А Федоров - Иннокентий Анненский - лирик и драматург Страница 5

Похороны Анненского, собравшие 4 декабря в Царском Селе огромную массу народа, показали, насколько он был популярен и любим как человек и как деятель просвещения.

О нем как о поэте знали еще немногие. Из его наследия как лирика около двух третей оставалось в рукописи. За исключением тех трагедий Еврипида, которые вошли в том, изданный "Просвещением", или в 1890-1900-х годах печатались в журнале или отдельными книжками, вся работа Анненского над переводом и истолкованием древнегреческого драматурга, практически доведенная до конца, лежала в его архиве. Об оригинальных его трагедиях мало кто помнил. Анненскому предстоял долгий, нелегкий, неровный путь к читателю - сперва читателю его эпохи, а потом - все более отдаленного будущего.

Весной 1910 года вышел "Кипарисовый ларец", в 1913 году "Фамира-кифарэд" (в количестве 100 нумерованных экземпляров), в 1916-1917 годах в издательстве М. и С. Сабашниковых вышли в четырех томах "Драмы" Еврипида (под редакцией Ф. Ф. Зелинского), в 1923 году одновременно вышли в свет "Посмертные стихи" под редакцией В. Кривича и были переизданы "Тихие песни" и "Кипарисовый ларец".

1920-е и 1930-е годы были неблагоприятны для популяризации русской поэзии начала века. Все же в 1939 году в Малой серии "Библиотеки поэта" вышли "Стихотворения" Анненского (избранные), еще двадцать лет спустя, в 1959 году, - в Большой серии "Стихотворения и трагедии" (полное собрание), снова через двадцать лет, в 1979 году, - "Лирика" и "Книги отражений", с приложением ряда несобранных критических статей и избранных писем. Несколько раз переиздавался Еврипид в переводах Анненского. А в течение 1980-х годов в разных издательствах появились два собрания лирики (1981 и 1987), и в последние годы нашего десятилетия почти одновременно были выпущены "Избранное" (М., 1987) - том, включающий всю лирику (но без переводов), обе "Книги отражений" и избранные письма, и книга "Избранные произведения" (Л., 1988), в которую вошли все стихотворения и переводы западноевропейской лирики, две трагедии и критическая проза.

Созданное поэтом давно стало предметом пристального внимания историков литературы - и не только отечественных, но и зарубежных. {Среди иностранных публикаций - несколько монографий: на английском языке - Setschkarev Vsevolod. Studies in the life and works of Innokentij Annenskij. Mouton. The Hague, 1963 (Сечкарев Всеволод. К изучению жизни и произведений Иннокентия Анненского. Гаага, 1963); на итальянском - Bazzarelli Eridano. La poesia di Innokentij Annenskij. Milano, 1965 (Баццарелли Эридано. Поэзия Иннокентия Анненского. Милан, 1965); на немецком - Ingold Felix Philipp. Innokentij Annenskij. Sein Beitrag in die Poetik des russischen Symbolismus. (Ингольд Феликс Филипп. Иннокентий Анненский. Его вклад в поэтику русского символизма. Берн, 1970). Conrad Barbara. Innokentijs Annenskijs poetische Reflexionen. Munchen, 1976 (Конрад Барбара. Поэтические отражения Иннокентия Анненского. Мюнхен, 1976).}

Творчество Анненского утвердилось в ряду классических созданий русской литературы XX столетия. Оправдались слова: "...работаю исключительно для будущего".

2

Поэты начала века, которым принадлежат первые отзывы о поэзии Анненского, по-разному определяли то, что им представлялось основным в его творчестве, прежде всего в его лирике, по-разному стараясь уловить ее главенствующие мотивы, образы, эмоциональную окраску.

Блоку в "Тихих песнях" незнакомого еще автора открылась "человеческая душа, убитая непосильной тоской, дикая, одинокая и скрытная. Эта скрытность питается даже какой-то инстинктивной хитростью - душа как бы прячет себя от себя самой, переживает свои чистые ощущения в угаре декадентских форм" {Блок А. Указ. соч. Т. 5. М., 1962. С. 620.}.

M. Волошин в статье-некрологе утверждал, что Анненскому "ничто не удавалось так ярко, так полно, так убедительно законченно, как описание кошмаров и бессонниц" {Волошин М. Лики творчества. Л., 1988. С. 525 (первоначально - "Аполлон". 1910, Э 4).}.

Для Вяч. Иванова, автора другой статьи-некролога, в стихах поэта звучит "целая гамма отрицательных эмоций - отчаяния, ропота, уныния, горького скепсиса, жалости к себе и своему соседу по одиночной камере (то есть другому томящемуся человеку. - А. Ф.). В поэзии Анненского из этой гаммы настойчиво слышится повсюду нота жалости" {Иванов Вячеслав. О поэзии Иннокентия Анненского// Борозды и межи. М., 1916. С. 295 (первоначально "Аполлон" 1910, Э 4).}.

