Станислав Лем - Раса хищников Страница 5

Складывается впечатление, что образ Львова все больше блекнет в глазах каждого последующего поколения. Как можно так легко смириться с потерей города, будто это давно ампутированная конечность? В Народной Польше, при навязанном Москвой красном правительстве нельзя было даже говорить об этой потере. Одной из первых ласточек стала моя книга о детстве «Высокий замок»; некоторые удивлялись, что кто-то вообще отважился написать о довоенном Львове. Вероятно, «Высокий замок» увидел свет потому, что издателем являлось Министерство национальной обороны, и это вовсе не было моей хитрой уловкой: они захотели книгу — я им ее дал.

Вильно и Львов, которые мы потеряли, не пострадали в войну. Вроцлав же, крупнейший из городов, полученных нами взамен, был разрушен на 70 процентов, почти как Варшава. Кузен моей жены, профессор Ольгерд Чернер, архитектор, был одним их тех, кто поднимал Вроцлав из руин. Конечно, урбанистическая структура, сложившаяся за столетия немецкого господства, сохранилась, но сегодня это в общем-то новый город, воссозданный поляками.

Когда возникла III Речь Посполитая[52], Коль[53] обнимался с Мазовецким[54] в Кшижовой[55] и говорил, что прошлое уже никогда не вернется. Сегодня Шредер[56] повторяет, что Германия никоим образом не претендует на наши западные земли, но «Прусская опека»[57] готовит очередные иски о возвращении бывшего немецкого имущества. Между тем я читаю, что в России исподволь развивается процесс, который я бы назвал возвратом имущества гэбистским властям. Путин назначает своих корешей на ключевые посты, планомерно крушит и давит всяческих ходорковских — кстати, олух все-таки этот Ходорковский, немало его коллег уже давненько смотались с деньгами в Лондон или какую-нибудь Швейцарию. В американской прессе открыто говорится, что дело вовсе не в том, чтобы заново национализировать добычу нефти, — просто нужно во главе якобы частных консорциумов поставить доверенных лиц. Думаю, России это принесет больше вреда, чем пользы. Верно, так называемые олигархи сколотили — часто непонятным образом — состояния, исчисляющиеся миллиардами, но аппетиты правительства Путина выходят за рамки чисто экономические, речь идет прежде всего о власти, еще крепче связанной с московским центром. Нам в данный момент с востока ничто не угрожает, ну а что будет через десять лет — неизвестно.

Новый Drang nach Osten{19}* под лозунгом возвращения бывшего немецкого имущества и проблема наших потерь на востоке, в моем понимании, как бы уравновешиваются на чашах одних весов; не знаю, почему редко вопрос ставится именно так. Мы попались в ловушку, поскольку коммунистическое правительство вообще не было заинтересовано в сохранении частной собственности на недвижимость и не заботилось о соблюдении формальностей; люди, переселенные на западные земли, не требовали (или не могли требовать) внесения изменений в кадастровые книги, а теперь из этого вытекают печальные последствия. В Варшаве вроде бы созданы специальные группы, которые должны на профессиональном уровне дать отпор имущественным притязаниям «Прусской опеки», поэтому не стану углубляться в подробности; не хотелось бы оказаться тем раком, который суется с клешней туда, куда конь с копытом. Однако считаю, что долг государственных органов — успокоить сограждан. И что характерно: в то время как немцы выдвигают претензии нам и чехам, никто почему-то не требует у русских Пилав и Кенигсберга, то есть Калининграда. Правда, в «Шпигеле» появилась статья о том, что в Кенигсберге жил Кант и что восстановлен его памятник, но это все.

Я лично, как уже здесь писал, не намерен добиваться имущественного эквивалента за утраченную за Бугом собственность. Для меня важна в первую очередь память. Есть у меня разнообразные материалы о Львове, есть очень хороший фотоальбом Буяка[58], есть две книги, посвященные Кладбищу Орлят[59], но всего этого мало. Я не придерживаюсь, упаси Господи, того взгляда, что мы должны смело выступить против украинцев и отвоевать Львов, — нет, но меня огорчает забвение. Когда я думаю о городе, который называли «Leopolis semper fidelis», мною овладевает щемящее чувство горечи, и потому я возвращаюсь к идее создания диорамы, которая показала бы в трехмерной проекции Львов 1939 года.

