном «матриархате» в годы войны, о песнях в саду неутомимых тружениц–солдаток, которыми верховодила бригадир Фрося–Вишенка. Женщины за внешним весельем пытались скрыть тоску о любимых, да не всегда это получалось…

Запоминается богатырский поединок садовода Михаила Аверьяновича Харламова с шальным ледоходом. Промокший старик несколько дней и ночей спасает колхозные яблони. Надорвался сельский Илья Муромец, свершая свой подвиг. Но выращенный им сад все–таки гибнет. Нечем было топить в лютые морозы обессилевшим полуголодным солдаткам, и сад срубили на дрова. Умирая, сад отдавал свое благодатное спасительное тепло озябшим ребятишкам, которым предстояло сажать новые сады.

Роман Михаила Алексеева говорит о творческой зрелости автора. Написан он уверенной руной мастера и получил всенародное признание. Тем досаднее его отдельные недочеты. Иногда лаконизм повествования обертывается торопливой информацией. Бледны образы сельских вожаков Федора Орланина и Ивана Харламова. Самобытный язык романа иногда засоряют отдельные канцеляризмы. Некото–рые герои исчезают со страниц романа на продолжительное время, автор как бы забывает о них. Быть может, этому способствует обилие лирических отступлений, которые хороши сами по себе, но иногда тормозят действие.

От Михаила Алексеева, настоящего художника, мы вправе были ждать волнующего полотна о нашей современности. Так оно и случилось. Автор, крепко связанный с родимым селом на Волге, упорно собирал материал для новой повести. Писатель уезжал за Волгу, оставляя друзьям сразу два адреса: ищите его в Саратовской или Волгоградской области. Для того, чтобы написать повесть об одном селе, надо объездить много сел!

И вот — «Хлеб — имя существительное», повесть в новеллах. Наша жизнь настолько стремительна и многообразна, что неспроста мы, писатели, ищем для ее образного, концентрированного воплощения новые формы. Так появился своеобразный жанр повести в новеллах, романа в новеллах. Иначе бы вряд ли удалось Михаилу Алексееву относительно небольшую площадь повести так густо заселить самыми разными персонажами.

Это жители тех самых Выселок, о которых местный философ, сторож при «наиважнейшем объекте» — хлебе дед Капля говорит: «В коммунизм Выселки придут последними». Но ни сам Капля, ни многие его односельчане, ни автор повести не хотят мириться с таким положением вещей. Ибо колхоз «мог бы быть и передовым также по всем показателям».

Сделав героями повести людей отстающего колхоза, вернее, одной из его бригад, Михаил Алексеев не противопоставляет им по известной схеме людей передового колхоза, а так рисует большинство высельчан, что мы видим в них самих силы, способные при определенных обстоятельствах творить чудеса.

Автор щедр на портреты хлеборобов, на первый взгляд, простых, а на деле сложных, с богатой душой. Вот они — золотые советские люди, что прошли сквозь огонь и воду. Такие родные, неповторимые, с присущими им отдельными человеческими слабостями, они властно стучатся в сердце читателя. Они, хозяева жизни, противопоставлены художником людям иной закваски: спекулянтам, рвачам, дезертирам.

Помню, на встрече в ЦК комсомола, куда были приглашены писатели полюбившихся молодежи книг, молодые волгари преподнесли своему писателю–земляку огромный пшеничный каравай, так сказать, «хлеб — имя существительное». Мой друг, смущенно улыбаясь, ответил, что он еще в большом долгу перед земляками. И рассказал, как в пригородном поезде один из них образно заметил: «Хлеб — самое главное. Хлеб — имя существительное, остальное все — прилагательное».

— Низкий поклон вам, писатели земли русской, за то, что воспеваете нелегкий труд хлеборобов, — сказала бывшая колхозница, а в то время аспирантка Воронежского сельхозинститута Антонина Косьянчук.

Прошли годы, и вот в одном из московских кинотеатров после премьеры фильма «Журавушка», поставленного по этой алексеевской повести, мы встретились с автором. Он был радостно возбужден и даже смущен. Вопрос его был несколько неожидан:

— Хочешь еще посмотреть?

Это было сказано с такой детской непосредственностью, что мне невольно вспомнилось, как мы мальчишками смотрели полюбившиеся фильмы сразу по нескольку сеансов подряд.

Недавно на экраны вышел фильм «Русское поле», созданный по роману Михаила Алексеева «Ивушка неплакучая». Он продолжает тему повести «Хлеб — имя существительное», вернее, расширяет и углубляет ее. В «Ивушке неплакучей» писатель рисует душевную красоту, благородство и многотерпенье русских женщин, наших современниц. Большой популярностью у читателей пользуется алексеевская повесть «Карюха».

А впереди новые многолетние нелегкие поиски. Снова и снова возвращается мой друг к рукописи романа «Сталинград», которому быть может, суждено стать главной книгой его жизни. Снова уезжает к родной матушке-Волге, на места былых боев, к поднявшимся из пепла стенам легендарного города–героя. Большой тебе удачи!

ПРЕОДОЛЕНИЕ

Поэму Сергея Викулова «Преодоление» я услышал еще до ее опубликования. Автор читал самозабвенно, горячо, чувствовалось — он говорит о наболевшем, хорошо знакомом. Поэму увлеченно слушали критики Владимир Архипов, Валерий Дементьев, Александр Власенко. «Прозу» сельской жизни сердце поэта переплавляло в настоящую гражданскую поэзию.

По страстности, смелости, знанию проблем сельского хозяйства поэмы Викулова можно сравнить с памятными очерками Валентина Овечкина. Поэт перешагивает установленную рафинированными снобами неписаную черту поэзии, насыщает свои вещи хлесткой публицистикой. Эти правдивые строки были написаны еще несколько лет тому назад:

Где рано сеяли, где поздно,старались глубже — для тепла, —могилы делали — не гнезда,и кукуруза не взошла.Хоть те участки в перепашкупошли — беда не велика.Но веру в дело — вот что страшно —убили в сердце мужика.

Недавно один товарищ из Курской области читал мне эту главу наизусть. Значит, дошло.