Публикации на портале Rara Avis 2015-2017 - Владимир Сергеевич Березин Страница 48

И тут наступает пора кого-то обидеть: ничего этого не будет, как ни отождествляй себя с героями фантастических книг и фильмов. Вы проживёте ваши унылые жизни, и если упустите то, за что нужно схватиться — своих сыновей и дочерей, — вовсе канете в Лету. Прах и тлен будет ваша судьба. А уж если случится какая-нибудь мировая беда, вострубит Глас с небес, и четыре неприятных мушкетёра поскачут по земле, знайте: никакого одинокого геройства не будет. Не будет принцессы, не уехать с ней на закат на мотоцикле, заправленном последним в мире бензином. Всё будет очень плохо, и конкретно для вас.

Это просто сюжет сказки в низкотехнологичном мире, где люди живут так быстро, что не успевают заболеть. Сказка эта старая, и главный намёк в ней в том, что только в сказках бывает герой-одиночка, которому удаётся жить долго в неудобном мире будущего.

Теперь же, все эти выживальшики обслуживаются целой вереницей разнообразной литературы и кинематографической продукции.

Обыватель лежит на диване с пивом (я, кстати, не знаю, отчего так прицепились к дивану и пиву — быть можно дельным человеком, любящим пиво до чрезвычайности, а русский литератор Крылов тоже любил свой диван). Обыватель лежит, и вот к нему приходит индустрия массовой культуры в лице писателя-мачо.

Это какой-нибудь героически-татуированный человек, который будит в обывателе тревожность. Писатель (а они чаще всего числятся по ведомству фантастов), говорит лежащему на диване: «Что, жирный пингвин, прячешь тело робкое в утёсах? А враг у ворот! Война на пороге! Эпидемия! Апока… Покалипс… Да ты ещё в „Фоллаут“ не играл! А ведь скоро беда, и вытащит она тебя за ушко да на солнышко!»

Оно, конечно, придёт беда, отворишь ворота, но все эти книги дают довольно дурацкие советы. Вроде того, что бы набрать брёвен для строительства дома, спрятать их в овраге, а в чёрный час беды собрать из них дом. Или закопать большие канистры с бензином за околицей.

Читал я художественную литературу на эту тему — вся она вступает в сговор с обывателем. Дорогой обыватель, как бы говорит она, давай ты, не сходя с дивана, почувствуешь себя причастным делу выживания. Почувствуешь, а, значит, наполовину выживешь. Ты будешь до хрипоты спорить о том, сколько хранится бензин и чем лучше владеть в смутное время — автоматом Калашникова или снайперской винтовкой.

Это всё глупости: никакой герой одиночка не выживает.

Если кто и выживает, так это структуры — небольшие шансы есть у жёстко организованных общин и сект, у религиозных объединений и дисциплинированных разбойников. Сказать по совести, они-то ещё некоторое время помучаются в печали, если модель будущего будет соответствовать всем этим книгам. Шансы всё же у них есть. Но одно дело — быть солдатом армии, жить тяжело и трудно, подчиняться законам общины, а другое — ехать на мотоцикле и чувствовать руки принцессы на твоём пивном животе.

Надо оговориться, что в этом желании почувствовать себя мужчиной есть рациональное зерно: некоторые авторы подталкивают читателя к мысли о том, что нужно заняться собственным здоровьем. Другие, честь им и хвала, пересказывают азы первой помощи. Вдруг потенциальный безумный Макс совершит доброе дело сейчас — спасёт упавшего в реку, сделает искусственное дыхание, другому перебинтует рану. Лучше, конечно, не доверяться в этих знаниях тревожной художественной литературе, но это уж как у кого получится. Быть здоровым и умелым лучше, чем опустившимся и никому не нужным.

Кроме нехитрой мысли о преимущественном выживании структур, есть и ещё один вывод из этого чтения: современный обыватель очень боится смерти. Страх смерти — естественен, но когда вся жизнь выстроена вокруг этого страха, очень трудно остаться человеком. На отношении к Концу Света и прочим прекращениям обыденного существования построено множество религиозных учений. И лучшие из них учат избегать суеты и не манить перемену в мирной жизни. Не положено вам знать тот день и час, когда надо, тогда будет, а положено работать и любить, растить детей. Нехитрый и всем известный набор.

Что из этого следует? Да немного: покамест жить будем, а придёт час — помирать будем.

04.07.2016

​За деньги (об оплате литературы)

А увлекают меня такие книжки, что как их дочитаешь до конца — так сразу подумаешь: хорошо бы, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочешь.

Джером Д. Сэлинджер. «Над пропастью во ржи».

Однажды я работал в газете, а, придя в гости к далёкому от журналистики другу, вдруг обнаружил среди гостей тонкого знатока моей работы. Я был начальником в газете, обозревавшей книги, и этот незнакомец довольно точно описывал мне промахи и ошибки, которые заметил бы не всякий из вычитчиков.

Я ломал голову, кто это такой, но оказалось, что это рабочий типографии, который в свободное от прямых занятий время читал всё то, что выходило из его печатной машины. Он и рассказал мне потом примечательную историю про запахи. Это была история прежних времён: тогда в отечественные или числившиеся отечественными толстые глянцевые журналы начали вклеивать пакетики-пробники с духами. Однако тиражи этих журналов были завышены (для удобства общения издателей с рекламодателями), а вот этих пробников в типографию привозили много — согласно заявленным тиражам. Поэтому сотрудники — от уборщиц до операторов хитроумной полиграфической техники — пахли загадочными современными запахами.

И модницы на улице с удивлением обоняли тонкий Givenchy в обилии струящийся от какой-нибудь тёти Мани.

На самом деле, все эти пробники и сейчас суют в популярные издания, но с приписками тиражей давно разобрались, а кроме духов я видел там и пакетики с растворимым кофе, к примеру.

Эта деталь полиграфии на самом деле — деталь культурная. Это прорыв в другое измерение с плоскости печатного листа. Видел я и звуковые послания — уже не в виде «журнала с дыркой в голове», как называли давнее издание «Кругозор»[95], куда была вложена тонкая пластинка для проигрывателя. Теперь техника шагнула далеко вперёд.

В художественной прозе я такого не упомню, хотя литераторы часто предлагают читателю разнообразить чтение.

Поэтому в моём рассуждении две темы — с одной стороны, желание вырваться из привычной схемы литературного произведения в третье