Мой замысел вызвал энтузиазм среди близких, боюсь только, что и даже самые лучшие специалисты не сумеют верно воспроизвести прежний облик города. Дело даже не в финансовой стороне — я бы лично не пожалел ни средств, ни сил. Но необходимо рыться в архивах, обратиться за помощью к архитекторам, инженерам и историкам — не знаю, насколько это возможно. Тем не менее я вновь повторяю свой призыв и надеюсь, что он найдет отклик.

Я понимаю, что все вышесказанное звучит как голос из дремучего прошлого. Между тем вышел очередной номер журнала «Лампа», в котором есть интервью со мной, а рядом — очень интересные беседы с образованными молодыми людьми. Они целиком погружены в современность, хотя она не очень-то им нравится. История, о которой я здесь веду речь, для них немногим отличается от воспоминаний негров, которых работорговцы похищали и увозили на судах в Соединенные Штаты. Молодежь повернулась спиной как к прошлому, так и ко всей политической сцене. Если высыпать железные опилки на бумагу, а под ней поместить магнит, то опилки выстроятся вдоль силовых линий магнитного поля. Нечто подобное происходило с нами во времена советского протектората; а теперь, после революции «Солидарности» и после того, как — не без помощи Папы Иоанна Павла, а также Горбачева — мы обрели независимость, магнитное поле исчезло, опилки беспорядочно рассыпались, воцарилось безразличие.

В последних номерах «Шпигеля» я нашел статьи о заговоре Штауффенберга[60] и покушении на Гитлера, о вторжении союзнических войск в Европу и советском наступлении. Немцы поддерживают историческую память, а у нас в таких журналах, как «Ньюсуик», «Впрост» или «Политика», — ничего, глухо, как будто нам эту память вдруг отшибло, как будто бы мы в одночасье все забыли и живем только сегодняшним днем.

Между тем суммарное количество человеческих бед, обрушившихся в прошлом веке на нашу страну, нельзя ни компенсировать, ни забыть. Ни взором объять, ни сосчитать тех потерь, какие мы понесли в результате массового обезглавливания лучшей части нашей интеллигенции. Говоря об убийствах каких-то людей — пусть даже группы из полутора или нескольких десятков человек, — всегда можно сохранить личное отношение к каждой из жертв. Но чем больше их число, тем с большей легкостью индивидуальные свойства конкретных лиц перерождаются в статистическую абстракцию. Германия вместе с Советским Союзом ввергли нашу страну в пучину смерти — и это просто невозможно до конца осознать. Можно лишь позавидовать людям, которых танк истории не смял на середине их жизненного пути.

Июль 2004

Рана{20}

О Варшавском восстании[61] уже очень много писали в связи с его шестидесятой годовщиной — и в «Тыгоднике», и в других изданиях. Я даже подумывал, не показать ли, выступив в роли адвоката дьявола, как это выглядело с советской позиции, но мне расхотелось. Все ведь знают, что Сталин желал нам худшего. Он хотел истребить нас, и ему было удобно, чтобы вместо него это сделали немцы.

В малом масштабе я наблюдал подобное во Львове. Когда в сорок четвертом в город снова вошли Советы, первые два дня аковцы[62] с бело-красными повязками{21} ездили на джипах вместе с офицерами советского авангарда. Потом аковские посты исчезли, потому что людей забрали в НКВД. Отца, который был врачом Армии Крайовой, мне удалось в последний момент вернуть с лестницы, когда он с повязкой на рукаве собирался выйти на улицу.

Вот почему мне не слишком хочется воплощаться в ипостась адвоката дьявола. Хотя с чисто стратегической точки зрения это, естественно, сделать можно. Повстанцы не захватили Окенче[63], а следовательно, никакие парашютисты не могли высадиться на аэродроме. В свое время немцы под командованием генерала Штудента атаковали Крит[64] именно при помощи парашютного десанта и, правда, захватили его, но с огромными потерями, потому что, опустившись на головы защитников острова, нарвались на мощный заградительный огонь. Советская сторона не хотела принимать даже пассивного участия в помощи восстанию и противодействовала полетам английских и американских самолетов со снабжением для повстанцев.

В руках у немцев остались и все мосты; один только Берлинг[65] предпринимал отчаянные попытки с несколькими частями 1-й Армии[66] форсировать Вислу. Во второй, более почетной для Советов фазе советско-германской войны все города были взяты в обход фланга, с запада, — в том числе Вильнюс, Минск, Витебск, ну и Львов. Стало быть, и в Варшаве следовало совершить большой обходной маневр. Это — если рассуждать в чисто военных категориях и не затрагивать ужасный политический фон. Ибо, повторяю, Сталин желал нам зла — и правительству в Лондоне, с которым он разорвал отношения, и подполью.