Юрий Мухин - СССР - потерянный рай Страница 5

— Не поделились? — спросил Бендер, задергивая портьеру.

Паниковский и Балаганов быстро вскочили на ноги и принялись рассказывать. Каждый из них приписывал весь успех себе и чернил действия другого. Обидные для себя подробности они, не сговариваясь, опускали, приводя взамен их большое количество деталей, рисующих в выгодном свете их молодечество и расторопность.

— Ну, довольно? — молвил Остап. — Не стучите лысиной по паркету. Картина битвы мне ясна. Так вы говорите, с ним была девушка? Это хорошо. Итак, маленький служащий запросто носит в кармане… вы, кажется, уже посчитали? Сколько там? Ого! Десять тысяч! Жалованье господина Корейко за двадцать лет беспорочной службы. Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики. Но не помешал ли я вам? Вы что-то делали тут на полу? Вы делили деньги? Продолжайте, продолжайте, я посмотрю.

— Я хотел честно, — сказал Балаганов, собирая деньги с кровати, — по справедливости. Всем поровну — по две с половиной тысячи.

И, разложив деньги на четыре кучки, он скромно отошел в сторону, сказавши:

— Вам, мне, ему и Козлевичу».

Остановим повествование.

— Заметьте, — говорил мне приятель, — Остапа и Козлевича не было при грабеже, но русский Балаганов о них помнит, Бендер — глава шайки, но Балаганов и не думает к нему «подмазываться» — он назначает Бендеру такую же равную долю, как и остальным.

Но продолжим чтение романа.

«— Очень хорошо, — заметил Остап. — А теперь пусть разделит Паниковский, у него, как видно, имеется особое мнение.

Оставшийся при особом мнении Паниковский принялся за дело с большим азартом. Наклонившись над кроватью, он шевелил толстыми губами, слюнил пальцы и без конца переносил бумажки с места на место, будто раскладывал большой королевский пасьянс. После всех ухищрений на одеяле образовались три стопки: одна — большая, из чистых, новеньких бумажек, вторая — такая же, но из бумажек погрязнее, и третья — маленькая и совсем грязная.

— Нам с вами по четыре тысячи, — сказал он Бендеру, — а Балаганову две. Он и на две не наработал.

— А Козлевичу? — спросил Балаганов, в гневе закрывая глаза.

— За что же Козлевичу? — завизжал Паниковский. — Это грабеж! Кто такой Козлевич, чтобы с ним делиться? Я не знаю никакого Козлевича.

— Все? — спросил великий комбинатор.

— Все, — ответил Паниковский, не отводя глаз от пачки с чистыми бумажками. — Какой может быть в этот момент Козлевич?»

— Шура мог просто поторговаться и выторговать себе еще полтыщи, и у него было бы столько же, как он и сам себе назначил, — продолжил мысль мой нерусский приятель. — Но он дрался с Паниковским, чтобы свою долю получил и Козлевич, которого Паниковский предал, даже не задумываясь. Но, одновременно заметьте, хитрый Паниковский «подмазывает» атамана большой долей, чтобы с его помощью самому получить больше, чем при делении добычи Шурой.

А теперь вспомните, как описан в романе эпизод смерти Паниковского, которого к этому моменту ненавидел не только Шура Балаганов, но и вся компания, которую Паниковский только что оставил голодной из-за своей алчности.

«Дорога тянулась бесконечно, и Паниковский отставал все больше и больше. Друзья уже спустились в неширокую желтую долину, а нарушитель конвенции все еще черно рисовался на гребне холма в зеленоватом сумеречном небе.

— Старик стал невозможным, — сказал голодный Бендер. — Придется его рассчитать. Идите, Шура, притащите этого симулянта!

Недовольный Балаганов отправился выполнять поручение. Пока он взбегал на холм, фигура Паниковского исчезла.

— Что-то случилось, — сказал Козлевич через несколько времени, глядя на гребень, с которого семафорил руками Балаганов. Шофер и командор поднялись вверх. Нарушитель конвенции лежал посреди дороги неподвижно, как кукла. Розовая лента галстука косо пересекала его грудь. Одна рука была подвернута под спину. Глаза дерзко смотрели в небо. Паниковский был мертв.

— Паралич сердца, — сказал Остап, чтобы хоть что-нибудь сказать. — Могу определить и без стетоскопа. Бедный старик!

Он отвернулся. Балаганов не мог отвести глаз от покойника. Внезапно он скривился и с трудом выговорил:

— А я его побил за гири. И еще раньше с ним дрался».