С последней характеристикой перекликаются слова Н. Гумилева, сказанные о стихотворении "То было на Валлен-Коски", но имеющие более общий смысл: "Есть обиды свои и чужие, чужие страшнее, жалчее. Творить для Анненского это уходить к обидам других, плакать чужими слезами и кричать чужими устами, чтобы научить свои уста молчанью и свою душу благородству" {Гумилев Н. Письма о русской поэзии. Пг., 1923. С. 75 (первоначально - "Аполлон". 1909, Э 3).}.

В отзыве на "Кипарисовый ларец" Гумилев расширил и обобщил характеристику Анненского: "Для него в нашей эпохе характерна не наша вера, а наше безверье, и он борется за свое право не верить с ожесточенностью пророка. С горящим от любопытства взором он проникает в самые темные, в самые глухие закоулки человеческой души; для него ненавистно только позерство" {Там же. С. 87 (первоначально - "Аполлон". 1910, Э 8).}.

В. Брюсов в рецензии на ту же книгу, отметив и мастерство и оригинальность поэта, подчеркнул: "В общем его поэзия поразительно искренна" и, применив известные слова Баратынского, сказал, что стихи поэта "объединены лица не общим выраженьем..." {Брюсов В. Далекие и близкие. М., 1912. С. 160, 159 (первоначально - "Русская мысль". 1910, Э 6).}.

Позднее другой поэт - Владислав Ходасевич - свел к очень краткой и исключительно мрачной формуле содержание лирики Анненского: "Смерть основной мотив его поэзии, упорно повторяющийся в неприкрытом виде и более или менее уловимый всегда". Мысль о смерти - "постоянный и главный импульс его поэзии" {Ходасевич В. Об Анненском // "Феникс", сборник художественно-литературный, научный и философский. Книга первая. М., 1922. С. 123.}, - считал Ходасевич.

Во всех этих суждениях много общего: констатируются особенности, действительно присущие поэзии Анненского, - острый психологизм, безрелигиозность - неверие в личное бессмертие, перечисляются присутствующие в его стихах мотивы (с непомерным преувеличением у Ходасевича роли мотива смерти как лейтмотива, как доминирующей черты). Некоторые из высказанных наблюдений приобрели впоследствии особую устойчивость, переходя из одной статьи в другую, - в частности, признание мотива одиночества и тоски едва ли не самым главным у поэта. Верно отметили и Вяч. Иванов и Гумилев мотив жалости, внимание к чужим обидам, но тем и ограничились, не сказав о том, чьи это и что это за обиды. Мир поэзии Анненского с его специфическим колоритом оказался для этих критиков замкнутым в себе {Не следует также забывать, что среди критиков Анненского были и такие, которые видели в нем главным образом "служителя" и "мученика красоты" (Бурнакин А. Мученик красоты (Памяти И. Ф Анненского) // "Искра" 1909, Э 3)}.

На самом деле Анненский зорко вглядывался в действительность, не замыкался от нее и чутко откликался на впечатления от увиденного и услышанного - в повседневном ли быту, на улице ли, в деревне ли, в дороге ли во время поездок по России. И от характера впечатлений, то есть от самой жизни, увиденной точно и зорко, зависели тон и колорит стихотворений, часто невеселый.

Дед идет с сумой и бос,

Нищета заводит повесть:

О, мучительный вопрос!

Наша совесть... Наша совесть...

("В дороге")

Или другая дорожная встреча дождливым ранним утром - девочка, "замотанная в тряпки", верхом на лошади:

Лет семи всего - ручонки

Так и впилися в узду,

Не дают плестись клячонке,

А другая - в поводу

Жадным взором проводила.

Обернувшись, экипаж

И в тумане затрусила,

Чтоб исчезнуть, как мираж.

И щемящей укоризне

Уступило забытье:

"Это - праздник для нее,

Это - утро, утро жизни"

("Картинка")

Знойным июльским днем глаза поэта останавливаются на фигурах спящих землекопов, улегшихся после изнурительной работы тут же в поле:

Не страшно ль иногда становится на свете?

Не хочется ль бежать, укрыться поскорей?

Подумай: на руках у матерей

Все это были розовые дети.

("Июль, 2")

Анненский - большой мастер пейзажа, пейзажа характерно русского. Иногда он отдается прелести созерцания, создает яркие, порою даже умиротворенно-живописные образы ("Ветер", "Ноябрь" в "Тихих песнях", немногое другое). Но пейзаж и вообще картина окружающего мира насыщаются обостренным трагическим смыслом, когда появляются люди, как в процитированных стихах или в стихотворении "Опять в дороге" ("Луну сегодня выси..."): зимняя лунная ночь в северном лесу казалась путешественнику фантастически страшной, но встреча с "дурашным" парнишкой, бродяжничающим в морозы, возвращает "я" поэта к реальности, заставляет устыдиться своих страхов, создает как бы выход из одиночества:

Куда ушла усталость,

И робость, и тоска...

Была ли это жалость