Федор Чешко - Техника в руках дикаря: как и откуда? Страница 5

Кстати, раз мы уже упомянули копье. Тут почти очевиден синтез первого метода и третьего (заимствования образца и поступательного совершенствования прототипа). Копейный наконечник происходит от древнейшего чоппера – осознанной или неосознанной попытки скопировать клык, бивень, рог – то оружие, которым дикое зверье превосходило собрата, решившего очеловечиваться. И дальше началось (и продолжалось более миллиона лет) его постепенное усовершенствование.

Но вернемся к списку.

Рычаг.

Тут мы уже почти все сказали в начале статьи. Снова метод №4: палка-копалка, необходимость переворачивать камни в поисках личинок и прочей мерз… прошу извинения – пищи… Плюс руки, более развитые, нежели у обезьяны, дающие возможность прикладывать к палке не только со-, но и встречно-направленные усилия. Осталось только сообразить, что точкой опоры для палки может служить не вторая рука, а второй камень. В результате – возможность удлинения плеча рычага; возможность создания усилия обеими руками и всей тяжестью тела; выворачиваются все более крупные камни, добывается все больше личинок, и личинки эти все аппетитнее… все мясистее… все жирнее… Слушайте, давайте уже перейдем к парусу, а?

Ну, перешли. И снова – главным образом метод четвертый. Первая же накидка из шкуры, содранной с убиенного зверя, плюс ветреная погода… Свирепые порывы рвут тяжелое одеяние с плеч, а попытки удержать вздуваемый «подол» приводят к тому, что одетого самого начинает куда-то вести… Первая же попытка соорудить примитивный еще навес опять-таки в ветреную погоду (а в хорошую погоду одежда и навесы не больно-то и к чему)… Короче говоря, к моменту возникновения объективной необходимости в парусе человечество набрало такой богатейший опыт во взаимодействии ветра и закрепленной с двух концов кожи (а может, уже и ткани), что вряд ли потребовалось красть идею у безответных медузоидов-полипоидов.

Так что же получается? Безоговорочное засилие четвертого метода в истории человеческой техники? И как-то уж больно легко мы разбираемся с «тайнами первобытных открытий»… Да, пока все было легко. Тем более, по-моему, впечатляет, какими мелкими, почти незаметными для глаза шажками человек создавал ужасающую нас-нынешних бесконечность между собой и миром естественности.

Но не будем обольщаться. Это была только затравка. Цветочки. А на подходе две ягодки, да какие! Прямо ягодищи, при взгляде на которые вспоминаешь, что арбуз – он ведь тоже ягодка.

Итак – колесо.

Вопрос первый: когда?

В «деле об изобретении паруса» мы этот вопрос особо не затрагивали. Хотя кожаные паруса известны даже в «описанной истории», вероятнее всего, массированное применение паруса началось все же с изобретения ткани.

А колесо?

Более-менее точно можно сказать лишь одно: после того, как снова сделался непроходимым «арктический мост», коим азиатский Человек Разумный проник в Америку. Потому, что колесо – первое из рассмотренных нами изобретений, не носящее всеобщего характера. Ни Австралия, ни Америка его не раскачались изобрести – во всяком случае, для широкого применения в транспорте. Почему? Да, наверное, потому, что не возникло такой необходимости. Австралийцы на момент открытия их европейцами пребывали в состоянии самодостаточного палеолита. Америка… Вот тут сложнее. Ну, предположим, цивилизации центральной Америки локализовались в слишком «внедорожных» местах. А Мексика? А как вышеупомянутые цивилизации умудрились обеспечивать доставку материалов для своих построек, поражающих даже современное воображение? Ладно, это тема совершенно отдельного разговора.

Африка… Боюсь ошибиться, но африканские народы, избегшие активного влияния азиатских, малоазийских, европейских и аравийских цивилизаций (к числу коих – да простят нас географы! – отнесем и Египет)… Так вот, народы эти более-менее благополучно досуществовали до железного века без колеса. И без верхового транспорта. Зулусы (по свидетельству Фина, автора знаменитой книги о Чаке) считали признаком жуткого колдуна-человекоубивца отсутствие волос на внутренней стороне одной ноги. Ибо колдуны эти жуткие якобы гоняют по саванне, «перекинув одну ногу через спину огромной гиены». То есть отсутствовало даже гипотетическое представление о верховой езде. Но это к делу не относится.