— Все! Русский тут же начал жалеть своего врага и каяться, что нанес ему когда-то обиды, — победно подытожил приятель, уверенный, что доказал свой тезис.

Между прочим, придя домой, я вспомнил чуть ли не буквально такой же пример из своей книги «Антироссийская подлость», в котором сообщаю, что исследователь советских лагерей для военнопленных австрийский историк С. Карнер, по воспоминаниям немецких военнопленных, написал в своей книге «Архипелаг ГУПВИ» в главе «Корректировка образа врага»: «Важным моментом для тех, кто был вынужден работать в Советском Союзе, был контакт с русским гражданским населением. Опыт совместной работы в промышленности, сельском хозяйстве и на шахтах в большинстве случаев вносил существенные изменения в образ «русского», созданный нацистской пропагандой. В особенности резко пропагандистскому образу врага противоречат взволнованные, доброжелательные рассказы бывших военнопленных о жизни и о значении русской женщины в семье и в обществе, а также о «простых русских». В памяти многих навсегда остались и каша, которой с ними делились русские, и предложенная папироска или еще какой-нибудь поступок — все это создавало новый для многих образ «русского», который даже в экстремальной ситуации, будучи сам на грани жизни и смерти, когда нет ничего лишнего, делится последним».

Так что же наша российская интеллигенция? Другой народ или уже другая раса, которая к тому худшему, что есть у русских, добавила все худшее, что есть у других народов?

Давайте начнем сначала — откуда произошли эти чижи, кто был для них примером?

Чижи дворянства

Смысл существования дворянства в вооруженной защите Отечества. Дворяне — солдаты, а царь — их генерал. В старые времена, чтобы содержать одного человека, который из-за занятости не способен прокормить себя непосредственной работой в сельском хозяйстве, нужно было не менее 10 крестьянских дворов. Из-за низкой производительности труда в суровых условиях России именно такое количество людей давали добавочный продукт, которого хватало на еду, одежду и оружие одного воина. Поэтому князья, а затем цари закрепляли за воинами землю и дворы с крестьянами. Это имело смысл: просто наемник, если платить ему только деньги, испытывал любовь только к деньгам и мог переметнуться к любому, кто эти деньги мог заплатить в большем количестве. Русский дворянин защищал не просто государство, а и свою землю со своими крестьянами. За заслуги князь или царь закреплял за отличившимися дворянами много земли и крестьян, но тогда на войну такой дворянин шел с собственным отрядом бойцов.

Если же дворянин по любым причинам прекращал службу, то у него изымались и земля, и крепостные. Если дети умершего дворянина к 15 годам не становились в строй, у них отбиралось имение отца. Иногда из-за страха перед ратной службой дети дворянские записывались в другие сословия, скажем, в купцы, и у них отбирались земля и крепостные. Звучит парадоксально, но в допетровские времена существовали царские указы, запрещавшие дворянам переходить… в холопы, т. е. в крепостные. Впоследствии бедные дворяне часто не имели ни земли, ни крепостных, но до самой отмены крепостного права в 1861 году никто, кроме них, не имел права их иметь.

На начало XVIII в. армия России составляла примерно 200 тыс. человек при 3–5 тыс. офицеров. Четверть этой армии, т. е. более 50 тыс. человек, были дворянами, остальные — рекруты из крестьян и других сословий. Еще во времена Суворова служба потомственного дворянина до самой старости рядовым или сержантом была обычным делом, а если дворянин был неграмотным, то и обязательным.

Но придурок царь Петр III, решивший взять себе за образец «цивилизованные» страны Европы, в 1762 году освободил дворян от службы России. Беспрецедентный случай — превращение сословия в чижей произошло насильно — сверху. Теперь русский дворянин неизвестно за что имел крепостных и землю (титулованные дворяне — князья — имели их очень много), но мог не служить! Брал, но мог не давать!

К чести дворян, процесс превращения их в чижей шел не очень быстро, и тем не менее к началу XX в. дело дошло до того, что даже в офицерском корпусе русской армии потомственных дворян осталось чуть более трети. Поэтому на дворян была распространена воинская повинность, что было позором, если понимать, кто такой дворянин, но, тем не менее, к началу Первой мировой войны (1914) из 48 тысяч офицеров и генералов русской армии потомственные дворяне составили всего около 51 %. Обратите внимание: в 1700 году в армии было 50 тыс. дворян, в 1914 году не было и 25 тыс.