Таким образом, по методу известного анекдота (чтобы выяснить, где прячется лев, достаточно всего-то навсего выяснить, где он не прячется) зону изобретения колеса мы кое-как локализовали. И нижний предел возможного времени его изобретения – тоже. То и другое, конечно, с точностью «плюс-минус лапоть», но уж чем богаты.

Кстати, о методе №4. Чтение умных книжек по тематике данной статьи навеяло мне подозрение, будто их авторы (главным образом, неосознанно, на основе опыта современной науки) видят первобытного изобретателя этаким солидным, бородатым, преисполненным обильного житейского опыта. Да, когда речь идет о методе номер четыре, это наиболее подходящая кандидатура. Хотя опыт, необходимый для осуществления четвертого метода, бывает разный и ограничиваться только мужским опытом, вероятно, неправильно. Кроме того, как уже говорилось ранее, для сознательного изобретательства нужно изрядное время. А первобытный мужчина отнюдь не самый праздный член общества. Что же до побудительных мотивов, то разве обязаны они ограничиваться единственно набившей уже нам оскомину общественной необходимостью?

Мне, например, кажется, что – опять же например – пращу изобрели дети. Те, которые еще слишком малы для самостоятельного освоения мира, окружающего пещеру, но уже переросли жизнь по принципу «поели, теперь можно и поспать».

Ну вот, представьте. Взрослые бородатые мужики ушли на охоту (а которые не ушли, не спят и не в карауле – те готовят к делу производственный инвентарь); мамаша устроилась на солнышке и занимается починкой одежды, а любую попытку смыться пресекает решительно и больно… Вот и маемся. Пробуем швырять камушками в исследующих отбросы крыс – грызуны лишь косятся с брезгливым недоумением и категорически отказываются пугаться (а тем более – умирать); от соседней пещеры корчит обидные рожи сопливый мелкий пакостник Эуэх, точно так же блюдомый мамашей – до него даже не добросишь…

Ну, стибрили у занятой родительницы какой-нибудь ремешок, принялись мастерить себе из камушков боло – как мастерит его взрослый бородатый охотник, только маленькое (мечтаючи о той прекрасной поре, когда вырастем, перебьем всех крыс и откусим нос противному Эуэху). А потом – попытка, раскрутивши, метнуть свое боло в крысу (или в Эуэха), лопнувший ремешок (вряд ли мама позволила бы спереть что-либо путное, да и привязать как следует грузик мы еще вряд ли можем) – и камушек летит гораздо дальше, чем прежде. Если неожиданное явление сопровождается заполошным крысиным писком или ревом ушибленного Эуэха – так это просто праздник какой-то…

Через несколько дней все детеныши определенного возраста уже экспериментируют с камнями и ремешками, ибо факт происхождения от обезьяны не означает утерю навыков в обезьянничании, а «лучше, чем у Эуэха» вполне годится в заменители общественной необходимости. А поскольку, несмотря на мамонтов-носорогов, мелкую дичь из рациона никто не исключал, то вполне достаточно кому либо из соплеменников постарше увидать «охотника», уплетающего подбитого из пращи голубя (воробья, крысу, ворону, нужное подчеркнуть), и… И появившаяся общественная заинтересованность (просьба не путать с необходимостью) запустит механизм метода номер три – совершенствование прототипа. А в основе – случай, закономерно обусловленный склонностью к подражанию. И к играм. Самым разнообразным – в том числе развивающегося и изнывающего от безделья ума.

Но вернемся к нашим колесам.

Какой опыт в транспортировке тяжестей могло накопить человечество к моменту (фигуральное выражение) их изобретения? Что перетаскивание тяжестей волоком тем трудозатратнее, чем большая поверхность тяжести соприкасается с землей? Ну, да. Отсюда родилась волокуша, на которой разнообразный стойбищный скарб вполне мог перекочевать по арктическому мосту в Америку. Второе (и наиболее распространенное) детище этого опыта – сани. И лыжи, естественно. А дальше?

«Дальше» не могло случиться в условиях, когда сани одинаково пригодны для езды и летом, и зимой (что по снегу, что по ягелю – однако, олешкам одинаково). Да вообще, наверное, бумаги не хватит перечислять условия, в которых колесо не могло быть изобретено. Сильно пересеченная, болотистая или лесистая местность, наличие прирученного скота, годного для вьючной перевозки (второе средство транспорта, альтернативное колесу, и существенно превосходящее его по проходимости)… Третий альтернативный вид транспорта – водный (вспомним, например, Амазонию, где не то что езда, а даже длительная пешая ходьба неимоверно труднее плавания)…